***
Проходит примерно час, и Норман лежит на кровати в своём трейлере, пустым взглядом смотря в приложение Твиттера на смартфоне и пытаясь понять, что такое нахрен написать, чтобы подавить слухи, которые уже начали циркулировать. Когда он пошёл в душ, чтобы смыть с себя Дэрила, была только пара завалящихся твитов обо всём этом, а когда он закончил и обернулся полотенцем, их уже были сотни, и число продолжало расти. Он переключился на Тамблр, проверил записи по тэгу «Рикил», который просто взорвался постами, затем прикусил губу и проверил и тэг «Лидус» тоже. Здесь тоже был взрыв постов, как восторженных от шипперов, так и полных чистой ярости от анти-шипперов. «А как же Гаэль?» — спрашивали они, называя Нормана разбивателем семей, пространно рассуждали о неверности и эгоизме, аргументированно говорили о том, как это всё неправильно, что Норман совсем не задумывается о том, как это повлияет на жену Энди, на его семью. Вот только он задумывался. Одному богу известно, как много он думал об этом. Если бы Норман не думал об этом или подумал и решил, что ему плевать, он бы запрыгнул к Энди в кровать годы назад. Сегодняшнее было ошибкой. Случайной ошибкой, и он скажет Энди это, хорошенько извинится, и, может, даже пошлёт Гаэль корзинку «извини, что я влюблён в твоего мужа» с фруктами и запиской, в которой объяснит, что это никогда не повторится снова. Признание, не сама любовь. С этим Норман ни черта не сможет поделать. Если бы мог, то к этому моменту уже сделал бы. Но он, по крайней мере, может пообещать больше ничего не говорить об этом. Слышится стук в дверь, а затем Энди сам запускает себя, засовывая голову внутрь, чтобы убедиться, что Норман на самом деле тут, прежде чем зайти и закрыть за собой дверь. Он уже тоже чистый, его волосы всё ещё слегка влажные, и Норман отчаянно пытается игнорировать всплеск похоти, который всегда вызывает у него Энди, только что вышедший из душа (и потный Энди, и Энди с бородой, и чёрт, даже пересматривание того эпизода, где Рик убил парня своим мачете, и лучше даже не начинать о том эпизоде «Учителей» с задницей Энди на весь экран во всей её красе). Энди поднимает брови и позволяет себе слегка улыбнуться уголками рта. — Ну и денёк, да? — Энди, — говорит Норман, отталкиваясь от кровати, чтобы сесть. — Мне так чертовски жаль. Я не должен был этого говорить. Это было ужасно глупо с моей стороны, и мы должны просто забыть об этом. Ничего не произошло. — Тамблр думает иначе, судя по тому, что мне рассказала Гэль, — говорит Энди, улыбаясь, с искорками в глазах. — Ох, блядь. Ты сказал Гаэль, — стонет Норман, затем падает обратно на спину и натягивает подушку на лицо, пытаясь подсчитать, сколько займёт перелёт из Англии в Джорджию, и какое оружие Гаэль вероятней всего выберет, чтобы его убить. — Конечно, я сказал ей. Она моя жена, — отвечает Энди, и Норман чувствует, как прогибается кровать, когда он садится на её край. — Кроме того, я обещал ей годы назад, когда мы принимали решение о свободном браке, что немедленно расскажу ей, если что-то произойдёт. Общение важно. Норман замирает, затем очень медленно поднимает подушку с одного глаза и косится на Эндрю, отчаянно пытаясь подавить маленькие огоньки надежды, загорающиеся в груди. — Погоди. — Свободный брак, да, — говорит Энди, улыбаясь так широко, что Норману хочется врезать ему за то, что он такой засранец. — Полиамория. Этическая не-моногамия. Как там ещё дети называют это сейчас. Я могу любить того, кого захочу, пока не забываю о Гаэль. Пока я открыт насчёт этого по отношению к ней. Это отлично работало все эти годы. У неё есть бойфренд, они вместе три года. И она, и я всё ещё счастливы вместе. Так что вот почему я звонил ей сейчас. Чтобы рассказать, что случилось. — Имеешь в виду, чтобы рассказать ей, какой я хренов идиот? Энди усмехается. — Нет, чтобы рассказать ей, какой я хренов идиот. Потому что не заметил этого раньше. — Чёрт возьми, — говорит Норман, откидывая подушку в сторону, и с силой трёт лицо, словно горящая