С первого взгляда

«Здравствуйте, меня зовут Рихард Круспе, мне 18, и меня выгнали из дома» — гласила бы первая запись в моем личном дневнике. В условном наклонении не случайно, ибо у меня нет и не будет дневника. Не мужское это дело, вести личную тетрадку и записывать туда душевные переживания. Сегодня, 24 июня, меня выставили из дома со словами «Теперь живи самостоятельно» и захлопнули за спиной дверь. Радует, что мама дала неделю на то, чтобы забрать все вещи и окончательно покинуть квартиру. На этом плюсы этого дня, а точнее всей моей жизни, заканчиваются. Сейчас вкратце объясню, почему. Своего родного отца я не знаю совершенно и даже не уверен, знает ли его моя мать. Сколько помню себя, у мамы было очень много ухажеров, которых мне приходилось называть «папа». «Папа Дэнни», «Папа Генрих», «Папа Отто». И этим «папам» моя родительница уделяла значительно больше внимания, чем мне. Когда мне исполнилось девять, мама вышла замуж за Алекса — высокого, красивого, но до жути ненавидящего меня шатена. У него была дочь от первого брака — Анна, и все отцовское внимание уделялось именно ей. Мария, моя мать, заботилась об Ане, как о родной, порой совершенно забывая про меня. Иногда такое отношение было мне на руку. Я мог спокойно не появляться дома всю ночь, всем было просто плевать. Мне не нужно было оправдываться где и с кем я был. Учился я хорошо, но даже если бы и не делал этого, никто бы меня в этом не упрекнул. Все свое детство (которого у меня не было) я был изгоем в семье, что сказывалось буквально на всем. Новый год — семейный праздник, но я почему-то проводил его один на улице или в своей комнате. Моей сводной сестре дарили всевозможные подарки, начиная дорогущими игрушками и заканчивая огромными коробками конфет. Я же мог наслаждаться новой книгой и двумя шоколадками. И на том спасибо. В шестнадцать я пошел зарабатывать деньги, не забывая при этом об образовании. Ночью я работал грузчиком на кирпичном заводе, а днем сидел за книгами, штудируя учебники математики и черчения. Несмотря на жизненные трудности, я верно продвигался к своей мечте — поступить в архитектурную академию. Моя комната была завешана чертежами и макетами различных зданий и построек. Единственное, что выбивалось из общей атмосферы — склеенный-переклеенный плакат KISS, который однажды разорвал Алекс. Всю ночь я проплакал, собирая его по кусочкам, и меня даже никто не пожалел. Тогда я понял, твои слезы никому не нужны, никто не любит слабых. И вот тепепь я стою около нашего частного дома с рюкзаком за спиной и думаю, куда мне податься. Будь у меня крыша над головой — я подал бы документы в институт. Но теперь эту «крышу» нужно найти и скорее всего за нее придется платить. А по рассказам учащихся академии, куда я собрался поступать, времени не будет хватать ни на что в принципе, что уж говорить о заработке на проживание. Класс. Поздравляю, Рихард Цвен Круспе, ты в полной жопе. В рюкзаке телефон и отложенные на черный день деньги, которые я взял, чтобы найти квартиру или хотябы комнату. На мне джинсы, футболка и сверху теплое худи, на ногах кеды, а под ногами скейт. *** Скейтборд катится по асфальту, чуть постукивая колесами по неровностям. Иногда я машинально отталкиваюсь ногой от земли, прибавляя скорости моему простенькому средству передвижения. Жизнь моя и так была не сахар, а сейчас она вообще съехала на уровень Марианской впадины. Настроение, видимо, скоро отправится туда же. На асфальте оставались тени деревьев, освещаемых солнцем. Я очень люблю это явление и такую погоду, сразу чувствуешь какое-то успокоение, но в то же время приятную тоску. Но моя сегодняшняя меланхолия канула в лету и я отвлекся от своих мыслей. По лицу мне внезапно и довольно неприятно начали