Пустой автобус

Стояла темная, а из-за отсутствия какого-либо освещения практически непроглядная ночь. Мы ехали в старом автобусе; его корпус, синяя краска которого уже давно отстала от поверхности, шатался и сильно скрипел на любой колдобине, а таковых за всю дорогу было много. Стекла возле нескольких сидений пережили страшные вещи и были полностью покрыты мелкой паутинкой, впрочем, некоторые и вовсе были выбиты; след от удара на лобовом лишь на первый взгляд казался следом от мяча, а как начнёшь всматриваться, поймёшь, что на самом деле его оставило. В любом случае, все эти мелкие детали не имели никакого смысла и никак не влияли на поездку, на нашу уж точно. Поспешное решение собрать вещи и уехать куда глаза глядят было принято сегодня с утра, во время завтрака. Мне и моей любимой сестре снова пришлось лицезреть ссору наших родителей, хотя, фактически, не совсем наших. Если углубляться, то у нас с ней одна мама, любящая странные и не особо используемые в наше время имена, но разные отцы, а живем мы и вовсе в довольно-таки странной комбинации — папа Василисы (говорил же) и его вторая жена. Почему именно так, я, пожалуй, рассказывать не буду, уж точно не сейчас. Потому продолжу повествование. Мы опять лицезрели конфликт любимой маменьки и любимого папеньки. Буквально через пятнадцать минут после сего действа я уже покупал билеты на автобус. Как такового места назначения у нас не было, но мне почему-то захотелось поехать во Львов — в этот город я влюбился с самого детства, но после моего шестнадцатилетия мне так и не удалось съездить в него еще хоть раз. Я вытащил из левого кармана телефон и включил заметки. Еще каких-то три года назад я активно издавался в одном довольно большом украинском издательстве, но один не особо приятный конфликт заставил его директора отказать мне и не пустить мои работы в печать. Сейчас же я писал, скорее, для своего удовольствия, нежели для какой-либо выгоды. Я открыл нечто, что вышло из глубин моего сознания, когда я находился в не совсем трезвом уме — безумно плохой и очень стереотипный ужастик, рассказывающий про компанию, которая поехала в загородный дом. Слишком знакомая концепция, не так ли? Впрочем, писал я, как и говорил, лишь для своего удовольствия, потому особо о качестве сюжетов не задумывался. Я набрал пару строчек, потом сразу стер их, захватив с ними еще и несколько других, более ранних. Возможно, мне и хотелось бы написать что-либо стоящее, но совершенно не шло. Может, после отказа издательства, которое я за это абсолютно не упрекаю, потому что на месте его директора сделал бы так же, а может просто вдохновения не хватало, кто знает. Василиса заснула у меня на плече, а ее рука из-за сильной тряски автобуса сползла с коленки и выписывала невероятные пируэты в воздухе, будто она пыталась начертить какие-то чудаковатые магические руны. Я взял ее и вернул на место — из-за этого она проснулась и подняла голову. — Сколько нам еще ехать? — спросила она. — Часов пять, не меньше. Лучше поспи. — В подобных-то условиях? — Она ухмыльнулась и снова положила голову мне на плечо. Вообще-то это довольно странное явление, когда сестра и брат находится в таких теплых отношениях. Буквально десять лет назад, когда нам приходилось видеться раз в три месяца, мы каждый раз схватывались в словесной перепалке. В основном побеждал я, ведь она, все же, младше меня на три года, но иногда и Василиса. После небольшой (огромной) рокировки наших родителей нам пришлось сближаться и налаживать контакт — вот, что из этого вышло. Но я и не жалуюсь. Такой человек очень нужен — который всегда будет с тобой и никогда не бросит. Жаль, что таковой есть не у всех. Хоть я и уверен в том, что многие просто не замечают его. Не хотят замечать. *** Мы шли по давно заросшей лесной тропе. Когда-то, лет пятьдесят назад, она вела к огромному, величественному особняку, который возвышался над всем лесом, аки великан, но сейчас, уверен, от него остались лишь следы. Где-то кусочек стены, кое-где часть фундамента, может быть даже что-то из дорогого декора дома. Может. Казалось, что тропа растянулась не на один десяток километров, ведь мы шли по ней уже час, а то и больше. Где-то справа в лесу от сильного потока ветра упало яблоко — из-за неожиданности мы дернулись, но уже через секунду продолжили идти. Листья шелестели, издавая приятный звук, а в стороне, наверное, в километре от нас, шумела речка. Наконец мы вышли на поляну, где дико уставшая Василиса сразу упала на пенек, а я прошел на сотню метров дальше. По рассказам местных, особняк должен быть почти