кожа как-то поможет в том, чтобы сделать это всё более осмысленным. — Какого хрена ты никогда ничего не говорил? Улыбка Энди спадает с лица, и он встречает взгляд Нормана. — Наше соглашение о полиамории не о том, чтобы просто… спать с кем-нибудь. Серьёзные отношения, не просто секс. И я не был уверен, что ты хочешь чего-либо, помимо того, чтобы облизывать меня, когда бы ты ни захотел. Норман моргает. — Боже, Энди. Я влюблён в тебя по уши уже годы. Суть не в том, чтобы облизывать тебя, — он замолкает и склоняет голову набок. — Хотя и не буду тебе врать — я всё равно скорее всего буду много тебя облизывать. Энди закатывает глаза, но улыбка уже возвращается на его лицо. — Меньшего я бы и не ожидал. Норман еле сопротивляется желанию дотянуться до него и немедленно начать вылизывать всё, по чему ему когда-либо хотелось провести языком, но на что он не имел разрешения. Но сейчас важно понять, о чём именно Энди говорит, каковы будут границы, так что он сдерживает себя. — Ну так… чтобы было предельно ясно, этот открытый брак значит, что ты может любить других людей как… ну, только эмоционально? — спрашивает Норман, говоря своему выпрыгивающему из груди сердцу успокоиться, чтобы он смог закончить вопрос. — Как… — он останавливается и продолжает уже в своей лучшей имитации голоса Рика: — «Ты мой брат»? Энди тихо смеётся в ответ на это. — Я имею это в виду ровно в той же степени, как имел в виду Рик. Так что нет, Норм. Физическая любовь тоже на повестке дня. Норман снова садится, очень медленно, пока часы за часами, проведённые в мечтах об этом человеке рядом, врезаются в его сознание и устремляются напрямую в член. — Тебе лучше надо мной не подшучивать. — Нет, не над тобой, конечно, нет, — говорит Энди, на этом моменте снова вовсю ухмыляясь. Норман шлёпает его, а затем оставляет ладонь на его руке. — Так мы можем… делать это. — Можем, — говорит Энди и пробегается пальцами по его щеке, наклоняясь за поцелуем. Но Норман отворачивает голову до того, как их губы соприкасаются, и Эндрю слегка отстраняется, нахмуриваясь. — Норман… — начинает он, но Норман мотает головой и встречает взгляд его восхитительно синих глаз. — Ничего в этих отношениях не будет несерьёзно, — говорит он тихо. — Это не будет пробной попыткой. Не для меня. Так что, если ты не готов участвовать по полной, я не хочу делать этого, потому что, если ничего не получится, это разобьёт моё хреново сердце. — Моё тоже, — отзывается Энди, и его взгляд наполнен искренностью, честностью. Но всё же, на кону слишком многое, чтобы быть меньше, чем абсолютно уверенным, так что Норман настаивает: — Я серьёзно, Энди. Ты поцелуешь меня сейчас, и я пройду от нуля до ста ровно за три секунды. И я чертовски прилипчивый ублюдок. Ты уверен, что ты хочешь этого? — До тех пор, пока тебе комфортно делить меня с Гаэль — да, — говорит Энди, затем берёт его руку в свои ладони и целует её. — К тому же ты уже прилипчивый. Я вполне привык к этому. Норман беззвучно усмехается. — О, да ты ещё ничего не видел. — Он переплетает свои пальцы с пальцами Энди, затем сжимает ладонь, притягивая его ближе к себе. — Ладно. Хорошо. Значит мы делаем это. Энди кладёт ладонь на его шею и склоняется к нему, касаясь губами щеки, прежде чем скользнуть дальше, прижимаясь ртом к уху Нормана. — Теперь я могу тебя поцеловать? — почти мурлыкает он, и по всему телу Нормана проносится дрожь, взрывая его нервные окончания этим звуком, идеальным британским акцентом Энди прямо рядом с ухом, его голосом — низким и пронизанным сексом. Норман открывает рот, чтобы ответить, но голос его подводит, так что он прочищает горло и пробует снова: — Да. Поцелуй меня. И тогда Энди отстраняется от его уха, щетина на их щеках цепляется между собой, когда он сдвигает голову, и затем у Нормана есть всего одно мгновение, чтобы подумать: «О боже мой, я сейчас буду целоваться с Эндрю, мать его, Клаттербаком», прежде чем это происходит, губы Энди на его губах, словно наступление первого дня лета, и Норман судорожно