хлестать жесткие ветки, которые резко затормозили мое движение. Я машинально выставил руки вперед, цепляясь за что попало и отставляя левую ногу на землю. Из-за невозможности что-либо увидеть (попробуйте хотя бы глаз открыть, когда тебе неумолимо тычется в лицо колкая листва), я запутался в ногах, скейтборде, листьях и вообще в пространстве, со всего размаху падая на землю. — Блядство, — шикнул себе под нос и проследил взглядом, как мой скейтборд под углом в 45° пересек пешеходную дорожку и врезался в противоположный бордюр. Откуда-то сверху отчетливо послышался смешок, и я поднял голову, находя взглядом источник звука. На балконе второго этажа довольно старой панельной пятиэтажки стоял мужчина лет тридцати пяти в растянутом бежевом джемпере крупной вязки с небрежно зачесаной набок иссиня-черной челкой. На его губах играла добрая усмешка. Встретившись с моим озлобленным взглядом, мужчина смутился и отпрянул от открытого настежь окна, скрываясь в глубине квартиры. Подумав о том, каким неуклюжим меня сотворила природа, я извлек из своих блондинистых дредов парочку листьев. Потом все же поднялся с асфальта и прихуел. Этого района я не знал. Больше того, в соседних с моим бывшим местом жительства районах таких домов принципе не возводили. Строили либо частные дома с участками, либо двухэтажные, впритык стоящие друг к другу и напоминающие прибалтийский стиль. Я полез за телефоном в рюкзак, чтобы глянуть на время и прикинуть, насколько далеко я мог заехать. 15:37. — Етижи пассатижи… Просрать шесть с половиной часов ни на что могу только я. Естественно, дорогу, как сюда добрался, не запомнил, район не знаю. Я даже блять не знаю примерное свое место нахождения. Ко всему прочему мой мобильный интернет кончился два дня назад. Подхватил свой скейт и еще раз осмотрел улицу. Старый пятиэтажный дом с деревянными балконами, у подъезда скамейка с облезлой краской. Рядом с домом были высажены молодые березки, которые освещало солнце, придавая им золотистое свечение. По другую сторону дороги была старая детская площадка, наверное, ее не меняли лет двадцать. «Детское место» находилось в так называемом перелеске, а ближе к дороге высажены злосчастные кусты, о которые я расцарапал себе лицо. В поле зрения оставались четыре такие же пятиэтажки, соявшие так, что кроме них больше ничего нельзя было увидеть. Разве что не менее старое футбольное поле сзади меня, по которому гоняли мяч компания ребят. Само место излучало теплую атмосферу, я хотел бы провести здесь свое детство. Возможно тогда оно стало бы чуточку веселее. Сознание воспроизвело в голове черноволосого мужчину в бежевом свитере. От воспоминания его доброй улыбки потеплело в сердце и даже захотелоси увидеть её снова. Хуйня какая-то. Я сплюнул на асфальт и зашагал дальше по ходу движения, чтобы найти кого-нибудь и спросить, где я вообще нахожусь. *** Прошло больше часа с происшествия с моим падением. Я разыскал какую-то женщину сорока с лишним лет и поинтересовался о том, что меня волнует. Оказалось, что я умудрился проехать весь город и даже немного выехать в область. Нет, я, конечно, знал, что наш город не Берлин, но все же не думал, что его можно пересечь на скейте за шесть часов и выехать за черту. Каким образом мне возвращаться назад, я не знал. Женщина посоветовала сделать это на 633 автобусе, но он курсирует очень редко. Второй вариант — на электричке. Но тогда мне пришлось бы лететь на всех парах, чтобы успеть на последний в нужное мне направление поезд, отправляющийся через 20 минут. Лично меня не устраивал ни один, ни другой вариант, так как тогда бы я просрал день впустую. Домой мне совершенно не хотелось, так что я в любом случае провел бы эту ночь на улице. Ну и какая, собственно