Хомо сапиенс виртуалис

Что такое депрессия? Это когда заходишь в Интернет, и не знаешь, куда пойти. Народная мудрость Чем бы заняться после работы вечером в пятницу? Обычный вопрос любого человека после тяжёлой трудовой недели, начисто отбившей всякую фантазию. Время активных развлечений уже давно прошло, а пассивные уже надоели. Но развлекаться всё равно хочется. А если никаких умных идей у человека нет, то он идёт к компьютеру, выходит в Интернет и страдает скукой уже там. И чаще всего начинает он скучать с нудной обязанности просмотра своего почтового ящика. Как и у всякого человека, жизнь которого связана с Интернетом, его ящик каждый день ломился от спама, писем подтверждения, рассылок с давно позабытых сайтов и прочей разнообразной ерунды. Обычно он не заглядывал в него сутками, но поскольку иногда туда приходили действительно важные сообщения, где-то раз в неделю он проходил частым гребнем поступившую корреспонденцию. Затем застрявшее в зубьях счищал в блокнот, где читал уже спокойно и вдумчиво, примеряясь к своим возможностям. Работа у него была такая – заниматься звуком и всем, что к этому звуку прилагается. Начиная от обычной записи начинающей юной звезды с не поставленным голосом до срочного монтажа программ телевидения. Это не считая реставрации архивных записей, обогащении плюсовок-минусовок и создания оригинальных клипов. Чем возиться с ненадёжными (по определению) людьми, их инструментами и голосами, проще дать заказ профессионалу и необходимое ему сырьё, и через какое-то время забрать результат. Быстрее, проще и дешевле. Партии инструментов завести через MIDI-синтезатор, голоса почистить, хрипы и взвизги подавить, вздохи приглушить. Естественность придаётся с помощью огромного набора дополнительных программ, каждая из которых обрабатывает тот или иной аспект качества. Просчитать все наложенные эффекты, совместить дорожки, сжать файл до приемлемых размеров без особых погрешностей и вуаля – MP3-файл готов к употреблению. Это – наиболее простой и массовый заказ. И самый противный – потому что его личное участие сведено к минимуму – двадцатилетний опыт позволяет делать девяносто пять процентов работы на автомате. Остальные пять процентов занимают немного времени, но растягиваются на неделю, а то и две – приходится дожидаться, пока болванка записи вылежится и можно будет трезво оценить первоначальные действия, внести коррективы и снова выждать, чтобы наверняка выдать ходовой товар. Потому-то это ему и не было интересно. Как и всякому истинному мастеру, ему неинтересно выполнять одни и те же действия. Неинтересно обрабатывать одинаковые пустые слова и столь же пустые аккорды пополам с ударными. Никакого удовлетворения душе и отдохновения разуму. Скучная серая обыденность, усыпанная пеплом сигарет Pine, украшенная разнообразными жестянками из-под пива и пропахшей дымом несвежей одежды, которую лень постирать. Обширная плешь, давно переросшая в лысину и живот, с каждым годом свисающий всё дальше. И понимание, что лучше уже не будет… Он встряхнулся, даже примерился отвесить себе подзатыльник за такие мрачные мысли, но передумал. Нетрудно мастером стать, трудно им остаться. Каждый день выходит свежее обновление, придумывается какой-то новый приём, изготавливается новый виртуальный инструмент, добавляется плагин помещения. И за всем этим надо следить. Надо выискивать недорогую аппаратуру, удовлетворяющую всё возрастающим требованиям. Надо проглядывать старые наработки, перетряхивать запасы дисков с различным звуковым мусором. Не соскучишься. Но он это сделал. Любая работа время от времени надоедает, если её не разнообразить чем-то другим. А вот этого ему делать как раз и не хотелось. Ведь почти всё, что интересовало его в этой жизни, было собрано в квартире, либо могло достаточно быстро доставлено. «Английская фирма «Конато» предлагает услуги по расшифровке Вашего генетического кода… Курсор, движущийся к кнопке «Это спам!», замер. Его вдруг заинтересовал текст, и он вчитался в объявление уже внимательней. Далее следовала инструкция по подбору материала для анализа, способу упаковки и отправки по одному из пяти адресов. И цена – 999 долларов, включая отправку экспресс-почтой результатов анализа. Дочитав, он почесал отвисающую кожу на шее и удалил письмо. Достал из лежащей на столе пачки сигарету, размял, закурил и закашлялся. Разогнал образовавшееся облачко дыма и с раздражением замял бычок в пепельнице. Несколько других при этом выпало. Он с трудом наклонился за ними, брезгливо поднял и аккуратно положил обратно. Придерживая пепельницу сверху, отнёс её на кухню, где опорожнил в мусорное ведро. Вернулся обратно, вызвал редактор, прогнал ещё несколько раз обрабатываемый трек. Понял, что ничего нового сегодня он уже не придумает, а вредить уже начал, закрыл редактор, нашёл несколько недавно скачанных (и ещё несмотренных) фильмов, открыл первый попавшийся и попытался сосредоточиться на происходящем. Посмотрел первые полчаса, ничего не понял, закрыл, открыл следующий. Помотался туда-сюда по ленте воспроизведения, понял, что и это его не интересует. Закрыл всё и вновь закурил. Задумался. Понял, что сигарета потухла уже давно, достал её изо рта и сложил в