Крепость Верцелос

      Остановиться на ночлег приходится в крепости Верцелос на Сваарде. Фёдор Адамиди на личном уровне¹ своего покровителя оказывается впервые, и, хоть и не совсем понимает, для чего им проводить ночь в не слишком-то уютной чёрной цитадели, тогда как перенестись на Увенке или любой другой из многочисленных астарнских уровней гораздо проще, нежели полтора часа топать пешком через красную пустыню, из любопытства не возражает. Сваард не кажется ему красивым или уютным. Только неприступным и холодным, что даже суконное пальто не спасает. А ещё — ужасно одиноким. Ибо за все полтора часа Арго и Фёдору не встречается ни единого живого существа. Природа здесь кажется удивительно однообразной и скучной — всё песок да камни. А небо безумно низкое, от него хочется куда-нибудь отодвинуться, спрятаться, да и два солнца дают едва ли достаточно тепла и света. Арго словно вовсе не чувствует холода Сваарда. Он кажется вполне довольным, если он вообще когда-нибудь бывает хоть чем-нибудь доволен.       Практически всю дорогу они молчат, пусть Фёдор сначала и пытается расспрашивать об уровне, пустыне, обитателях и цитаделях, но Арго отмалчивается, отшучивается, а потом и вовсе требует замолчать. И Адамиди сразу же послушно замолкает, только заметив огоньки зарождающейся ярости в зелёных глазах, потому как злить генерала-солнце не следует, если ещё хочется жить, только в голове проскальзывает грустная мысль, что на любом другом астарнском уровне Арго не цеплялся бы так за это безмолвие, что на любом другом уровне сам бы рассказывал обо всём и обо всех.       Чтобы добраться до самого Верцелоса приходится взбираться по не слишком хорошей дороге, если так можно назвать россыпь валунов, тянущихся с подножья скалы до самой крепости. И если для Арго это, кажется, не представляет никакой сложности, то Фёдор едва-едва поспевает за ним, стараясь не споткнуться об один из тех камней, по которым приходится тащиться наверх.       Они спокойно могли бы долететь до Верцелоса, даже если брать в расчёт довольно сильный ветер, думает Адамиди — тут не так далеко, стоит лишь распахнуть крылья, снять с них магический блок и взлететь. Но Арго Астал идёт по камням, долгим обходным путём, и Фёдору тоже приходится. Тем более, что спрашивать об этом он опасается. Валуны кажутся ему безумно скользкими, он одновременно торопится успеть за своим влиятельным покровителем и боится, что нога может соскочить с какого-нибудь камня, и Фёдор Адамиди рухнет, пересчитав своим телом все камни до подножья скалы. Подобный исход кажется вполне вероятным, так как он не знает эту дорогу столь же хорошо, как и Арго Астал.       Небо над Сваардом вдруг становится багряным, когда одно из солнц скрывается за облаками. Это выглядит довольно зловеще, хоть Адамиди и не верит в предзнаменования и знаки судьбы. Поднимается облако серой пыли, и Фёдору приходится зажмуриться, закрыть рукавом глаза, чтобы в них ничего не попало. Ему требуется на некоторое время остановиться, замедлить шаг, чтобы собраться с духом, герцог же лишь надвигает жёсткий ворот своего огненно-алого плаща почти до самых ушей и продолжает свой путь, вовсе не обращая внимания на пыль и всё остальное. Вероятно, владельцы личных уровней чувствуют себя на них совсем иначе. Вероятно, уровни слушаются их настолько, чтобы не причинять даже малейшего неудобства.       Арго идёт слишком быстро, запросто перепрыгивая наиболее крупные камни и спокойно ступая по более мелким, и Адамиди, желая поспеть за ним, в конце концов, поскальзывается и падает, больно ударившись коленом. От боли он сдавленно шипит, хватается за свою ногу, а потом вдруг спохватывается и, опираясь руками о крупный валун, поднимается. Генерал стоит к нему спиной. Не возвращается назад, чтобы помочь, даже не смотрит, но стоит. Ждёт, когда Фёдор сможет продолжить идти, но ничего не предпринимает.       