разница, провести ее в своем дворе или в заднице мира? Тем более, эта самая задница мне даже больше нравится. Я встал одной ногой на доску, а другой на автомате сделал толчок, направляясь искать общежитие или людей, которые могли бы сдать мне комнату. Данный загородный район мне очень приглянулся. Было бы круто найти комнатку именно здесь. Пятиэтажки и девятиэтажки навевали приятную тоску, березы успокаивающе шелестели листвой. Солнце хаотично бросало лучи то на стены домов, то на людей, то просто светило куда попало. Веяло атмосферой 80х-90х. Я, кстати, был поклонником именно таких годов, что, в принципе, можно было сказать по моему внешнему виду. Глазами выцепил синюю табличку с большими белыми буквами «ОБЩЕЖИТИЕ». Великолепно, именно то, что мне нужно. Я направил свой четвероногий (четвероколесный) транспорт в сторону распахнутого подъезда. Как только я приблизился на расстояние пяти метров, то почувствовал резкий запах алкоголя и табака, а из окна шестого этажа доносился довольно громкий отборный мат. Перепалка мужчины и женщины сопровождалась визгами и звоном посуды. В довершение первой части Марлезонского балета из открытого окна вылетел горшок с алоэ и смачно хряпнулся об асфальт. — Нихера себе, — я удивленно вскинул бровь и все же решил зайти. Естественно, внутри помещение было еще хуже. Обои не менялись, наверное, с 70х годов двадцатого века, хотя на дворе во всю шел первый десяток двадцать первого. Побелка нещадно сыпалась с потолка прямо на почерневший паркет и головы обитателей. Вонь стояла невообразимая. Я даже не стал ничего спрашивать у консьержки. Не в силах больше находиться в таком хаосе, я вылетел из общежития, приостановившись у одинокого алоэ. Глинянный горшок раскололся ровно напополам, так что я аккуратно собрал землю и сам цветок в одну половину и накрыл второй. Убедившись, что растение больше никому не нужно, забрал его с собой. — Ты будешь Ираклий. Нравится тебе такое имя? — я вопросительно взглянул на цветок, аккуратно езжая по неровному тротуару вдоль поезжей части, — вижу, что нравится. Сейчас мы купим тебе красивый горшок, я видел поблизости цветочный магазин… Так и оказалось. Буквально на следующем перекрёстке красными буквами светилось «Мир цветов». Переждав поток машин, перебрался на другую сторону. Подхватив скейтборд под подмышку и одной рукой держа Ираклия, я открыл стеклянную дверь. Бренькнул колокольчик на двери, и меня обдало приятной прохладой — в магазине работал кондиционер. — Здравствуйте, — улыбнулся я миловидной старушке, — мне бы горшочек, чтоб алоэ пересадить. Не подскажете? — Конечно, конечно! По размеру вам подойдут такие… Выбирайте, какой нравится, молодой человек. Я выблал Ираклию пластмассовый горшок (чтобы больше не раскалывался) цвета охры с нарисованным ёжиком. Ванесса, так звали старушенцию, даже помогла пересадить моего нового друга. И уже через двадцать минут мы вышли из магазина. Время давно перевалило за семь и медленно приближалось к восьми. На горизонте явно нарисовывалось что-то недоброе. Охуенно тёмная туча подплывала все ближе и ближе. Почему я даже не подумал взять зонт, когда выходил из дома? В итоге в моей голове резко встали два вопроса: первое — я должен был найти зонт или укрытие, второе — мне жутко хотелось увидеть того мужчину с доброй улыбкой. Я разозлился на себя из-за второй нестихающей потребности и все же направился к злополучному дому, перед которым я шлепнулся с доски. Когда я уже подъезжал к березкам и, непосредственно, к дому мужчины с черными волосами, на мой нос упала большая капля. Потом две капли упало на асфальт. Пока я дошел по траве до качель, начал моросить мелкий дождик. Буквально через две минуты он превратился в ливень. Прохожие, суетившиеся из-за внезапно