пепельницу. Не любил он такие состояния, когда скучно, работать не хочется, новых идей нет, работа стоит, а время идёт. Противное такое состояние, как пыльная паутина в углу проплесневевшего кабинета. Пригласили его как-то в ЖКХ помочь с электронным ровесником века, в котором содержалась вся ведомость выдачи зарплаты. И пока он его общупывал своими чуткими пальцами, а потом весь день возвращал жизнь в расшатанные микросхемы, досыта насмотрелся. До сих пор перед глазами стоит, стоит только отвлечься. В дверь позвонили. Через две минуты ещё. Ещё через две он справился с заедающим английским замком и немного приоткрыл дверь. Пришедших это нисколько не удивило и они терпеливо дождались, пока его окутанный парами никотина мозг опознает их. - А мы пива принесли! Привычная фраза вызвала привычное раздражение. И так же привычно он посторонился, пропуская в прихожую небольшую компанию со стеклянно звенящими сумками. Их знакомство тянулось уже неопределённо долгое время. Занимались они схожими работами, то и дело перепасовывая друг другу заказы, если не было времени или желания ими заниматься. Деловая беседа с элементами алкоголя плавно перешла в пьянку с вкраплениями рабочего жаргона. По ходу он обмолвился о странном объявлении, но его не услышали за байкой, которую, то и дело перебивая друг друга, пытались рассказать два говоруна. Байка была избитая – про кофейную чашку в дисководе, шашлыке на мониторе и трек тройного рендера со сдвигом в пол-секунды. Он слышал её уже в какой стопятьсотый раз, поэтому замолчал и долил себе ещё пива, смешал с коньяком и махнул стакан залпом. Утром он проснулся непозволительно рано. Тянуться за часами или будильником не имело смысла – единственные портативные часы были в мобильнике, а тот лежал на столе в другой комнате. Он повернулся на бок, опустил глаза вниз. Застарелое пятно от какого-то химреактива на выцветшем линолеуме приобрело особенно неаппетитный цвет, из чего он заключил, что время за окном – около девяти утра. Он даже не помышлял о том, чтобы встать. Ночные запои в его возрасте безусловно сказывались жестоким похмельем, особенно при недосыпе. Так что лучше и не вставать, пока голова хоть сколько-то не обретёт контроль над телом. А там можно встать и доползти до ванной, где зажевать три таблетки антипохмелина пополам с двумя таблетками аспирина, отмокнуть в ванной до состояния, когда мир вновь достаточно привлекательным, чтобы имело смысл позавтракать и вновь приступить к работе. Но сегодня привычная схема дала сбой. Отсчитав внутри себя примерно пять минут, он сел торчком на постели, отклонился назад для разгона, наклонился, перенёс вес на ноги и попытался встать. Но тут же рухнул лицом вперёд – раскоординация движений была полной. *** Признаки отравления палёным дешёвым коньяком были налицо. Ему было настолько плохо, что кристально ясно работавшая голова сделала вывод: если хотя бы один из траченных органов сейчас откажет, после долгих судорог он умрёт здесь же, на грязном линолеуме. И этот факт его нисколько не удивлял. Закономерное явление жизни. Но тут сквозь отрешённость души, уже почти отделившейся от бренного тела, пробилась ярость, законсервированная с войны. Прорвалась, ударила в мозги, переключив их на спасение самих себя, и плескалась внутри, пока приступ не закончился. Одной ванной и кучей таблеток на этот раз было не отделаться. Чувствовал он себя рассыпающимся на части роботом, который всё время занят тем, что подкручивает винтики, ставит латки и скручивает оборванные провода прямо на ходу. От одной мысли от таблетках печень и желудок обжигало кислотой. Но и без них проделать беспредельно долгий путь до поликлиники он бы тоже не смог. А без посещения данного учреждения он вполне мог загнуться в самое недалёкое время. То, что можно было позвонить и вызвать скорую, ему даже в голову не пришло. Всю жизнь как-то сам до врачей доползал. Штопался на скорую руку и шёл дальше. И сейчас менять свои привычки он не собирался. К счастью, утром в субботу к дежурному терапевту народу никогда много не было. А сейчас и вовсе никого. Поэтому он утвердился на приёмном стуле, терпеливо отвечал на вопросы, спокойно переносил все ощупывания, обстукивания и прослушивания. Получил направления на обследования, остальные рекомендации проплыли мимо него в тумане. Ни на какие процедуры он идти не собирался. Как и всякий больной, он пришёл за помощью и здоровьем, а не за графиками и диаграммами. Он и сам может обрисовать своё внутреннее состояние. Получше всяких там снимков и диаграмм. Поэтому он пошёл искать понимающего врача. Каковой нашёлся буквально через дверь. Более того, они даже оказались знакомы. То есть он сам смутно помнил лицо доктора, а тот, наоборот, очень хорошо его знал. Видимо, в прошлом когда-то пересекались по какому-то важному для доктора поводу. У того была располагающая манера при осмотре поддерживать необязательную беседу, и в зависимости от результатов по-разному шевелить ушами, отчего шапочка, плотно надвинутая на голову, причудливо шевелилась, приковывая к себе внимание. Приём детский, но на него он воздействовал успокаивающе. Доктор закончил осмотр, что-то записал в нескольких журналах, лежащих на захламленном