И даже за это проявление некоторой заботы Адамиди ему благодарен, потому как слишком хорошо представляет, что может случиться, приди герцогу в голову мысль оставить протеже здесь одного. Говорят, на Сваарде полно такого, что запросто может убить или свести с ума даже обладающего генеральскими привилегиями, что уж говорить о мальчишке из крошечного по своей значимости рода?       Теперь Фёдор идёт ещё медленнее, чем раньше. Ушибленная нога почти отказывается слушаться, и её приходится едва ли не волочить по земле, что делает дорогу ещё более трудной и неприятной. Генерал, стоит отдать ему должное, тоже замедляет шаг, очевидно, понимая, что юному квернитцу² за ним теперь и вовсе не угнаться. Но руки всё же не подаёт. Даже не оборачивается ни разу, что обязательно показалось бы Адамиди оскорбительным, если бы на месте Арго был кто-нибудь другой — отец, брат или ещё кто. Но алому генералу позволено слишком многое, чтобы позволительно было злиться на него по столь ничтожному поводу.       Ветер немного стихает. Не так, чтобы окончательно, но вполне достаточно для того, чтобы Фёдору прекратило мерещиться, будто его сносит в сторону, а клубы серо-бурой пыли перестали нестись на него.       Они по-прежнему молчат. Не перекидываются даже словечком. Дорога к крепости кажется Фёдору бесконечной, как сами алые пустыни Сваарда, где, по слухам, что пересказываются в каждом уважающем себя кабаке Ибере, каждая песчинка — крошечный рубин. Он чувствует себя безумно уставшим, но не хочет показаться слабым — если и есть в мире что-то, чего Арго Астал не переносит больше излишней принципиальности, так это слабость.       Когда они добираются до Верцелоса, небо становится совсем тёмным, а одно из солнц исчезает за горизонтом. Второе же светит столь тускло, что Фёдор едва может что-либо разглядеть. И холодно. Становится ещё холоднее, чем было прежде. Вблизи чёрная крепость кажется квернитцу безумно недружелюбной — высокие толстые стены из тёмного камня, названного на большинстве уровней кдеирнеем, очень малое количество окон (а те, что есть, столь малы, что едва ли внутрь крепости попадает хоть немного света) и магическое поле, отвергающее любого, кто осмелится пробраться сюда без желания на то Арго Астала. Мост, перекинутый через ров с острыми пиками, очень узок, и в первую минуту кажется Фёдору ужасно ненадёжным. Эта мысль, впрочем, покидает его почти сразу — надёжность астарнских строений проверена не одним поколением маленьких, но ужасно бойких Астарнов, что порой причиняют Ибере больше хлопот, чем все дворянские, первосвященнические и придворные войны вместе взятые. Если о герцогине из чужого мира говорят, что она сама безупречность, то об Арго можно сказать, что он воплощение надёжности, за которую, должно быть, его так ценит императрица.       Они останавливаются у высоких узких ворот. Герцог щёлкает пальцами, и решётка с лязгом поднимается, после чего отворяются и сами ворота. Арго кивком приказывает Фёдору идти первым, и тот послушно ступает внутрь, не желая вызвать гнев или даже тень недовольства у своего покровителя. Уж во всяком случае, не на Сваарде, что наводит на Адамиди чувство некой потерянности и напряжение, от которого так просто не избавиться. Внутри крепость оказывается зрелищем столь же безрадостным и мрачным, что и снаружи. А тусклый свет магических факелов лишь усиливает это впечатление, подкидывая ещё больше невесёлых мыслей. И тут нисколько не теплее, нежели за пределами крепости — разве что толстые стены не пропускают ветер, всё остальное оказывается практически таким же. Фёдор не знает, как ещё можно спрятаться от этого холода, не знает, как выдержит эту ночь.       