начавшего поливать как из ведра дождя, могли наблюдать забавную картину. Молодой парень с длинными волосами до плеч, неотрывая ноги от земли, легонько раскачивает себя на старых скрипучих качелях, невзирая на проливной дождь. Он придерживает цветок на коленях и счастливо улыбается тучам, хотя весь промок и дрожит, как осиновый лист. Имеено так я и выглядел со стороны. Ненавижу себя в такие моменты, но ничего не могу с собой поделать — я все время неправильно расставляю приоритеты. Нужно было сначала переждать дождь, а потом уже идти к этому треклятому мужчине со второго этажа. Нет, мне надо было припереться сюда именно сейчас. В доказательство того, какой я дибил, меня в очередной раз тяхонуло мелкой дрожью от холода. Вдруг сверху на меня перестало капать, а на плечо легла тяжелая теплая ладонь. Я недоуменно перевел взгляд вверх и вправо, где предположительно должен стоять обладатель руки на моем плече. Мужчина с смольно-черной челкой (имени его я не знал) держал надо мной зонт. На нем был все тот же растянутый джемпер, а сверху незастегнутое, накинутое наспех черное пальто. Я бросил взгляд ниже. Такие же черные армейские берцы и в тон им зауженные джинсы. — Ты чего тут сидишь? — он опять улыбнулся тому, как я его разглядывал. — Меня из дома выперли, сказали, что теперь я совершеннолетний и должен жить сам. Выставили прямо в мой день рождения! — тут на меня почему-то напала тихая злость, хотя я уже смирился с этим фактом. Мои кулаки непроизвольно сжались до побеления костяшек. — Пошли, — мужчина похлопал меня по плечу, а я лишь вопросительно на него посмотрел, — давай, давай, пошли. Качели с недовольным скрипом отпустили меня, их редкого посетителя. Только после того, как выпрямился в полный рост, я понял, что замерз. Внутри я чувствовал себя айсбергом Северного Ледовитого океана. Из-за толстой ткани с начесом, худи промокло не сильно, думаю, футболка осталась сухой. Зато джинсы и кеды можно было выжимать. Мы зашли в сухой подъезд, стены которого были причудливо выкрашены в ярко-мятный и темно-кирпичный. Железные перила погнутые в некоторых местах придавали еще большего шарма. Уже отпирая дверь в квартиру, мужчина нарушил тишину, которую мы уверенно сохраняли на всем непродолжительном пути. — Тебя как зовут? — не глядя на меня поинтересовался он. — Рихард, а вас? — я перехватил поудобнее свое растение. — Меня Тилль. Проходи, — он пропустил меня, придерживая дверь. Обычная двухкомнатная квартира с ремонтом девяностых, может, нулевых, — значит, смотри, тут ванная, там туалет, направо кухня, прямо гостиная, налево спальня, но там бардак. Думаю, тебе нужен душ и переодеться… Скинув берцы, Тилль завернул в спальню и, как я определил по звуку, открыл шкаф. Тем временем я поставил скейтборд к стенке, стащил с себя мокрые насквозь кеды и тихо прошел за мужчиной, аккуратно заглянув в комнату, все еще держа в руках Ираклия. Незаправленная кровать, чашка с остывшем чаем на прикроватной тумбочке, какой-то непонятный цветок стоит на кресле (?), гладильная доска с парочкой неглаженых футболок и куча хаотично лежащих бумаг на рабочем столе. Если для Тилля это бардак, то, видимо, мою комнату можно назвать местом крушения НЛО. — Так, это тебе должно подойти лучше остального, — и протянул мне изумрудное махровое полотенце, футболку и спортивные штаны. — Спасибо вам, — я с благодарностью посмотрел на мужчину, чья челка опять спала на глаза. Захотелось убрать ее за ухо. У меня даже рука дернулась, но я вовремя себя остановил. Ну что это такое? Ну не втрескался же я в него, в самом деле? — Куда я могу поставить алоэ? — Да не за что, поставь на кресло. Ты пока тут похозяйничай, а я в магазин схожу, — Тилль в несколько шагов преодолел расстояние от шкафа