столе и сказал: - Что ж, батенька. Проповедовать я вам здоровый образ жизни не собираюсь, но всё же беречь себя надо-то. Чай, уже не молокосос первой молодости, сам понимать должен, что и сердечко пошаливает, лёгкие с нагрузкой не справляются, да и системка церебральная тоже не новая. Цирроз у вас, батенька. В операбельной стадии. И не больше двух недель. Потом я за вашу жизнь уже не ручаюсь. Он оплыл на своём стуле, да так, что голова оказалась на уровне со столешницей. Он хотел что-то сказать и выпрямиться, но вместо этого осел ещё ниже и в горле забулькало. Доктор не удивился подобной реакции: - А иначе никак. Запустили вы себя совершенно. Лучше всего, конечно, лечь прямо сейчас – аккурат через два месяца выйдете. Но дело добровольное, да и страшно это всё-таки – под нож-то добровольно ложиться. Вы денька два подумайте, да и приходите с ответом и вещами. Анализы сдадим и сразу на стол, пока решимость не прошла. Он благодарно кивнул – доктор сразу ответил на все его незаданные малоосмысленные вопросы. Да, ему действительно нужно было подумать. То есть решение он уже принял, но требовалось время, чтобы с ним согласиться. И всё так же будучи в тумане, он поднялся и поволок неподатливое тело в коридор, оттуда – на лестницу и дальше домой. До вечера он неприкаянно перемещался по квартире, то бестолково мечась, имитируя уборку, то надолго застывал на одном месте, сверля взглядом стены, пол и плинтуса. Руки то и дело тянулись к сигаретам, но после первой затяжки он спохватывался, тушил бычок и мял его так, чтобы вновь на автомате не взять и не закурить. Поскольку выходил он из дома весьма редко, то по всему дому были распрятаны минимум два блока сигарет. Изведя пачек пять, он со злостью кинул зажигалку в мусорное ведро и пошёл за компьютер. Он дозрел до согласия с решением идти на операцию. *** Каждого человека с рождения связывает масса связей. Толстых и тонких, прочных, трухлявых и полустёртых, полупрозрачно-цветных или вовсе невидимых. И все они плотно переплетены между собой. Они удерживают человека в стоячем состоянии и манипулируют им, как марионеткой в театре жизни. И если человек вдруг порывается что-то сделать, или наоборот – ничего не делать, то сеть тут же натянется. Можно поднапрячься и тогда тонкие ниточки лопнут, дав чуть большую свободу движений. Но основные останутся. И чтобы освободиться от них, нужно вырывать их из тела. Что неполезно ни для себя, ни для окружающих, которые тоже испытывают дисбаланс. И чем больше стараться избавиться от надоедливой сети, тем больше шансов, что своевольника вновь опутают сетью, только на этот раз более грубой и толстой. Или же утихомирят до полного спокойствия под гробовой доской. А если освободиться полностью, то станет понятно, что жизнь вне сети вовсе не имеет смысла. И человек начнёт строить свою, новую, не похожую ни на какие предыдущие, сеть. Впрочем, это всё тавтология. А вот лечь в больницу без предупреждения для человека его круга было чревато крупными неприятностями. Вплоть до разграбления электронной начинки квартиры менее удачливыми и потому более злобными конкурентами. Одной рукой держа горячий мобильник возле уха, другой прыгая по клавиатуре, он до полуночи занимался рассылкой сообщений, переводом стрелок и соединением проводки напрямую. После чего ещё раз перебрал список предупреждённых, счёл его достаточным, но решил ещё раз проверить – для спокойствия. И в почтовом ящике вновь наткнулся на дурацкое объявление об анализе генетического кода, невесть как восставшее из корзины. Вновь прочитал. И вновь удалил. Но на этот раз с каким-то непонятным ощущением наподобие сожаления. Взбаламученные нервы и желание покурить не давали ему заснуть. Печень тихо ныла, ритмично выдавая короткие вспышки боли. Биологические часы прям. Он заставил себя встать и найти снотворное. Потом дойти до ванны и запить горькую пилюлю невкусной ржаво-хлорированной водой из-под крана. Больная печень тут же участила биение, торопливо отсчитывая оставшееся ему время. Поворочавшись с полчаса, он понял, что химикаты вновь взяли вверх над организмом и провалился в унылое забытье без сновидений, зато с аляповато-яркими пятнами в закрытых глазах. Нездоровый сон не освежил его. И как сонная муха (даже две мухи) он собирал вещи, которые могут понадобиться в больнице. Последние лет десять он не покидал квартиру дольше чем на сутки, поэтому весьма смутно понимал, что действительно нужно, а без чего можно обойтись или сходить в ближайший магазин – ведь не тюрьма же эта больница в самом деле! Впрочем, когда доктор, гостеприимно улыбаясь, передал его на попечение толстой и неулыбчивой санитарке, он почувствовал, что что-то пошло не так. Саму операцию он не запомнил – верный своему слову доктор максимально ускорил его доставку на операционный стол. Ему до последнего момента ничего не говорили – просто на следующий день после унизительной процедуры сдачи анализов, прохождения рентгена (от проверки желудка он кое-как отвертелся) в палату пришла всё та же пожилая санитарка и повела его в операционную. Анестезия продлилось дольше обычного – привычный и не к таким ароматам, организм стойко сопротивлялся, но аллергической реакции так и не проявил. Очнулся