У первой же двери они останавливаются снова. Арго отпирает её тяжёлым ключом, снова кивает Адамиди, теперь уже на лестницу, и тот снова идёт, чувствуя, что остатки терпения вот-вот оставят его. Колено всё ещё болит, и подниматься по узким высоким ступенькам кажется сущей пыткой, а ковыляние по лестнице — настоящим унижением. Однако Фёдор чувствует благодарность генералу за то, что тот не подхватывает его на руки, как поступил бы с любой из своих жён или наложниц в подобной ситуации, обрекая на ещё большее унижение.       Квернитцу чудится, будто винтовая лестница, по которой он шагает, попросту бесконечна, он старается держаться рукой за стену, чтобы не упасть снова, потому что голова уже начинает идти кругом, а перила в крепости совсем не предусмотрены. Арго идёт следом, его мерная тяжёлая поступь немного подбадривает Фёдора, который без этого и вовсе бы пал духом, сел где-нибудь на ступени и сидел до тех пор, пока не забылся сном, толкает шагать всё дальше и дальше, пока, наконец, перед носом Адамиди не оказывается ещё одна тяжёлая дверь из, должно быть, цередского дуба — Астарны любят это дерево, почти все двери и мебель делаются в их покоях именно из него. Ещё бы им его не любить! Цередский дуб выдерживает практически всё — сырость, время, непробиваемые астарнские лбы...       Арго приходится немного потеснить Фёдора, чтобы отпереть эту дверь. Адамиди едва держится на ногах и ужасно боится, что потеряет равновесие и куда-нибудь свалится. Но когда это действительно происходит, генерал успевает схватить квернитца за локоть и втолкнуть в небольшую комнатку, скрывавшуюся за дверью. Самому Арго приходится немного пригнуться, чтобы не удариться головой о притолоку, что запоздало кажется Фёдору странным — казалось, что обычная предусмотрительность алого герцога дала сбой, когда строилась эта крепость.       В комнатушке находятся только не слишком широкая, но весьма массивная кровать, высокий письменный стол, дубовое кресло, обитое оранжевой тканью с традиционной астарнской вышивкой, и небольшой камин. Тут так же холодно, как и везде, а в те два крошечных оконца вряд ли возможно разглядеть хоть что-нибудь. Фёдор больше не может сдержать дрожи, он обхватывает себя обеими руками, стараясь хоть как-то согреться, когда вдруг чувствует, как что-то мягкое и тёплое опускается ему на плечи. Алый герцогский плащ, который тот снимает крайне редко, мягкий и приятный на ощупь, только жёсткий воротник царапает квернитцу щёки. Большая удача, если подумать. Но Адамиди совсем не хочется думать. Он с трудом ковыляет до кровати, кое-как снимает с себя сапоги и усаживается на постели, закутываясь в плащ Арго как можно плотнее.       Сам генерал остаётся лишь в доспехах — чёрного цвета, с ало-золотым гербом на груди и ужасно тяжёлых на вид, пусть и не сделанных в виде цельного рыцарского доспеха, как-то раз на спор Фёдор попробовал надеть такой на себя, так едва мог удержаться на ногах без посторонней помощи. Арго хлопает в ладоши, и магический огонь вспыхивает в камине. В сердце Адамиди вспыхивает надежда, что скоро в комнатушке станет гораздо теплее, и он сможет скинуть с себя хотя бы верхнюю одежду — отходить ко сну прямо в таком виде нет никакого желания.       Арго некоторое время стоит почти неподвижно, а потом начинает стягивать с себя доспехи — сначала снимает наручи, кладёт их на стол, следом идёт та кираса с гербом (Фёдор до сих пор поражается умению герцога снимать её без посторонней помощи, впрочем, возможно, кираса Арго сделана несколько иначе, чем та, которую Адамиди примерял на себя), а потом уже кольчужная рубашка и стёганный кафтан. Квернитц содрогается при мысли, сколько это всё должно весить.       