Сложные простые уравнения

Асахи не столько целуется, сколько беспорядочно тычется губами в лицо, но, кажется, Кисуми это не сильно волнует. Ему так жарко, не то из-за алкоголя, не то из-за застёгнутой под горло рубашки, не то из-за Кисуми, наконец-то поймавшего его рот. Язык касается языка, длинные пальцы оттягивают назад волосы, а бёдра притираются к бёдрам. Он не включает свет — единственная здравая мысль за этот вечер. Не стоит привлекать внимание к комнате. Внизу полно народа, вечеринка в самом разгаре, и делить Кисуми он ни с кем не собирается, хоть и кажется, что Асахи один не сможет его вынести. Кисуми слишком много. Он как рассветный шторм, розовое море. Асахи бросил ему вызов. Асахи проиграл. Асахи тонет и совершенно ни о чём не жалеет. Вдвоём они спотыкаются о разбросанные на полу бутылки и не падают лишь чудом — кое-как добираются до чьей-то кровати, не прекращая целоваться. Кисуми валит его на спину. Кисуми седлает его бёдра. Кисуми смотрит ему в глаза, медленно оттягивая галстук, и Асахи садится рывком, впиваясь в мягкие губы снова. Сумасшествие. Кисуми — самое настоящее сумасшествие. И сам Асахи тоже сумасшедший, раз позволяет всему этому происходить, но и плевать, в общем-то. — Помнишь я как-то предлагал тебе посидеть на своих коленях? — спрашивает Кисуми. Ведёт телом, прижимаясь ещё теснее — Асахи едва вдохнуть может. Да, чёрт возьми, да. Ещё бы он не помнил. Им тогда где-то по тринадцать было, и ни о чём особенно пошлом Асахи не задумывался, но Кисуми уже тогда сам по себе был олицетворением разврата. Неудивительно, с таким именем-то. — Допустим, — отвечает он, прикусывая кожу на шее. Кисуми охает, стискивает колени сильнее, и Асахи видит под веками звёзды. — На самом деле я хотел посидеть на твоих. Асахи не может думать. Его мозг разжижен водкой и колой, он хочет Кисуми до одури, прямо здесь и сейчас, неважно, как. Хочет ещё и ещё, хочет испить его полностью, хочет вылизать его рот, услышать его стоны, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Джинсы так давят, что уже больно — Асахи просовывает руку между телами, чтобы расстегнуть пуговицу, но Кисуми перехватывает запястье. — Ты не хочешь? — удивляется он. Да, его сорвало, может, но это Кисуми предложил подняться наверх и продолжить. — Хочу. — Кисуми снова делает это волнообразное движение всем телом, смазанно целует в губы и отстраняется быстрее, чем Асахи успевает ответить. — Но внизу полно народа. Вдруг ещё какая-нибудь парочка решит уединиться и зайдёт сюда? Надо же, они выпили примерно одинаково, а Кисуми соображает куда лучше. И, да, было бы неловко. — И что делать? — Асахи моргает, понемногу избавляясь от наваждения. — Вернуться к остальным? — Зачем же. Пальцы Кисуми снова оказываются в волосах. Асахи тут же запрокидывает голову, ловит губами губы и возвращает руки на чужие бёдра. Как же хорошо, боже. — Просто не будем раздеваться, — припечатывает он шёпотом на ухо. Ёрзает на коленях, и у Асахи сердце сейчас не выдержит. — То есть «не будем»? — То и есть. — Кисуми смотрит в глаза, касается пальцами его губ, ведёт ниже, по подбородку, шее, впивающемуся в горло воротнику, груди, словно пересчитывая пуговицы. — Ты бы знал, какой сексуальный в этой рубашке. Если Кисуми так завёлся из-за рубашки, то он теперь вообще её снимать не будет. Ладно, застёгнутый воротничок можно пережить. Взгляд Кисуми, тёмный и пьяный, того стоит. Асахи надавливает на затылок, заставляет снова припасть к губам. Кисуми качает бёдрами вперёд-назад, посасывает язык, цепляется за плечи, будто правда может упасть. Нет, нет-нет-нет, Асахи никуда его не отпустит. Он поддевает большими пальцами безразмерную кофту, на пробу гладит кожу над тазовыми косточками, и Кисуми прогибается в спине. Улучив момент, Асахи возвращается к шее, кусает чуть ниже, чем в предыдущий раз, чуть не кончив от хриплого стона. Зачем он так с ним. — Кисуми… — Это просьба, или ты меня по имени зовёшь? Как он вообще может шутить сейчас. Асахи вскидывает бёдра сам, и Кисуми едва не падает ему на грудь. Они вместе ловят ритм, чтобы двигаться навстречу, притираются так, как могут, целуются, пока не начинает сводить скулы, и ещё после, не в силах прекратить. Кисуми ускоряется, заведённый, сообщает на ухо, что готов бессовестно кончить, и этого достаточно, чтобы Асахи кончил сам, так и не прикоснувшись к себе. — Ты меня с ума сведёшь, — говорит Асахи, немного отдышавшись. Член болит и в джинсах мокро. — Ты уже меня свёл. Он не отвечает — дверь открывается, являя Макото и Соске в обнимку. — Простите, — тут же говорит Макото, а затем прищуривается. — Кисуми? — Йо, — салютует тот, не думая слезать с коленей Асахи. — Если вам нужна пустая комната, то там дальше по коридору ещё есть. Асахи кивает, ошалелый, будто бы подтверждая слова Кисуми, но он честно без понятия. Соске хмыкает, благодарит за информацию и уводит Макото, закрывая за собой дверь. Кисуми наконец встаёт на свои две. — Куда ты? — спрашивает Асахи, пытаясь вернуться в реальность и понять хоть что-нибудь. — Переодеться. — Он тянет кофту ниже, прикрывая едва заметное пятно на джинсах. Так он что, без белья был всё это время? — До завтра, в общем. Кисуми подмигивает ему, посылает воздушный поцелуй и выскальзывает за дверь. Асахи падает на кровать и надеется, что всё это ему не приснилось.