он через сутки в реанимации. Точнее, очнулся-то он раньше, но прежде чем окружающее обрело чёткость, и мозг, продравшись сквозь наркотическую пелену, понял и разложил всё по полочкам, прошло три дня. А потом его перевели обратно в палату и перестали давать обезболивающее. Но от этого ему было ни жарко, ни холодно. Мир повернулся к нему другой стороной. Часть картины была известна ему ещё с войны, но спустя двадцать лет восприятие поменялось. И большую часть времени он как бы парил над своим телом, философски рассматривая мир вокруг себя и мир в себе. А что ещё оставалось делать, если вставать было нельзя, швы чесать - нельзя, на бок поворачиваться - только с помощью медсестры, и регулярно обтираться губкой вместо мытья. А уж необходимостью пользоваться уткой… он давно так не стыдился себя и своего тела. Но на третьи сутки воздержания терпеть стало уже совершенно невмоготу и пришлось пройти через унизительный обряд лежачего отправления естественных надобностей. Через неделю он выпросил себе ноутбук и, поскольку его нельзя было класть на живот (чтобы не тревожить лишний раз плохо заживающие швы), был вынужден попросить у одного знакомого специальную подставку для ноутбука, которая крепилась на кровать. Зашёл в Сеть и… понял, что это ему неинтересно. Операция – это вмешательство в человека. Душа и тело – едины. Следовательно, всё, что происходит с телом, отражается и на душе. И уж конечно, когда тебе отрезали важную, но дефективную часть, ты изрядно понервничаешь. И в организме произойдёт перенастройка нагрузок, а в душе – переоценка жизненных ценностей. И никуда ты от этого не денешься. Со временем это странное состояние проходит, чаще всего – практически бесследно. Иногда что-то остаётся. А иногда изменения столь крупны, что приобретают необратимый характер. И словно подменили человека. Вот и с ним произошло что-то такое. Не слишком глобальное, но ощутимое. Во всяком случае, удовольствие от шастанья по Рунету оно портило. И устав от неоправдавшихся надежд, он вернулся туда, откуда начал – к почтовому ящику. Который уже буквально раздулся от наприходившей корреспонденции. И как назло, теперь в ней был смысл. И были хорошие заказы, которыми надо было заняться неотложно. Но невозможно – как строго-настрого наказал доктор, лежать он был должен ещё не менее полутора месяцев. И как он уже понял на печальном и болезненном опыте пререканий с санитаркой из-за тайком протащенной сигареты (а ночью у него так разболелось в районе швов, что даже обезболивающее не могло притушить боль), что с доктором лучше не спорить. А посему он безо всякой жалости поудалял перспективные письма и даже не собирался писать ответы с вежливыми извинениями. Он всех предупредил, а если кто-то не воспринял – ему же хуже. И довольный собой, он захлопнул ноутбук и минут десять горделиво рассматривал противоположную стену. Наупивавшись своим величием, он спокойно открыл ноутбук и продолжил читать почту. И опять наткнулся на доставучее объявление о расшифровке генетического кода. Но теперь он его уже не удалил, а прочитал на пять раз. И на то было несколько причин. Весь спам (исключая хулиганско-вирусный и рекламу интернет-ресурсов) можно подразделить на рекламу товаров массового потребления либо на рекламу товаров престижа. А вот куда отнести этот генетический код? Вроде вещь для жизни нужная – пребывая в больнице, он очень остро ощутил, как важен быстрый и точный анализ, от которого (только подумать!) зависит человеческая жизнь. Или как наличие лейкоцитов в крови напрямую влияет на его питание. С другой стороны, освежающая цена явно возводила анализ в разряд престижной роскоши. Да и куда его потом девать? Впрочем, так же можно подумать и о многих вещах, пылящихся в его квартире или в квартирах у знакомых и коллег. Они не несли никакой полезной функции, часто были совершенно лишены эстетического вкуса и лишь символизировали тот или иной аспект. Он взглянул на себя со стороны и стал самому себе противен. О какой рациональности можно говорить, лёжа на больничной койке? Он и помереть может ещё вполне. Ну чисто гипотетически – его доктор как-то предупреждал. Да и в сущности, почему он должен отказывать себе в такой примочке, которая знакомым даже в голову не придёт? В конце концов, он достаточно зарабатывает, чтобы позволить себе развлечься подобным образом. И он с помощью медсестры выполнил необходимые процедуры, собственноручно надписал адрес на коробке, а счёт оплатил из своего виртуального кошелька. Прошло ещё две недели и он как-то подзабыл о своей крупной трате. Лежать в больнице ему надоело окончательно и он при очередной встрече с доктором предложил способ своей более быстрой выписки. Известно, что вокруг каждого неженатого мужчины за сорок обязательно крутится определённое количество незамужних женщин, чаще всего тоже уже миновавших тридцатипятилетний порог. И они с большим удовольствием ухаживают за ним, даже без прицела на брак. Просто «мужика в дом хочется». Чем некоторые расчётливо пользуются. Он со своим весьма нелюдимым характером (работа и вечеринка это одно, а каждый день видеть рядом с собой одного и того же человека – совсем другое), раньше на них внимания как-то не обращал. Теперь