сразу после этого места, и, как оказалось, они не соврали. Я раздвинул кусты и увидел его — превосходящий все, даже самые смелые ожидания особняк. Вопреки рассказам, он почти полностью сохранился, лишь часть крыши южного крыла осыпалась на землю. Я рассматривал его не одну минуту, перед тем как понял, что не могу отвести от него взгляд. Чисто физически, не метафорически, просто не могу. Внезапно в окне на втором этаже я увидел странный силуэт. Он был похож на человеческий, но таковым точно не являлся. Он или, скорее, оно, смотрело прямо мне в глаза, я чувствовал это, но не мог перестать смотреть, даже отвести взгляд на сантиметр казалось невыполнимой миссией. Глаза уже начали слезиться, но я все еще тупо пялился в окно. А потом силует пропал. И появился прямо перед мной. Огромный человек, метра три в высоту, с отсутствием живота как такового, вместо него был с десяток зубов и язык. Лица в привычном понимании не было, были только глаза. Большие, красные, пугающие глаза. Я не мог двинуться, словно все мое тело сковал паралич, а силуэт стал подходить все ближе и ближе, ближе и ближе. А потом я наконец смог шевельнуться. Дернулся так, что разбудил мирно спящую на мне Василису. Это был просто сон, который забылся уже через пять минут. Сон, которых тысячи, которые просто таят в памяти, аки снег. Я посмотрел в окно, на быстро появляющиеся и так же быстро исчезающие деревья, кусты, маленькие домики и машины. Вдруг кое-что вспомнилось, так резко и неожиданно, словно гром среди ясного неба, как молния, разрывающая небосвод на тысячи осколков. Что-то, что раньше казалось абсолютно не важной деталью, лишним мусором на полках с полезной информацией, запрещенной книгой в библиотеке памяти, которая была запрятана в самые глубины хранилища, дабы ее никто не увидел. Я был уверен, что это было связано со сном, чувствовал. Я вспомнил события десятилетней давности, когда мне исполнилось восемнадцать. Я был во Львове, точнее, в области. Мы приехали к моему другу праздновать его день рождения, славная была вечеринка. Очень много народу собралось, я бы даже сказал слишком много, потому мы с Олегом, виновником торжества, отошли на пару сотен метров от дома, в сторону леса, очень спокойного и приятного леса. Если прийти к нему в гости и вслушаться, то можно было будто услышать песню, как в каком-нибудь мультике. Но таковым он только казался. В тихом омуте черти водятся, иногда почти в прямом смысле. Мы с Олегом зашли вглубь леса. Он часто ходил сюда, поэтому шел уверено, так, как ходят бывалые грибники и охотники, знающие каждый уголок своей территории. Через пару минут он резко остановился и начал прислушиваться. Я не понимал его, а он понимал лес. И, кажись, лес понимал его. Потому мы сдвинули с пути и свернули на заросшую лесную тропку, рядом с которой тек ручеек. Чем дальше мы заходили, тем все больше не по себе мне становилось. Наконец, когда это состояние непонятной тревоги достигло пика, я попросил Олега вернуться, но тот как будто не слушал меня, просто продолжал идти. — Недалеко, — ответил он сухо и не поворачиваясь. И он не соврал. Действительно, через минуту мы уже достигли нашей точки назначения — старого, но удивительно хорошо сохранившегося особняка. Потом я понял, что знал, сколько ему лет, кто его построил и кто в нем жил, хоть это и казалось невозможным. На тот момент меня это не удивило, казалось нормой. Я рассматривал дом, будто увидел его впервые. Фактически, так оно и было, но я знал каждый кусочек особняка, каждую доску и каждый кирпичик, поэтому так внимательно рассматривать его мне не надо было, но я продолжал. — Я привел тебя. — Олег обернулся и посмотрел на меня полностью черными глазами, без какого-либо намека на зрачки, но меня это не удивило и не испугало. — Спасибо, Иван. — Я не знал, к кому я обратился. Точнее, лишь МОЕ сознание не знало. — Можешь идти. Глаза Олега начали наполняться краской, становиться обычными. Как только процесс закончился, они закрылись и тело друга упало на землю. Я даже не стал смотреть, ведь знал, что он мертв. Только отодвинул его ногой и пошел вперед, к особняку. Пройдя метров с десять по траве, я вышел на дорожку из каменной кладки, ведущую прямиком к крыльцу. Уже почти дойдя до входа, я обернулся и посмотрел на лес. На высокие деревья, возвышающиеся над пеленой из зеленых кустов, на цветы и грибы. Потом развернулся и уверенно пошел вперед, почти вприпрыжку, ведь я знал, что меня ждет. Подошёл к старой дубовой двери и открыл ее. Наконец я тут. Я так давно ждал этого, хоть и не понимал. Мечтал вернуться сюда, снова