Впрочем, возможно, обладатели генеральских привилегий всё чувствуют несколько иначе — не мучаются от холода или жары, способны выдерживать гораздо большее напряжение, не ощущают усталости — генерал совсем не кажется уставшим, хотя проделал тот же путь, что и Фёдор, у которого, кажется, сейчас ноги отвалятся. И всё остальное тоже. Адамиди зевает и думает, что вряд ли чего-то сейчас хочет больше, чем заснуть прямо сейчас, а проснуться уже утром — на Увенке или любом другом уровне, но точно не на Сваарде. Не здесь, потому как квернитца дрожь берёт от одной лишь мысли, что назад придётся добираться той же дорогой, что и сюда. Сваард кажется ему самым угрюмым и неприятным уровнем из всех, которые он видел в своей жизни. Неприятнее Калма, который сияет ледяной красотой императрицы и хотя бы кажется просто равнодушным.       Скоро Арго остаётся в одних рубашке и штанах — крайне простого покроя, без всех этих вышивок, кружев, вшитых полосок иного цвета, вполне привычных для дворянской одежды. Адамиди готов поклясться, что ткань одежды герцога крайне грубая на ощупь, и, если честно, не совсем понимает, как можно терпеть соприкосновение этой ткани с кожей.       Рубашка у Арго чёрная, как и доспехи — теперь, после смерти его десятой и последней на данный момент жены, леди Иоанны, этой восторженной девочки с ангельским лицом, голубыми глазами, рыжими кудряшками и задатками характера всем в Ибере известной леди Марии ГормЛэйт, алым в одежде герцога неизменно остаётся лишь плащ, должно быть, уже давно ставший символом великолепного Арго Астала, часть генеральского облачения. Плащи, впрочем, есть разные — этот, например, гораздо мягче прочих и расшит традиционным астарнским орнаментом. Всё остальное — только чёрного цвета, с такой же чёрной вышивкой, хотя цветом траура у Астарнов традиционно выступает синий, а вовсе не чёрный.       Фёдор и сам замечает, что в комнате становится гораздо теплее, чем было некоторое время назад, даже почти что жарко, и сам выпутывается из плаща герцога, спешно сбрасывает с себя шарф, а потом и пальто, и котту — и всё под насмешливый взгляд алого генерала. Арго подходит и берёт из рук квернитца одежду — плащ самого герцога Адамиди не отдаёт, закутавшись в него, несмотря на жару, чуть ли не до самого носа. Арго Астал, видимо, находит это забавным, так как морщины на его лице почти тут же разглаживаются, а в глазах появляется чуть больше тепла. Того тепла, которого от Арго обычно не дождаться, если не принадлежать к ряду его многочисленных детишек.       Генерал садится на кровать рядом с Фёдором, почти ласково проводит рукой по тёмным волосам вассала и улыбается своей спокойной насмешливой улыбкой, что заставляет Адамиди сгорать от стыда за свою глупость, за свою поспешность, за то, что до сих пор продолжает сжимать в своих руках этот проклятый алый плащ герцога, хотя, кажется, испытывать подобные чувства следовало гораздо раньше, тогда, когда происходило то, чего действительно следовало стыдиться, а не из-за вполне безобидной насмешки.       Фёдор отворачивается к стене, чтобы Арго не заметил его пылающих щёк. В голову приходит запоздалая мысль, что уже поздно — герцог довольно наблюдателен, а это движение может лишь ещё больше развеселить его. Так и получается, потому что секунду спустя квернитц слышит его низкий тихий смех, а ещё через одну чувствует горячее дыхание на своей коже перед тем, как Арго хватает его за подбородок и поворачивает к себе, заставляя посмотреть в глаза. Руки у герцога очень горячие, и от этого становится немного неловко.       — Оставь себе, если уж так приглянулся, — произносит генерал всё с той же насмешкой. — Не отберу, не бойся — хватит денег пошить новый.       Издевается!.. Смеётся!.. И это после сегодняшней прогулки по Сваарду, после сражения на Гедрековской пустоши на Эрмихтоне и попытки — пусть и не совсем удачной — переговоров с самой изидорской княжной!.. Обида, ярость подступают к самому горлу, заставляя снова чувствовать себя уязвлённым, униженным. Адамиди убирает руку герцога со своего лица сразу же, резко и решительно, что Арго, похоже, нисколько не задевает и не оскорбляет.       Фёдор отстраняется от герцога настолько, насколько ему только позволяет стена, вплотную к которой и стоит кровать, а Арго хохочет — заливисто, от души. И Адамиди не знает, чего ему хочется больше — порадоваться вместе с генералом, который был не в слишком хорошем расположении духа всю дорогу, или разозлиться и швырнуть в него что-нибудь тяжёлое.       Тяжёлого поблизости не находится. Ровным счётом ничего — ни вазы, ни статуэточки, ни книги, ничего из тех вещей, которые могла бы оставить в спальне своего мужа леди Мария. Да и Арго замолкает довольно быстро, пусть желание запустить в него чем-нибудь тяжёлым всё ещё остаётся. Поэтому квернитц лишь снова отворачивается к стене, надеясь, что герцог не будет снова над ним смеяться.       Генерал и не смеётся. Лишь снова поднимается с кровати и куда-то отходит. Вероятно, к окну, потому как скрипа двери не слышно ни через минуту, ни через две. Зато Фёдор слышит шелест крыльев, на который не сразу обращает внимание — многие Астарны и вовсе не обременяют себя скрывающими блоками на крылья, предпочитая везде появляться без них даже на балах или маскарадах, так что за годы службы герцогу Адамиди привык к этому звуку настолько, чтобы не слышать его, не замечать.       Лишь несколько позже в голову квернитца приходит мысль, что крыльев Арго Астала он не видел ни разу. И, подняв глаза, понимает, почему они не добрались до Верцелоса по воздуху. Доброй части правого крыла у Арго нет. Попросту отсутствует. Какое-либо магическое поле, указывающее на проклятье или какое-либо сильное заклинание отсутствует, во всяком случае — совершенно не чувствуется. Но оно явно должно быть — Фёдор уверен, что если бы его не было, генерал давно сумел бы вырастить себе новое крыло. Пусть и не без помощи Миркеа Вайнриха. В голову закрадывается мысль, что императрица или кто-то из её ближнего круга могли бы сотворить подобное, не оставив и вовсе никакого следа.       Адамиди тихонько соскальзывает с кровати и делает несколько шагов к окну, у которого стоит герцог, желая разглядеть крыло поближе — на наличие каких-нибудь остатков той магии, что могла бы так искалечить его генерала. Но ничего не видит, замечает только, что крыло словно срезало, вместе с частью тёмно-серых перьев, которые так и не изменили своей формы, оставшейся после того события. Квернитц почти чувствует ту боль, которая должен был испытывать герцог в тот момент, когда лишился крыла, и думает, что ни за что на свете не хотел бы пережить подобное, пусть в его семье наличие здоровых крыльев никогда не считалось чем-то особенно важным.       Фёдор подходит почти вплотную к генералу, удивляясь про себя, что тот до сих пор не прогнал его прочь. Арго не любит, когда его обнимают со спины, не любит, когда просто стоят там, всегда поворачивается, хмурится, выглядит крайне недовольным. Квернитц давно знаком с герцогом, чтобы изучить многие его привычки. И лишь поэтому Адамиди, в мыслях упрекая себя за излишнюю сентиментальность, всё ещё топчется на месте, боясь сделать ещё один шаг, чтобы можно было уткнуться носом в крылья, не протягивает руку, чтобы коснуться тёмно-серых перьев, и ничего не произносит.       — Не бери в голову, это ни к чему, — привычно усмехается Арго, словно читая мысли Фёдора, после чего оборачивается. — За своё крыло я уже отомстил, так что вряд ли тебе стоит забивать себе голову такими глупостями. Нам обоим не стоит — мои крылья уже давно такие.       Адамиди может выдавить из себя разве что кивок — он всё ещё смотрит на искалеченное крыло старшего герцога астарнского. Теперь многое становится понятно — и эта нелюбовь к полётам, что всегда казалась квернитцу странной. Он понимает, что было гораздо проще не видеть, не замечать подобное увечье герцога, и от этого почему-то вновь становится стыдно. А генерал снова касается его волос и улыбается, а потом вдруг порывисто хватает за руку, подводит к кровати и усаживает на неё.       Дышать становится немного труднее от засевшего где-то глубоко в груди чувства вины, хотя Фёдор прекрасно понимает, что тогда, когда это произошло с крыльями Арго, он сам ещё даже не родился, и вряд ли вообще смог бы сделать что-нибудь, чтобы этого не произошло, даже сейчас, но чувство вины почему-то никуда не исчезает. Квернитц не понимает, почему чувствует виноватым себя, а не того, кто мог это сделать, не Арго с его самоуверенностью, с его безразличием к самому себе. Тут снова хочется проклинать Астарнов — всех до одного с их фамильными гордыней и безрассудством, каких не найти, пожалуй, больше ни у одного великого рода Ибере. Впрочем, Фёдор Адамиди мало знаком с другими родами. Да и не особенно стремится с ними знакомиться. Не теперь, после войны, когда все более-менее важные герцоги и князья рассаживаются по родовым уровням в своих роскошных и не очень поместьях и замках и никого не хотят видеть, слышать и знать. Возможно, родись он ещё до этой кровопролитной бойни... Только вот Фёдор живёт сейчас, а не до войны.       Ветер стонет где-то за окном, и Адамиди думает, что это вполне в астарнском духе — ветер, неприступные замки и красный песок. Разве что обычно на уровнях рода гораздо теплее. Впрочем, грех жаловаться теперь на холод — из-за затопленного камина в комнате становится столь жарко, что почти нечем дышать, и Фёдор с удовольствием открыл бы окно, если бы только генерал отпустил его руки и дал встать. Но Арго не даёт, не отпускает, заставляет сидеть вот так на кровати рядом с собой, словно молчаливо извиняясь за то, что на Сваарде всё иначе, всё идёт не своим чередом, за долгую дорогу, за ушибленное колено и жуткий холод.       И Адамиди снова поджимает под себя ноги, усаживаясь удобнее, кладёт голову на плечо генералу и молчит, не в силах выдавить из себя хоть слово. Арго понимает его и без этого. Ему не нужны никакие слова для того, чтобы знать, что Фёдор сейчас думает. И квернитц не знает, чем это объяснить — проницательностью герцога или собственной предсказуемостью.       Плащ всё ещё на его плечах — слишком большой, едва не сползающий, ужасно жаркий, но такой уютный, что снимать его совсем не хочется. А ещё он впитал запах генерала, и это ещё одна причина, по которой Адамиди ни за что его сейчас не снимет. И вообще — спрячет в свой сундук и никому не отдаст и не покажет. Даже самому Арго Асталу, который, впрочем, вряд ли вообще вспомнит про свой плащ через неделю-другую.       — Мне жаль, что я заставил тебя волноваться, — говорит генерал едва слышно, но очень твёрдо. — Но на Сваарде я с трудом могу носить какую-либо из своих масок — даже если это всего лишь безобидный скрывающий блок на крылья.       Видимо, именно поэтому герцог никогда никого не берёт с собой на личный уровень. Фёдор утыкается носом в плечо Арго и думает, что, пожалуй, редко кому оказывается подобное доверие — ведь никто из жён генерала до сих пор не знает о его проблемах с крылом, иначе это давно стало бы всеастарнским достоянием.