же перспектива серьёзных отношений предстала перед ним в новом свете. Потому что среди этих знакомых женщин было несколько с медицинским образованием, а две точно работали в соответствующих учреждениях. А потому могли обеспечить ему надлежащий уход. Доктор подумал и согласился, но предупредил, что придётся подписать бумаги, что он понимает всю серьёзность и весь риск своего шага, и что в случае чего больница ответственности нести не будет. Он согласился и уже через два дня его на карете скорой помощи перевезли обратно на квартиру. Там уже было слегка прибрано и проветрено, бельё на постели заменено на новое из магазина, а на кухне уже суетилась знакомая, с радостью согласившаяся помочь (за плату, разумеется) старому знакомому, попавшему в затруднительное положение. И на третью неделю домашнего боления пришёл ответ из генетической лаборатории – его код был расшифрован и в приложенной бандероли находились соответствующие материалы. Бумажки с умными словами он сразу отложил в сторону, а вот пачку дисков распаковал и просмотрел. И чем дольше он смотрел, тем больше его лицо вытягивалось. И всё острее вызревал вопрос «а зачем я это вообще сделал?». Он как-то не задумывался, как будет выглядеть конечный результат. И естественно, что панорамная картинка бесконечных цветных спиралей (с весьма забавным управлением и приложенной энциклопедией) его не устраивала. Не стоила она тысячи долларов, никак не стоила. Но поскольку русский человек не может спокойно принять ту мысль, что его нагрели по его собственному мнению, он попытался куда-нибудь приспособить эти диски. Но поскольку как подставки для пепельниц из них сделать выходило слишком дорого, то он занялся их цифровой начинкой – нашёл пятигиговый TXT-файл с, собственно генетическим кодом, состоящий сплошь из ноликов и единичек и принялся над ним измываться, преобразуя формат расширения и пытаясь запустить в различных программах, начиная от простых графических и музыкальных просмотрщиков и заканчивая сверхсложными редакторами по обработке, 3D моделированию и бухгалтерскому учёту (специально скачивал и два часа защиту ломал). Тщётно – ничего путного из тех кусочков, на которые пришлось порубить исходный файл, чтобы программы не зависали, не получилось. Тогда он раздобыл транслятор для ассемблера, загрузил в него весь файл и запустил. Раз нолики и единички, логично рассуждал он – то они должны как-то работать. А ассемблер – язык внесистемный, поэтому проблем быть не должно. Чего он от этой попытки ждал, потом он уже сказать не мог. Просидев час за монитором, на котором ничего не происходило, он заскучал и попытался выйти. Не тут-то было – компьютер выполнял даже простейшее перемещение мышки с большим трудом, словно вся память была чем-то занята. Его это несколько удивило – его многопроцессорный компьютер, дополнительно усиленный всем чем можно (и немножко тем, что нельзя) с массой дополнительных модулей был занят чем-то глобальным. А ведь на нём можно было вести просчёт в три потока, попутно сидя в Интернете. Кое-как пробившись в администратор задач, он был удивлён вторично – система выдавала полную загрузку, а вот процесса в списке не было. Поскольку вирусов быть не могло – он имел железную лицензию на новейший антивирус, то можно было сделать только один вывод – его ДНК работал на полную катушку, обойдя систему. Тут он впервые испытал гордость за своё приобретение, пролез в распределитель процессора и отвёл под свой код половину оперативной памяти, после чего компьютер вернулся к нормальной работоспособности. Транслятор всё никак не выдавал сообщения об ошибке, поэтому он поудивлялся-поудивлялся, да и забыл об этом. Работа, скопившаяся за два месяца вынужденного безделья, хлынула на него водопадом и закружила в водовороте. Он вновь просиживал по шестнадцати часов в кресле, занимаясь привычным делом. Пока однажды ему не позвонили и поинтересовались, что за странный файл вместо заказанного им прислали. Он недоумённо пожал плечами – он три дня назад свёл эту сложную оркестровую запись, позавчера прослушал на пять раз и не нашёл никаких отклонений. Об чём и сообщил. С ним не стали спорить, просто прислали файл обратно. Начало было таким, каким он его сделал. А вот дальше… дальше начиналась сущая какофония, какую даже его закалённое ухо не могло переносить больше двадцати секунд. И пара тактов сохранилась ближе к концу. Конечно, такое пересылать было нельзя, поэтому он вновь обсчитал запись, послушал, не нашёл ошибок и быстро, пока она не испортилась, переслал по адресу вместе с извинениями, списав всё на странный глюк. Единственным разумным объяснением стало то, что он сохранил файл другом, неположенном месте (лень было после пяти часов работы ещё пару кликов делать). Объяснение странное и с натяжкой, но его оно вполне устроило. Просто теперь перед отправкой он стал делать контрольное прослушивание. Больше подобного не повторялось. Следующий инцидент произошёл на записи, когда программа ни с того ни с сего выдала, что не достаточно места для записи следующего файла и если он не хочет, чтобы всё накрылось медным тазом, ему нужно освободить диск. Времени разбираться не было, поэтому он быстро выкинул балласт, который