you are only a projection of the fusion of our minds

      Марк с трудом разлепляет веки. Вокруг темно, и лишь неясные очертания можно уловить в свете фонаря.       Всё тело болит, будто он упал с большой высоты. А, стойте, так ведь и было.       Марк на минуту оторвался от экспедиционной группы, ему слышался чудесный голос, отражающийся о стены пещеры, что так манил своей мягкостью и непонятным чувством уюта. Он шёл на звук, словно заворожённый, и не заметил обрыва, он оступился и провалился, моментально потеряв сознание.       Марк поднимается на локти с трудом, сломана рука и, возможно, ребро, не говоря уже о многочисленных синяках, царапинах и ссадинах, что тонут в не такой уж старой запёкшейся крови.       В метрах десяти от себя он видит силуэт, что практически не шевелится. Разве что редкие вдохи и выдохи, но это необходимые для жизни в этом мире мелочи.       — Кто ты? — хочет произнести громко Марк, так, чтобы сидящий вдалеке человек услышал его. Голос предательски срывается в тихий шёпот из-за новой порции боли, что ударяет по ребрам. Но незнакомец услышал его.       — Наконец-то ты очнулся! — силуэт приближается всё ближе и ближе, осторожно ступая по каменистой земле. — Я очень испугался за тебя. Я подумал… — голос дрожит, словно сейчас сильным градом польются слёзы по щекам, — …подумал, что ты мог умереть из-за меня.       Незнакомец подходит к Марку так близко, что черноволосый смог разглядеть его лицо.       Золотистые волосы воздушными прядями спадали на лоб, едва прикрывая глубокие глаза цвета тёмной сиены. Слегка пухловатые, скорее, ввиду юного возраста, чем из-за излишнего веса, милые щёчки, что опухли от слёз. Его кожа сияла словно изнутри, переливаясь, как на солнце, будто они не под землёй, где освещение дарит лишь фонарь с противным белым светом. Искусанные, видимо, от волнения, губы схожи с лепестками недавно срезанной розы. Такие же манящие своими переливами всех оттенков розового.       Марк вспоминает эти черты, он видел этого юношу, когда они подходили всей экспедицией к пещере. Но лишь мимолётно, неподалёку в лесу, сквозь слепящее глаза солнце.       — Меня зовут Донхёк. Прошу, не бойся меня, — он тянет трясущуюся руку к Марку, невесомо касается щеки, словно боясь спугнуть таким действием. Но рука проходит сквозь израненную и побледневшую кожу юноши напротив.       — Ой, — он смеётся всего секунды две, а Марк тонет этом мягком и тягучем, словно карамель, смехе. Всё это время смотрит на Донхёка, будто заворожённый чистой и внеземной красотой. — Я и забыл уже…       — Что забыл? — интересуется черноволосый, ничуть не пугаясь факта того, что сквозь него, словно голографическое изображение, прошла рука юноши. Ему почему-то очень комфортно находиться рядом с ним.       — Моё тело до сих пор на поверхности. Здесь, под землёй, я всего лишь проекция слияния моего и твоего сознаний, — объясняет Донхёк. — Ты сможешь сам идти?       — Да, я дойду, Донхёк-и, — Марк медленно встаёт и вроде даже начинает двигаться, но тут же скручивается от волны боли, нахлынувшей на него от чересчур резких движений. — Наверно…       — Стой на месте, я сейчас приду, — говорит златоволосый, и на его глазах вновь появляются маленькие бусинки слез. — Я не выдержу, если ты опять потеряешь сознание или ещё ху…       — Не плачь, пожалуйста. Просто будь рядом со мной, и ничего не случится, — Марк тянет руку, чтобы стереть наступающие слёзы с прекрасного лица, но вновь забыв, что юноша, стоящий рядом, лишь иллюзия, проходит сквозь него.       Они идут молча минут десять, слушая постукивания капель о многолетние камни, как вдруг Хёк растворяется в воздухе, не успев ничего сказать. Словно и не было этого прекрасного юноши, а был лишь обман собственного воображения.       У Марка начинается паника, он не знает, куда идти, возможно, он только забрёл в глубь пещеры, будучи в бреду, или всё так же лежит на полу, истекая кровью.       Но тут он слышит тихие всхлипы где-то неподалёку, голос мягкий и очень родной. Марк идёт на звук, не обращая внимания на боль, что снова и снова сковывает его рёбра. И он видит первый луч света, плач уже совсем близко. Вот он, выход из пещеры, вот она свобода и безопасность.       Оказавшись на поверхности, солнце слепит ему глаза, что привыкли ко тьме. Марк видит, на траве возле пещеры, клубочком свернувшись, плачет прекрасный юноша.       «Это мой Донхёк-и», — проносится в мыслях, и он бежит, наплевал на раны, бежит к нему. Хёк слышит шелест листвы под чужими ногами и замирает, вот он, его соулмейт, живой. Он мчится навстречу Марку, вытирая солоноватые дорожки слёз рукавом.       Черноволосый заключает юношу в самые крепкие объятия, на которые способен сейчас, со сломанной рукой и телом, покрытым синяками и ссадинами, что отнюдь не прекрасными цветами распускаются по его бледной коже. Златоволосый берёт лицо Марка в свои мокрые от слёз ладошки и бегает беспокойным взглядом, будто пытаясь запомнить каждую черту перед большой разлукой. Он начинает нежно целовать парня, в чьих объятиях находится: в лоб, где запеклись струйки бордовой крови, в нос, где ярко видны царапины, во впалые щёки, измазанные грязью. Он зависает над губами, щекоча горячим дыханием, боится, что его оттолкнут. Но Марк лишь подаётся вперёд, накрывая чужие губы своими, целуя совсем невесомо и мягко.       — Ты потратил на меня возмо… — пытается сказать Марк, переводя дыхание.       — Ты мой соулмейт, я не мог иначе, я бы не смог… — но Хёка затыкают поцелуем.