вдыхает воздух от этого чувства, от того, каким чертовски правильным это ощущается, и затем он пропускает всю неуверенность, все осторожные движения, потому что это его Энди, и ему не нужно ничего опасаться. Его Энди. Его Энди. Чёрт возьми, наконец-то. Норман продолжает сжимать пальцы Эндрю одной рукой, запуская другую в его волосы, запутываясь пальцами в слегка влажных кудрях. Он теряет себя в поцелуе, в совершенном скольжении губ и языков, и в том, каковы губы Энди на вкус — всё ещё с мятной ноткой, как они были во время сьёмки, но теперь с лёгким привкусом сигарет, и Норман стонет, представляя, какими теперь будут перекуры между сценами, как Энди будет делать затяжку из сигареты в его руках и потом будет целовать его, выдыхая дым в лёгкие Нормана, словно разделяя их общую жизнь, и смерть, и всё, что между ними, и, чёрт возьми, если это не заводит его ещё сильнее, чем он уже заведён. Он медленно ложится назад на кровать, хватаясь за рубашку Энди и утягивая его за собой, и Энди забирается на него сверху, продолжая целовать, прерываясь каждые несколько секунд, чтобы прижаться губами везде, куда может дотянуться, оставляя лёгкие поцелуи сначала на щеках Нормана, на его веках, на носу, а потом более жадные, нетерпеливые — на его шее и ключицах, добавляя зубы и язык к прошлым, почти целомудренным движениям губ. — Трахнешь меня? — спрашивает Норман, хрипло и рвано, глубоким, как у Дэрила голосом, но без южного акцента в нём, и Эндрю отвечает на это тем, что хватает его футболку за край и сдёргивает с него через голову. — Ещё как, — шепчет он ему в ухо, и Норман стонет и начинает быстро расстёгивать пуговицы на его рубашке. Энди поднимается, чтобы стянуть её, не заморачиваясь с остальными пуговицами, но Норман прижимает свои ладони к его рукам и останавливает его. — Хочу снять всё с тебя, — говорит он, смотря в прозрачные голубые глаза Энди и облизывая губы. — Лучший подарок на день рождения, который я получал. Энди закатывает глаза. — Сейчас август. — Ага, я знаю, — произносит Норман, расстёгивая верхнюю пуговицу и скользя взглядом по обнажившейся коже. — Твой день рождения в январе, — указывает Энди, поднимая бровь. — Я принимаю подарки на день рождения в течение всего года, — отвечает Норман, затем расстёгивает ещё одну пуговицу и рвано выдыхает. — Боже мой, — бормочет он. Энди тихо усмехается и слегка смещается, меняя позицию, осёдлывая Нормана, а затем качая бёдрами вниз, так, чтобы их члены прижались друг к другу, и Норман шипит: «Мать твою», и толкается собственными бёдрами вверх, желая усилить давление, и лихорадочно расстёгивая одну за одной ещё две пуговицы. Энди продолжает очень мягко двигать бёдрами, пока Норман всё более неровно двигающимися руками расстёгивает оставшиеся пуговицы, пока рубашка не распахивается и он не откидывает ткань в стороны, впиваясь взглядом в грудь Энди, пробегая по ней пальцами и благодаря каждого бога, которого может вспомнить, за то, что компания не потребовала, чтобы Энди снова использовал воск, потому что это — волосы на груди, и борода в стиле третьего сезона, и грёбаная чистая маскулинность перед ним — вот что Бог, должно быть, держал в голове, когда формировал образ человека, потому что Энди просто чёртов шедевр. Он хочет сказать об этом, хочет рассказать Энди о том, что его тело заставило бы Микеланджело плакать, но он никогда не был хорош в том, чтобы проводить такого рода слова из своего мозга через фильтр рта, так что вместо этого, Норман просто смотрит Энди в глаза и стонет куда более наглядное: — Я кончу в штаны, если ты не трахнешь меня прямо сейчас. Энди улыбается и скидывает свою распахнутую рубашку с плеч, затем слезает с Нормана и встаёт, чтобы снять штаны. Норман зависает взглядом на его руках, которые тянут молнию на джинсах вниз, и буквально ощущает, как его зрачки расширяются, когда Энди снимает джинсы и бельё, и его член предстаёт взгляду, длинный и крепко стоящий, и просто идеальный, изгибающийся вверх к животу Энди, и его собственный