можно было быстро восстановить. Места хватило, заминки никто не заметил. После того, как предварительная запись была завершена и исполнительница (кто придумал, что молодые любовницы обязательно должны быть певицами) ушла, он сел разбираться. Поскольку точно помнил, что жёсткий объём в два терабайта не может быть наполнен случайно. Чтобы его забить, нужно делать серию последовательных действий и ждать не менее пяти часов, пока весь объём памяти будет забит информацией. Никаких посторонних файлов он не обнаружил, но диагностика показывала, что весь диск забит неструктурированными данными. На всякий случай он перенёс всю информацию на другие жёсткие диски. И ушёл обедать. А когда вернулся и попытался проверить диск, тот был вновь заполнен до отказа. И теперь уже все сектора были помечены синим цветом, то есть структурированы и не повреждены. Он хотел было отформатировать диск и не возиться, но потом оставил понаблюдать, потому что ему было интересно, что за информация самовольно заполняет диски. Антивирус проделал два тотальных сканирования, но ни вирусов, ни вредоносных программ, ни даже маркеров не обнаружил. Странности продолжали накапливаться и он был неприятно удивлён, когда вместо одного из приложений запустилось чёрте что. Больше всего это напоминало клубок каких-то червей, лениво ползающих по экрану и перерастающих друг в друга, потом они складывались в какую-то структуру. Он понаблюдал-понаблюдал, затем закрыл все программы и разозлился уже всерьёз. Его либерализм по отношению помехам, осевшим на его компьютере, зашёл слишком далеко. Сейчас он всё удалит и по новой поставит. Надоели потому что. Но тут его снова скрутило и пришлось лежать в постели до утра. А утром компьютер наотрез отказался выходить из спящего режима. Более того, после перезагрузки на экране не появлялось привычных выходных данных, которые забиты в сам компьютер и никак не зависят от системы. Он проверил все соединения, перевставлял все штекеры, проделал все известные ему манипуляции – компьютер отказывался переходить в осмысленный режим. Он обложился справочниками, привлёк к делу запасной компьютер и убил весь день на реабилитацию. Безуспешно. Создавалось такое впечатление, что даже аварийная система, зашитая в процессор, способная восстановить систему с нуля и не использовавшаяся с девятьсот лохматого года, непонятным образом испарилась. Чем страннее – тем дальше. Его собственный компьютер посадил в тупик, а работа стояла и горела. Так что вернуть компьютер к жизни было уже не сколько вопросом чести, сколько жизни и смерти. Так что следующую неделю он делил между работой на запасном компьютере, жутко сердясь его бедным возможностям и изобретению всё более экзотических методов приведения главного компьютера в чувство без потери бесценной информации на его дисках. К вечеру понедельника он спасовал и стал искать компьютерного мастера. Поскольку сам он знал о своей технике практически всё, то для того, чтобы ему помочь в его деле, был нужен и вовсе компьютерный гений, который возле них родился, прожил всю свою жизнь и только ими и занимается. Потому что такой монстр даже если чего и не знает, то чувствует. Пришёл прыщавый юнец лет так тридцати, обнюхал весь системный блок, подключил тестер и после получаса считываний, похмыкиваний и невнятных восклицаний сказал то, что он и сам знал – компьютер отказывается признавать любую систему, но при этом напряжённо работает над непонятной задачей. А монитор не показывает, потому что он сопряжён с системой, а если системы нет, то и показывать нечего. Можно, конечно, переключить его в нулевой режим и он тогда начнёт показывать то, что непосредственно происходит в процессоре в данный момент, но много ли разберёшь в скользящих со скоростью звука по экрану цифрах, буквах и побочных символах? Компьютерный гений ещё повозился, на вопрос о форматировке дисков получил резко отрицательный ответ, сказал, что случай необычный и ему надо подумать и отбыл, изрядно сконфуженный. А он сам попрочнее обосновался в кресло и полез в Википедию. Он уже давно сообразил, что всё дело в его генокоде и трансляторе, запустившим его выполнение. Поскольку все школьные знания из области биологии уже давно выветрились из его головы, то он вбил в поисковую строку «генетический код, ДНК, учебник по генетике» и занялся поиском. Нашёл примерно то, что нужно и стал читать. И чем дальше он вчитывался в простые строки учебника по биологии для техникумов, тем больше вытягивалось лицо, и тем больше он оплывал в кресле. Генетический код, как говорилось в учебнике – это набор определённых кислот, выстроенных в некоторой последовательности. Каждая кислота задаёт определённый набор параметров той живой ткани, которая вырастает в результате образования белка вокруг генетической спирали. Это своего рода биологическая программа, согласно командам которой и развивается любое живое существо. Причём не просто программа – это предельно сжатый архив, который постепенно распаковывается, образуя зародыши органов, различные виды тканей (он и не подозревал, что состоит более чем из ста видов клеток) и объединяя всё это в единую систему. И что самое забавное, каждый такой архив хранится в каждой