до прихожей и, зашнуровав берцы, вышел. Я прошлепал к креслу и взгромоздил рядом с другим цветком своего Ираклия, попутно заметив отсутствие подоконника. Теперь понятно, почему растение стояло именно на кресле. *** Я стоял посередине квартиры Тилля со стопкой вещей в руках и чувствовал, как моя жизнь переворачивается с ног на голову. У меня всегда был список проблем длиной с Экватор, но сейчас он пополнился еще одной. Даже не проблемой, а ПРОБЛЕМИЩЕЙ. Я ясно осозновал, что влюбился (да-да, не побоюсь этого слова) в мужчину, который хуй знает насколько старше меня и, скорее всего, годится мне в отцы. Конечно я понимал, что меня выставят за дверь если не сегодня, то завтра. И это будет совершенно правильно, я пойму, ведь Тиллю я никто. Но все равно, я ему и так благодарен за внимание, оказанное мне. Я еще немного помялся, думая, стоит ли идти в душ и доставлять неудобства хозяину, но после того, как я смачно чихнул, решил, что все же стоит. Еле стянув с себя мокрую холодную одежду, которая неприятно прилипала к телу, я включил воду погорячее и залез в душевую кабину. Теплые струи приятно обжигали замерзшее тело, нагоняя усталость и небольшую сонливость. Немного постояв под душем, я подумал, что тратить много воды будет откровенным свинством. Вылез, после чего вытерся махровым полотенцем. На вещах Тилля стояла отметка XXL, потому неудивительно, что они были на мне, как монашеская ряса. Правда, штаны ниже бедер не спадали из-за резинки и возможности её затянуть потуже. Свою мокрую одежду я водрузил на батарею в виде змеи (знате такие, чугунные), все ещё стесняясь и надеясь, что за такие действия меня не прибьют. Хотя, Тилль же сам сказал «похозяйничай». Порывшись в рюкзаке, оставленном на призеркальной тумбе, я выудил из него прозрачную резинку «телефонный провод». Только завязал волосы в высокий хвост, сразу же послышался скрежет ключа в замке. Я растерялся и, чтобы не стоять истуканом, сделал вид, что поправляю хвост. — Привет, — Тилль вошёл с объемным пакетом в одной руке и шоколадным тортом в другой. — Ой, вам чем-нибудь помочь? — спохватился я. — Было бы неплохо поставить чай, чайник на плите стоит, увидишь. Я подорвался с места выполнять просьбу. Алюминиевый, ничем не примечательный, среднестатистический чайник стоял на одной из комфорок плиты. Налив воды из фильтра, я поставил его на место и включил газ, предварительно подсунув зажженую спичку. Тилль зашёл в кухню, ставя на стол Прагу и доставая из пакета коробку праздничных свечей. Я застыл, а в голове витала одинокая эгоистичная мысль. Словно в подтверждение моим догадкам, мужчина улыбнулся и сказал: — День Рождения — самый важный праздник. И его в любом случае надо отпраздновать. — Не стоило, я и так доставляют вам много хлопот и неудобств, — наверное, я привык к вечному безразличию к моей персоне, поэтому столько внимания казалось мне очень и очень неправильным. Мы почти даже не знакомы с мужчиной (ха-ха, а я уже и влюбиться успел). — Прекрати, — Тилль мягко улыбнулся, продолжая разгружать пакет, — никаких проблем ты не доставляешь. Вдвоём веселей, тем более у тебя совершеннолетие. — Спасибо, — тут засвистел чайник, и я живо потушил комфорку. — Ты, говоришь, из дома тебя выставили? — Ага, — я поджал губы, — вот такие у меня доброжелательные родители. Теперь мне придётся устраиваться на работу, чтобы платить за комнату, которую ещё надо найти. А мне очень хотелось бы в инженерно-архитектурную академию. — Ну-ну, не горячись, они же все-таки твои родители, я думаю они тебя любят. Если хочешь, можешь жить у меня. Денег с тебя не возьму, ибо коротать вечера в одиночестве не очень веселое занятие, знаешь ли. А вместе как-то приятнее. А с академией придумаем что-нибудь. Меня захлестнуло