Нежнее

Кто из нас не бродил ночами забытыми городами, длинными улицами, пустыми странами в поисках кого-то забытого, незнанного, незнакомого? Разглядывая суть, заглядывая в окна чужих квартир, надеясь когда-нибудь найти, встретить свою мечту, найти и убить, нет, как же это, хранить! Остатками, осколками испитой до дна, избитой до кости души. В сером потоке дней тонем, клянемся не обмануть и обманываем жестоко, бепощадно, чтоб до крови, до дна, до слез или безумного хохота. Так же как когда-то нас. Умирал! однажды, дважды, трижды, сто тысяч раз, стоя на коленях в грязной вульгарно-красной комнате, да что там — в заплеванном подвале какого-то клуба. Возрождался — надеялся, верил, нахуя?, и снова падал, с ненавистью бросая себя в руки чужака. Грязная похоть, боль, отвращение, смерть — хотя бы моральная, ну на кой, на кой? Если любить — то не так! В снег упасть, кровью обагрить, сплюнуть остатки вязкой и словно бы едкой жидкости, на земле неба нет — сколько ни искал бы. Святых не сыщешь, не улыбнешься, не попросишь научить как быть, как жить, как правильно мечтать. И снова (снова и снова!) улицами, дорогами, городами, подвалами, людьми — так много, что не помнишь ни лиц, ни имен, ни себя. А где-то твой ангел живет! Курит и пьет коньяк, смотрит в ночное небо, отмеряя время сотнями сгорающих в этот миг метеоров, хмурится, матерится, посыпает проклятьями — пустоту! И тоже кого-то ждет, не зная, что ищет тебя, что часть души — мерзость, в смерть играющая.

***

И, забыв бродить городами, улицами, лицами и людьми, в одну ночь встретят искомое, удивленно вскинутся, глядя в небо, в черное, затянутое тучами, бездонное. Погаснут фонари всех городов, стран, народов, вселенных специально, обязательно, чтоб был чернее миг — и небо! Чтоб снова незавершенно умирал, сбежав от страха, сбежав от «А что, ели это — оно?», от коньяка, сигарет и хмурого взгляда. Возрождался, уже не так, и, чтоб его, падал в снег — грязный, теперь еще и кровавый. На земле неба нет — не сыщешь совета, света, тепла, нет идеалов, планета темна. «Сколько ни искал бы — прихожу к тебе», — хрипло, тепло, и чуточку страшно, что вот он, человек, рядом с тобой. И может, станет очень мерзко, от смертей и возрождений, от грязных намеков и наивных мечтаний, от крепости — не коньяка, объятий. Македонец среди персов, тысячный пазл из ста, вечно-лишний. На костях своих сыграть бы скерцо! Да не сейчас, не по эту сторону времени, сознания, не этими всеми пустыми словами. Ищет место, где согреться, ты не знаешь, ты — замерзший. А сердце в грудной клетке бьется тахикардично словно, отвратно, сбивчиво, горячо, точно орёт выпустить его оттуда. «У тебя еще есть сердце», — снова хрипло в голове, горьким поцелуем со вкусом коньяка, отдает смертью и возрождением, и, чуточку, завершенностью. «На, бери!» «Ну наконец-то!» «Только… — слабо, больно, со страхом, с привкусом пыли пройденных дорог. — Нежнее со мною». «Нежнее с тобою», — с привкусом дыма на губах.