клетке, живой или мёртвой – без разницы. И каждая живая клетка, помещённая в надлежащие условия, может развиться в полноценный организм. Или орган – всё зависит от желаемого результата. Но пока устойчивый успех был развит только в стволовых клетках, которые то и дело давали осложнения в виде рака, а особи, выращенные в пробирке, отличались слабым здоровьем и набором хронических болезней. Но здесь всё списывалось на неотработанность технологии и недостаточную изученность самого процесса развития. Пока он читал, то ощутил гордость за то, какую сложную самоподдерживающуюся систему он собой представляет. Но как только попытался представить, как он функционирует, как голова не на шутку разболелась. Слишком много всего. А ведь спинной мозг как-то со всем этим справляется и не жалуется. Заболело в районе швов и он сморщился. Видимо, не так уж хорошо регулирует, раз ему плохо так. С другой стороны… он оглянулся на работающий компьютер, бодро гудящий всеми четырьмя вентиляторами в развёрстом корпусе, в котором уже скопилось масса пыли и сигаретного пепла. Итак, сказал он себе, обхватив голову руками и вытянувшись в кресле. Генетический код – это программа для развития живого организма. Он эту программу закинул в компьютер и заставил работать. Следовательно… Тут он вскочил, отбив ногу об столешницу и своротив незакрытый ящик. Получается, что сейчас в платах, процессорах и жёстких дисках сидит и развивается… он сам. Ну не совсем он. Его прототип, который уже потом можно заставить растолстеть, обзавестить кучей вредных привычек, полысеть из-за нервной жизни и Афгана, не считая образовывающегося геморроя из-за сидячего образа жизни. Тут он понял, как неправильный образ жизни он ведёт. Каким медленным и изощрённым самоубийством занимается. Впрочем, всё равно помирать придётся. Рано или поздно. В любом случае, теперь со всей накопленной информацией придётся распрощаться. Растущий организм будет стремиться заполнить всё доступное пространство, преобразуя под себя уже имеющееся. Научные изыскания настолько его утомили, что он ушёл спать, решив принять кардинальное решение с утра на свежую голову. Компьютер он выключать не стал. Не выспавшись (снились какие-то лиловые кошмары в плохой оцифровке), он хмуро переполз из одной комнаты в другую, устроился в кресле и свирепо уставился в системный блок. Тот весело гудел, жужжал и перемигивался лампочками. И на его суровый взгляд никак не реагировал. Не дождавшись ответа на немой вопрос, он переместился поближе ко второму компьютеру, нашёл вчерашний учебник и продолжил чтение. Каждый ген за что-то отвечает, если его выкинуть или добавить лишний в цепочку, то последствия будут просто невообразимыми. И следует радоваться, если просто отделаешься отвратительным характером с ярко выраженными маньячными наклонностями. Он вздрогнул, припомнив, что вытворял, засовывая части своего кода в разные программы, просто так – из злобного невежественного любопытства. Впрочем, его интересовало другое – сколько ещё цифровая модель его зародыша будет обитать в его любимом компьютере и чём всё, собственно, закончится. Поэтому он пролистал книгу дальше, до разделов биологических механизмов. Потому что всё-таки между развитием зародыша в утробе и развитием программы в цифровом мире существует некоторая разница. Сложность и объём живого организма регулируется количеством питательных веществ, поступающих в матку через плаценту и самим объёмом матки. В компьютере ограничений нет, можно построить всё, что угодно, хватило бы места. Но скажите на милость, зачем виртуальному человеку печень? Ведь информация фильтруется совсем по-другому, да и обрабатывается не так. А как именно? А чёрт его знает – учебник об этом умалчивал. Тогда он скачал учебник по гинекологии, нашёл раздел развития плода и ужаснулся. Он и не подозревал, через что приходится пройти зародышу, а соответственно, матери, чтобы ребёнок сформировался нормальным и смог родиться живым. Он бы, во всяком случае, не выдержал бы. А когда читал о формировании первых клеток будущих органов, то от обилия чувств расхлюпался носом. А потом встревожился – простое описание клетки занимало целую страницу (вместе с изображением), а сколько же уходило компьютерной памяти? Ведь клеток даже в маленьком организме насчитываются миллионы, а сто терабайт – не так уж много, если подумать. Потому что он где-то давно вычитал, что до сих пор не создан столь же мощная и компактная машина со столь же большим объёмом твёрдой памяти, как человеческий мозг. Пока природа давала фору технике. И это его тревожило. Что будет, когда свободная память жёстких дисков исчерпается? Проверить их заполненность было уже невозможно, да и отсоединять их ему уже казалось кощунством. Впрочем, виртуальному ему это было не страшно – ведь при отключении терялась только то, что находилось в активной обработке, информация на жёстких дисках сохранялась. Да и то – в современное железо давно встроена функция аварийного сохранения, сводящая потери к совершенному минимуму. То есть виртуального человека можно было убить, только стерев его информацию. С другой стороны, достаточно вновь запустить исходную программу генокода и через какое-то время тот вновь придёт