член дёргается в штанах от этого зрелища. Норман стягивает свои джинсы, тихо шипя, когда их пояс с силой проезжается по чувствительной коже, но на этот момент, с членом Энди в поле зрения, он не может заставить себя заморачиваться с расстёгиванием ремня и пуговицы. Энди стряхивает с себя ботинки и штаны и разворачивается, дотягиваясь до «личного ящика» Нормана и доставая оттуда тюбик смазки и презервативы. Он перекидывает тюбик Норману, затем опускает ладонь вниз и медленно проводит по своему члену несколько раз, пока Норман быстро смазывает свои пальцы, чтобы подготовить себя, наблюдая за непередаваемо сексуальным зрелищем того, как Энди ужасно медленно, дразняще раскатывает презерватив. Руки Нормана дрожат, когда он проскальзывает первым пальцем внутрь себя, всё ещё не отводя взгляда от члена Энди. Он никогда не нервничал так до этого ни с кем другим. Но опять же, никто другой не значил для него так много, и он всерьёз сомневается, что кто-либо когда-нибудь будет. И затем презерватив наконец на месте, и Норман кивает в ответ на вопросительный взгляд. Энди вновь забирается на него сверху на узкой кровати, толкая колени Нормана в стороны и устраиваясь между его бёдрами. Он склоняется к нему, и их губы снова встречаются, отчаянно жаждущие и горящие, и Норман поднимает свою свободную руку и впивается ногтями в спину Энди, заставляя его застонать и дёрнуться вперёд, и тогда Норман сжимает ноги вокруг его пояса, медленно вытаскивая свою руку наверх. — Я готов. Трахни меня. Энди чертыхается сквозь рваный выдох — Норман не различает, что конкретно он произносит, но это звучит ужасно по-британски — а затем наклоняется и пристраивается в нужное положение. Он поднимает взгляд к глазам Нормана и больше не отводит его, и они не отпускают взгляды друг друга, соединившиеся как кусочки пазла, пока Энди толкается в него, восхитительное жжение блекнет, превращаясь в тянущее болезненное наслаждение, пока тело Нормана привыкает к тому, что нашло свою вторую половину. Когда Энди наконец входит полностью, то испускает длинный и рваный выдох и тянется, чтобы обхватить пальцами напряжённый член Нормана. — Нет, — сдавленно выдыхает Норман, хватая его запястье и убирая подальше от опасной зоны. — Я пока не хочу кончать. — Он двигает бёдрами, застонав одновременно от вспышек удовольствия внутри, когда член Энди задевает его простату, и от того, как глаза Энди темнеют от этого движения. — Давай же, Энди. Трахни меня. Эндрю кивает, хватаясь за его за колени и почти полностью выходя, а затем мышцы его пресса напрягаются — и это зрелище должно привести к его аресту как минимум в двенадцати штатах, уверен Норман — и он резко входит обратно. И Норман практически кричит от этого, ощущая невероятное удовольствие от того, что он наконец в абсолютной власти мужчины, который, он уверен, является самой большой любовью его жизни, и у него даже нет времени, чтобы мозг успел снова включиться, прежде чем Энди начинает двигаться, сильно и быстро, и так потрясающе глубоко, что Норман наконец понимает выражение «оттрахать до потери сознания», потому что именно так оно и ощущается, когда Энди заполняет каждую частицу его тела и заявляет свои права на каждый его атом. И Энди, должно быть, тоже чувствует это, потому что в выражении его глаз, когда Норман вновь встречает его взгляд своим, не только похоть. Нет, в нём определённо есть похоть, просто не только она. Там ещё и глубокая привязанность, доверие, любовь. Ощущение дома и комфорта, дружба и романтика, объединение душ, до конца их жизней, и Норман знает, что его собственные глаза должны отражать то же самое, идеальная копия глаз Эндрю, только более дымчатого оттенка голубого. И поэтому он улыбается — мягкой, искренней улыбкой, словно предназначенной для воскресного утра, которая должна быть совершенно не к месту в данный момент времени между почти грубыми толчками, но каким-то образом она вписывается идеально. Он поднимает руку и кладёт её на щёку Эндрю, выдыхая: — Энди. Эндрю не