посмотреть на стены и на пол, снова посмотреть на книги в библиотеке на втором этаже. Я прошел в большую комнату и оглядел красивый, выложенный из черного кирпича камин. Но больше меня интересовал не он, а висящая над ним картина, портрет, если быть точнее. На нем был изображен человек, а снизу написано имя: «Ладислав Левандовский». Моя мама, любящая странные и в наше время почти не используемые славянские имена, ко всему прочему имела польское происхождение. Из-за разных отцов у нас с Василисой были разные фамилии, но если бы мы взяли фамилию мамы, то были бы Ладислав и Василиса Левандовские. Я упал на колени перед камином и закрыл глаза. Наконец-то я дома. *** Забывшийся сон снова появился в памяти. Дом зовет меня, дом хочет чтобы я вернулся в него. Снова. Так говорила моя душа, так говорило мое сознание. Но не мой мозг. Мой аналитический склад ума не мог позволить мне поверить всему, что я только что видел. Это не может быть правдой. Нет никакого дома, просто сон который отложился где-то глубоко, а моя фантазия взяла его и сделала основой для красивой истории. Так ведь? Очевидно, что это не правда. Хоть я и… Тело пробило на дрожь, когда эта мысль посетила мою голову. То, что дом создан моей фантазией я уже осознал. Но… Что если и этот автобус, и я, и Василиса, и все, что нас тут окружает… Существует только в МОЕЙ голове. Почему мы едем в пустом автобусе, если билеты на него были почти распроданы, почему в нем даже нет чертового водителя, почему во всех домах, мимо которых мы проезжаем, нет даже малейшего намека на жизнь?! Внезапно Василиса исчезла, просто растворилась в воздухе. За ней последовал и автобус, и вся растительность, а потом и дома. Следующими была земля и небо. Остался только я. В детстве я задавался вопросом — как выглядит ничего? Бабушка всегда спрашивала меня, что я вижу, когда закрываю глаза. На мой ответ «черный цвет» она лишь посмеивалась и отвечала, что закрывая глаза я и вижу ничего. Но она была не права. То был черный цвет. А вот это — ничего. Наконец начал исчезать и я. Растворялся и отправлялся в небытие потихоньку, как таблетка в стакане с водой. — Я таблетка. Я таблетка чертового аспирина, — последнее, что мое умирающее сознание смогло выдать. Потом моя голова разлетелась на миллион еле видных песчинок и воцарилась тишина… Вечная тишина. *** — И что теперь? Я умер? — Я сидел в абсолютно белой комнате, настолько белой, что аж резало глаза. — Все? Игра окончена? — Нет, ты не умер. Твое физическое тело еще живет. Точнее, существует. Лежит на койке в палате где-то во Львове. Ты в коме, из которой, увы, уже никогда не выйдешь. — Почему? — В жизни ты постоянно занимался самобичеванием. В конце концов это привело к психическому расстройству, которое в итоге полностью уничтожило твой мозг. Врачи будут думать, что это была болезнь, как какой-нибудь рак, но ты должен понять, что ты и был единственной проказой в своем организме. Ты сам себя убил. — Но… Почему? Из-за чего? — По понятным причинам я находится в состоянии шока. — А разве ты не помнишь Василису? Не помнишь, что с ней произошло? В моей памяти открылась давно закрытая дверь в темную комнату. — Не помнишь тот злосчастный автобус? Теперь в комнате загорелся свет. — Автобус синего цвета, несущийся по ночной дороге во Львов? Я зашел в эту комнату и посмотрел на книги, стоящие на полках. Взял одну в руки и, сдув пыль, открыл ее. — Который перевернулся и загорелся. А тот особняк, в котором ты ночевал в ту злополучную ночь? Хватило одной прочтенной страницы, дабы я все вспомнил. Все. Столько лет я бился в закрытую дверь, а надо было просто постучать в соседнюю. Я понял это только сейчас. Слишком поздно, чтобы что-то изменить. — Ты спрятал это в глубине своей души, чтобы забыть, чтобы боль ушла. Но так не произошло. Боль осталась, ушло лишь осознание ее природы. Ты столько лет ненавидел себя за то, что не смог ее спасти. Но у тебя не было и шанса спастись. Ты даже не знал, за что ты питал такое отвращение к себе. Не знал. — И… Что теперь? Что дальше? Я попаду в рай? Может, в ад? Или загробной жизни не существует? Кто ты вообще такой? — Я то, что вы называете Богом. Сущность, создавшая все вокруг. А на счет загробной жизни — она существует, но пока ты не сможешь познать ее. Тебе придется ждать, пока твое физическое тело не умрет. А пока — сиди здесь. И Он пропал. Потом я понял, что даже не запомнил, как Он выглядел. Впрочем, как будто скудный и ограниченный человеческий разум может такое понять. В любом случае, у меня есть много времени, чтобы это обдумать. Слишком много времени.