Дисперсия света

— Хён… — М? — Ньютон экспериментально открыл дисперсию света, так? — Ну… да, — Юта отложил мангу и посмотрел на задумчивого Сычена. — Все правильно, но почему ты спрашиваешь? — Я хочу понять, — воодушевленно отвечает Сычен, садясь по направлению к старшему. Его потухшие глаза все также неотрывно смотрят в неизвестность, пока Юта с болью наблюдает за новым другом. — Хочу узнать этот ваш «спектр» и как на самом деле выглядит фиолетовый, красный, хотя бы черный! Я хочу почувствовать, ведь не смогу увидеть. Помоги мне понять их, Юта. От грустной улыбки и надежды в голосе сердце сжимается, потому и Юта безапелляционно соглашается. Седьмая волна: Фиолетовый. Фиолетовый — это принесенные Ютой запах свежих ирисов и веточки сирени на столе; это неловкость и неумение; это вкус ежевичной жвачки, которая так понравилась Винвину, что теперь он постоянно просить покупать их ему; это запах кислой смородины; тяжелые партии британской рок-группы «Deep Purple», кавер на которых играл в одном из фестивалей, где чуть не потерялся сам Юта; это тяжелая нота «До» в ноктюрне Шопена; крылатая фраза «мне фиолетово» и неожиданный опыт лакмусового индикатора в нейтральной среде; это тяжелые облака при вспышки предшественника грома — молнии, как говорил Юта, а после успокаивал испугавшегося Сычена под боком; это шуточные бои с лазерными мечами как в «Звездных войнах» под чутким руководством Накамото; это нежные фиалки, которые Сычен посадил на могиле своего отца поздней осенью. Шестая волна: Синий. Синий — это колючий мороз декабрьского утра, холод которого кусает пальцы, но на душе спокойно, ведь Юта берет ладони Сычена в свои и греет, греет, греет, недовольно ворча на несносную погоду и свою невнимательность; это уютные зимние вечера, когда за окном, как кажется Винвину, растягивается синяя темнота, а в дверь стучит продрогший Юта, шурша пакетами набитые едой; это воодушевленное решение отметить Новый год с мамой Сычена, а после изнурительная и долгая пробка из-за остановившегося состава под недовольное, почти гневное ворчание Юты и тихое сопение Винвина рядом; это, как сказали Сычену, фамильное кольцо с сапфиром, которое передала ему мать; это длинное ночное шоссе; свежий морской воздух и рокот ударяющихся об выступающие скалы волн; синий — это цвет свободного дыхания. Пятая волна: Голубой. Голубой — это, как выразился Юта, ориентация Донхёка, если тот не прекратит ко всем лезть; это мягкое летнее небо над головой и звонкое пение птиц; это неожиданная «прогулка» под теплым дождем после длительного зноя; это непонятные, но очень знаменитые картины Ван Гога и аккуратные касания тонких пальцев к предмету искусства; это тишина и умиротворённость моря; тихий фейспалм Накамото, когда Сычен загорелся идеей прыгнуть с парашютом во второй раз; это любимая кошка тёти и самого Винвина породы русской голубой, с которой Юта готова поцапаться, но Сычен не позволяет, смеется громко, но строго не разрешает; это любимая толстовка Накамото, которую Сычен нагло присвоил себе и отдавать, кажется, не собирается, старший в шутку возмущается, но на самом деле готов бросить целый мир к ногам младшего; это уже привычные, успокаивающие объятия Юты и равномерное дыхание Сычена; это тихое признание, которое не осталось незамеченным. Четвертая волна: Зеленый. Зеленый — это цвет отдыха на природе, цвет мягкой, но местами не очень уютной и колючей травы; это роса по утрам; это припрятанные Ютой мятные леденцы в карманах и запах сосны; это нескончаемый поток нецензурных слов от Накамото на японском, когда он пытался помыть грязного лабрадора, но буквально повалился в ванну с водой. Собака прибежала к Сычену и послушно села рядом с хозяином, пока сам парень плохо пытался скрыть подступивший хохот. Это бывший цвет усохшего в квартиры Юты фикуса и живучего кактуса, над которым Винвин сжалился и попросил умирающие растение к себе; это свобода на дорогах; это удача; салат, который на дух не переносил Винвин, зато за обе щеки уплетал Юта; это беззвучные рыдания под «Зеленую Милю»; это жизнь, гармония, хлорофилл. Третья волна: Желтый. Желтый — это неловкие прикосновения и огромные свитера; это вечерние закаты и предрассветные сумерки; это новый день, новые возможности, начинания; это оптимизм Юты и непоседливость Винвина; настроение лабрадора-ретривера по кличке СяоБао; это высокая нота «Си», к которому стремиться Винвин; это сладкая карамель в парке и лимонный чай в кафе напротив; это сотни полароидных фотографий Сычена на стене; это уют, это молчание. Вторая волна: Оранжевый. Оранжевый — это шампунь Юты с запахом апельсина и грейпфрута; это палящее солнце и зной; это здоровый образ жизни с витамином С и бета-каротинами, на которого оба парня благополучно забили, наслаждаясь вкусом ароматной пиццы с толстым слоем плавленого сыра; это сладость персика и запах острого кимчи; это старые обрывки из газет и потертые временем страницы книг; это поводок СяоБао; это любимое пирожное Винвина и кофе с добавлением двух ложек сахара; это уютные летние вечера перед телевизором, когда оба парня лежали в обнимку и дарили друг другу их первый, совсем робкий, совместный поцелуй; это искренне признание и взаимность. Первая волна: Красный. Красный — это цвет вишневых бомбочек для ванн и уверенные прикосновения; это царапины на алых губах Сычена и покалывание на кончиках пальцев; это вкус дорогого вина, но не такого опьяняющего, как их чувства; это страстный поцелуй; острая, но приятная боль на месте укусов; это удовольствие и робкий румянец на щеках; это любовь, желание, привязанность; это любимый цвет Винвина… — Юта… — шепчет Сычен, удобно устраиваясь на теплом плече старшего. Они не спали. Лежали в обнимку, тихо разговаривали, даря короткие поцелуи, терялись, забывая на миг время и пространство. — М? — лениво потягивал Накамото, крепче прижимая младшего к себе. — Ты же знал, что самый длинный диапазон у волны с красным цветом? — Знал. — Значит… — Я просто хотел стать для тебя ближе, чем красный, — выдыхает Накамото, невесомо целуя в лоб Винвина. — А я бы сказал, что ты стал ультрафиолетовым, — шутит в своей манере Сычен, ближе прижимаясь к Юте. — Но мы не на физике, и то, что я чувствую к тебе, не объяснишь простыми законами. Это нечто большее, чем притяжение, и в нем нет такого понятия, как «отталкивание», что уже противоестественно… — Боже, Сычен, скажи, что ты просто меня любишь. — Я люблю тебя! — Я тоже люблю тебя. А теперь…