останавливается, даже не замедляется, и его движения не становятся нежнее, но он улыбается ему в ответ такой же мягкой счастливой улыбкой и шепчет: — Норман. И это всё, что требуется Норману, чтобы упасть через грань неуверенности и осторожности прямо к всецелой безграничной преданности. «От ноля до ста», — думает он и открывает рот, произнося: — Я твой. И тогда Энди замедляется, поднимает собственную ладонь и касается его щеки, в зеркальном отображении жеста Нормана. — Я тоже твой. Норман вдыхает, чтобы попросить Энди прикоснуться к нему, но тот понимает, чего он хочет, ещё до того, как он это произносит. Пальцы Энди обхватывают его член, и он начинает быстро двигать рукой в такт своим толчкам, и в голове Нормана смутно мелькает мысль, что ему бы стоило попытаться продержаться подольше, но у его члена другое мнение на этот счёт. Энди ещё раз резко толкается внутрь, попадая точно по его простате, спина Нормана выгибается над кроватью, и он снова вскрикивает — возможно, на этот раз это имя Энди — хрипло и отчаянно, а затем обильно кончает, белые полоски выплёскиваются на грудь Энди, когда он наклоняется к нему, продолжая двигаться внутри, они оба тяжело дышат, а кончики пальцев Нормана впиваются в бицепсы Энди. Когда Норман обмякает на кровати, расслабленный и опустошённый, Энди склоняется ещё ближе к нему и жадно целует, продолжая толкаться внутрь, стремясь к разрядке. Он спускается губами по шее Нормана и силой втягивает кожу, ставя на Нормане свою отметку и прикусывая её зубами, а затем, ещё через пару толчков, он тоже приходит к финишу, всё его тело сотрясается от силы его оргазма, и Норман обхватывает руками его шею и прижимает, держит его, пока он кончает, шепчет «да» ему на ухо, пока Энди пытается восстановить дыхание. Проходит несколько секунд, прежде чем они разлепляются, сперма Нормана размазана между ними, липнет к коже и заставляет их обоих усмехнуться, Энди — с блеском в глазах, а Нормана — с едва заметным румянцем на щеках, который он будет отрицать до конца своих дней. — Сколько у нас времени, пока мы не будем нужны на площадке? — спрашивает Энди, и Норман шлёпает его, слегка поморщившись, ощущая, как Энди выскальзывает из его тела. — Мне абсолютно похрен, — говорит Норман. — Вот вообще полностью. Можешь поискать по этому трейлеру и попытаться найти моё желание куда-нибудь выходить. Энди смеётся и снова его целует, и Норман улыбается и позволяет ему, и в этот момент даже стук того, кого бы там ни послали за ними, не может заставить их оторваться друг от друга.***
Дэрил пригибается за брошенной машиной и выглядывает, осматривая пустую дорогу. — Думаю, мы оторвались от них, — хрипло произносит он. — Не могу поверить, что мы выбрались оттуда. Рик встаёт и разминает шею, затем протягивает руку и помогает Дэрилу тоже встать. Они оба куда грязнее, чем были в сарае, покрыты кровью, и грязью, и кишками ходячих, и Дэрил тянется к Рику и смахивает с его плеча часть чьих-то внутренностей. Между ними воцаряется тишина, и Дэрил начинает опускать руку, но Рик ловит её до того, как она падает. — Я всё ещё хочу этого, — говорит Рик, наклоняя голову, чтобы заставить Дэрила встретиться с собой взглядом. — Я сделал это не только потому, что думал, что мы умрём. Дэрил сглатывает и закусывает губу. — Ты уверен? Потому что… Рик ухмыляется и снова целует его, прижимая спиной к машине и запуская обе руки в его волосы, и когда он отстраняется, Дэрил смотрит на него в равной степени с неверием и радостью. — Я уверен, — говорит Рик. Дэрил неловко мычит и касается его плеча. — Я люблю тебя, Рик. И Энди улыбается и говорит: — Я тоже люблю тебя, Норман. Экраны телефонов на площадке вновь загораются небесно-голубой заставкой Твиттера, и Грег стонет и закрывает лицо руками, бормоча что-то о бедной команде пост-обработки и о том, сколько прибавится дополнительных часов работы из-за всей этой херни, а Норман хватает руку Энди и тащит его с площадки обратно в трейлер, пока остальной мир вокруг продолжает вращаться.