к нужному состоянию. Стоп-стоп – остудил себя он. Не стоит путать развитие тела и органов с разумной деятельностью. Ну предположим, живая программа не даст сбоев и дойдёт до конца. Сформируется то, что делает человека человеком – головной мозг и его верхняя кора, отвечающая за высшие проявления разума (как услужливо подсказал учебник). Но что делать с остальным виртуальным телом, которое совершенно бесполезно в информационном мире? Он ещё раз попытался представить себе виртуальное сердце вкупе с желудком и понял, что ещё немного фантазий на эту тему и его голова лопнет. Компьютер мирно гудел, перестраивая запоминающие ячейки в соответствии с заданными указаниями. И вот-вот свободное место заполнится и что начнётся тогда? Он замотал головой, отгоняя несформировавшиеся, а потому неприятные мысли и переключился на раздел о стадиях развития зародыша. И успокоился, разглядывая эмбрионы рыб, ящериц, змей и птиц. Значит, сейчас уже сформировавшиеся клетки перестраиваются, повторяя ход эволюции. Это вселило в него некоторое спокойствие. Ведь обычному человеческому зародышу требуется девять (минимум семь) месяцев, чтобы подготовиться к самостоятельной жизни. Правда, цифровик может действовать быстрее – ему не требуется время, чтобы сформировать белки, чтобы потом из них сделать клетки, которые потом разделяются, складываясь в цепочки, которые образуют пласты, накладывающиеся друг на друга, образуя тот или иной участок тела. Правда, насколько займёт зародыш собственный передел? Он провел расчёты на данных, взятых с потолка (их вообще не было в природе) и понял, что осталось где-то двое суток. А что потом? Ведь информация не материя, сопротивляться не умеет – иначе как растущий организм так легко сокрушил всю систему Windows вместе с лицензионным антивирусом? Прошёлся и не заметил. А когда свободное место кончится, раскручивающаяся программа начнёт удалять старую информацию, чтобы заменить её новой. И воцарится тогда локальный хаос. Последствия он даже не пытался себе представлять – голова от внезапно возникших перспектив пошла кругом. Конечно, можно было просто выключить компьютер – зародыш бы при этом не пострадал, просто при следующем включении продолжил бы своё развитие. Но ведь когда он сам был в утробе, ему же никто не мешал развиваться. И объективных причин препятствовать виртуальному себе он не видел. Но как со свободным местом?! Места гарантировано не хватит – даже по самым приблизительным расчётам выходило, что нужен суперкомпьютер с бесконечным рядом подключаемых жёстких дисков. А что будет, когда развитие закончится и начнётся самообразование? Тут голова не выдержала перегрузки и разболелась не на шутку. Таблетки, горячий душ и целебный массаж боль не облегчили. Двое суток он метался вокруг компьютера, терзаясь различными муками совести, от халатности до ответственности за будущее ребёнка. И поскольку решить их у него не хватало ума, это мучило его ещё больше. А потом, когда он полностью вымотался и заснул, глубоко ночью его разбудил протестующий гул и бешеное перемигивание лампочек. Оптиковолоконный кабель сверхскоростного интернета (предмет зависти всех приходящих) работал на полную мощность, передавая в Сеть информацию. А какую – догадаться труда не составляло. То ли в генетическом коде нашлись механизмы и на такой случай, то ли всё-таки электронный вариант развития отличался от природного и разум, развившийся раньше нужного, сам нашёл путь для своего расширения – это так и останется для него загадкой. Но тем не менее честь зарождения первого виртуального человека принадлежала именно ему. С этой мыслью его и сразил инфаркт. Но умер он со спокойной улыбкой на лице – теперь он будет жить вечно – пока существует Интернет, его клон будет развиваться. Заключение Если вы вдруг заметили какие-то отклонения в работе своего компьютера, а антивирус отказывается защищаться по причине отсутствия угрозы нападения… Каждая попытка поработать превращается в адскую муку, а с компьютером происходит вообще невесть что, то не торопитесь проклинать всё и вся и форматировать жёсткий диск. Вдруг ваш компьютер решил использовать Хомо Сапиенс Виртуалис? Ему в очередной раз стало тесно, и он перенёс какую-то свою часть на доступный жёсткий диск. Ведь согласитесь, было бы неприятно, если вдруг вам по чьему-то своеволию, вдруг бы ни с того ни с сего ампутировали нос или кусок пятки? Поверьте, ему от потери своих частей тоже больно. Конечно, быть может, что стихийный эксперимент, запущенный из любопытства одного больного человека зашёл в тупик и теперь новый вирус информационного рака стремительно распространяется по всемирной сети, обрушивая серверы и оседая на личных ПК. Может, это тот самый СкайНет, чьим пришествием пугал Терминатор и Матрица. Или разум зародыша так мутировал, что теперь даже близко не похож на человеческий? Всё может быть. Но всё же, Хомо Виртуалис уже существует. Хорошо это или плохо, нельзя сказать. Он есть и остаётся лишь ждать, пока он не созреет достаточно, чтобы попытаться вступить в контакт со своими материальными братьями по разуму. Будем надеяться на лучшее – не зря же человек усовершенствовался миллионы лет. Хотелось бы в это верить. Очень хотелось бы.