радостными эмоциями. Сколько внимания, тепла и заботы мне никогда не уделял ни один человек. Даже родная мать за все время не поддержала меня настолько, насколько это сделал Тилль, чужой человек, вмиг сделавшийся таким родным. Я не удержался и заключил мужчину в объятиях. От Тилля, как и от его вещей, пахло льдом, хвойным лесом и яблоками. Вроде бы не совместимые нотки, а сливались во едино, в ни с чем не сравнимый запах добра. Мужчина ответил на объятия, кладя одну руку чуть выше талии, а другой приобнимая за плечи. — Спасибо вам огромное, я даже не знаю, как вас отблагодарить, — смущённо пробормотал я. — Называй меня на «ты», а то мне как-то неловко. Всего 39, а чувствую себя стариком. *** На часах 22:10, мы с Тиллем сидим на кухне и пьём чай. Загаданное мной желание «Чтобы жизнь наладилась» начало сбываться. Я исподтишка поглядываю на мужчину, все больше и больше втягиваю себя в круговорот чувств. Я никогда не презирал однополые отношения, но никогда себя не относил к геям. У меня была девушка в десятом классе, и мне казалось, что я её любил. Но теперь понимаю, что к ней я не испытывал и части того, что за один день испытал к Тиллю. Наверное, это любовь с первого взгляда. Так ведь бывает, правда? Я замечаю, что Тилль смотрит на меня в упор, а потом ловлю себя на том, что откровенно пялюсь на мужчину. Смущаюсь и отпускаю глаза на чай, в котором мелькает моё отражение. Со стороны хозяина квартиры слышен смешок. Такой же добрый, без толики злобы, такой же мягкий, как тогда, когда я упал со скейта. — Риша, — с интонацией позвал Тилль. Не поднимая головы, я взглянул на мужчину из-под опущенных ресниц. Он аккуратно взял меня за подбородок и повернул голову на себя. По моей спине пробежало стадо ежиков и засосало под ложечкой. Тилль потянулся ко мне, медленно, но верно преодолевая расстояние. И вот когда между нашими губами оставалось буквально два сантиметра, мужчина остановился. Заглянул в мои глаза, как бы спрашивая, все ли правильно он делает. Не вытерпев, я закончил начатое Тиллем, в один миг преодолев эти блядские два сантиметра, и накрыл его губы своими. Мужчина улыбнулся в поцелуй и углубил его. Наши языки сплелись в танце, то разъединяясь, то сталкиваясь вновь, вытанцовывая горячее танго. Тилль игрался с моим языком так искусно, что я уже не мог сдерживать стоны, рвущиеся из груди. Когда воздуха перестало хватать совершенно, пришлось отстраниться друг от друга, хотя я бы лучше умер в этой блаженной нирване. — Думаю, слова тут не очень нужны, но ты сильно запал мне в душу. Ещё с того момента, как я первый раз тебя увидел. Я люблю тебя, Рих. — И я тебя люблю… *** Это мой самый счастливый день рождения. И подумать не мог, что так весело справлю своё восемнадцатилетие. Завтра я перееду к Тиллю, он хочет помочь с вещами. Чуть позже мы подадим документы в институт. Кстати, Тилль работает инженером в строительной компании, и им нужны молодые таланты. Возможно, у меня уже и работа будет. Мы лежим на кровати и смотрим новости. Хотя нет, их пытаюсь смотреть я, а Тилль тычется носом мне в шею и пытается уговорить: — Рихард, давай заплетем тебе косы, пожалуйста. — Да господи, у меня дреды. Ты ничего не сможешь заплести, — я усердно отпихиваю его от себя и вслушиваюсь в речь диктора. — Ну Ришенька… — Ладно, уговорил, Ирод, — наигранно хмурюсь, но продержаться долго не получается и уже через мгновение я ухахатываюсь, чуть не падая с кровати. Мужчина бросает в меня подушкой и вскрикивает «Защищайтесь, сударь! Иначе будете нещадно убиты». Потом я путаюсь в одеяле и простынях, яростно отбиваясь от Тилля, который мягкой до невозможности подушкой лупит меня по всем местам, делая на моей голове откровенное гнездо. В этот момент я понимаю, что счастлив.