Причуда, изменившая мир

      Веки, как чугунные ставни, мигрень сродни удару по наковальне, страдания сломанных костей и пролитой крови. Едва Мидория пришел в сознание, как агония овладела телом. Мысли путались, но одно он понимал точно: он жив, но не совсем цел. С трудом продрав глаза, Изуку увидел свет, а за ним белое пространство — потолок. Жизнь возвращалась к нему, привнося свои нюансы. За онемением по телу прокатился жар. Его тряхнуло, словно от удара тока, когда свело мышцы. Глаза защипало, из них потекли слезы. Всего на миг он пожелал никогда не просыпаться, лишь бы не чувствовать столько боли.       А потом он вспомнил, что не может поступить так эгоистично по отношению ко всем.       Какофония шума постепенно рассредоточилась, уступив место более определенным звукам. Так он услышал гул сирены скорой, голоса людей, шаги, радостные детские крики, смех, шелест листьев. Мигрень постепенно утихала, оставив его наедине с собственными мыслями.       Дышать оказалось затруднительно, словно тяжелый камень лежал у Изуку на груди. Сноп искр в глазах окрасил невзрачный однотонный мир яркими красками, когда он двинул рукой. Покалывания сродни тысячи игл пронеслись по онемевшей конечности. Едва не вскрикнув, Мидория плотно сжал губы и замер, в то время как стук сердца отдавался где-то в горле.       Из приоткрытого окна потянул ветерок. Не отрывая головы от подушки, Мидория взглянул в ту сторону, и сердце дрогнуло. У окна клевала носом Инко, сидя на жестком больничном стуле и подпирая голову кулаком. Три мысли пронеслись в голове Мидории: опять в больнице, опять прикован к постели, опять заставил маму волноваться. Мысленно выругавшись — произносить что-то сейчас было непозволительной роскошью, — Изуку зажмурился и приподнял голову. Осмотреть повреждения казалось самой страшной, но тем не менее важной задачей. От одного взгляда на руки, которые, как обычно, выглядели дерьмово, но еще стабильно, ему захотелось облегченно выдохнуть. В этот раз обошлось. С трудом приподняв одеяло, он осмотрел ноги. Гипс красовался на всей левой ноге, когда как правую постигла участь более щадящая — она вся была перебинтована. То же самое коснулось и остальных частей тела.       Голова, превратившись в непосильную ношу для шеи, устремилась обратно на подушку. Изуку хотелось встать или хотя бы повернуться, лишь бы не испытывать онемение и следующую за ним скованность. Отсутствие движения начинало его раздражать.       Его разум до конца не прояснился, в глазах немного плыло то ли от боли, то ли от слез. Мидория прикрыл веки. Абстрагировался от паники и волнения. Замер, вслушиваясь внутрь себя.       Тик-так, тик-так.       Он глубоко вдохнул, пытаясь не обращать внимание на раздражающий звук. Выдохнул, чувствуя, как тяжело это далось легким. Изуку решил, что повреждения оказались ужасающими, раз его не вылечили полностью.       Тик-так, тик-так.       Поначалу это успокаивало, заставив остальной шум потонуть в размеренной работе механизма часов. Теперь же движение стрелок натягивало нервы похлеще, чем это делали мысли Изуку.       Тик-так, тик-так.       Рука потянулась на звук, незряче пошарила по шершавой поверхности тумбочки. Двинув неосторожно и резко рукой, Мидория цыкнул. Часы полетели вниз, шаркнув по дереву, и громко ударились об пол. С другого края послышались вздохи. На Мидорию лег взгляд жалости и заботы, от которого хотелось разрыдаться. Инко вскочила со стула, подошла к кровати. Изуку не нашел ничего умнее, чем улыбнуться. И даже это далось ему с трудом.       — Привет, мам.       В голосе — хрип сдавленных легких, скованных голосовых связок и задеревенелой челюсти. Инко всхлипнула и приобняла сына. На Изуку обрушилась боль зажатого в тиски человека. Он вскрикнул, не удержавшись. Мать отпрянула, рассыпавшись в извинениях.       Пришла медсестра. Серебряное сияние ее причуды облегчило страдания Изуку. Дышать стало гораздо легче. Инко поблагодарила её, та кротко улыбнулась и ушла за лечащим врачом.       — Изуку, я так волновалась, — произнесла женщина, пытаясь сдержать слезы.       — Прости. — Ему нечего было сказать маме. — А что произошло?       Удивление. Шок. Инко на мгновение застыла, растерявшись. Не зная, что ответить сыну, она перевела взгляд к окну, после — снова на Мидорию.       — Изуку, ты ничего не помнишь?       На лице замерла печальная улыбка, когда Изуку промолчал. Очнуться в палате уже казалось ужасным, но более устрашающим было то, что Мидория не знал этому причину. В его голове бурлила паника, но никак не воспоминания. Опять Лига? Злодеи напали на Юэй? Ному? Предположения метались от одной мысли к другой, но не задевали в памяти нужных струн.       — Что произошло, мама? — голос стал прежним.       Инко уже успела вытащить платок и вытереть слезы. Лицо пошло красными пятнами. Нервы у обоих были ни к черту, а тут хоть потоп.       — Мне нужно позвонить. А пока попытайся что-нибудь вспомнить, хорошо?       Ее голос дрожал, она уже не сдерживалась перед сыном. Слезы молчаливо скатывались по щекам, устремляясь на блузку. Инко поспешно схватила сумку, как спасательный круг, и вышла. Мидория тяжело вздохнул, пытаясь забыть тот полный переживаний взгляд.       Пришлось основательно напрячь мозг, продолжая мысленно биться о белую непроницаемую стену воспоминаний. Усталость накатывала неторопливыми волнами, все сильнее овладевая телом и разумом. Вся скопленная энергия пошла на недавнее лечение. Мидория чувствовал себя подавленным и разбитым.       Он закрыл глаза и погрузился в сон.       Пространство, живущее по своим законам, пустота, импульс. Белое в черном, темное в светлом. Красный, пурпурный, золотой. Пульсация жизни меняла оттенок. Дышать не представлялось возможным, а если и удавалось, то грудную клетку разрывало на сотни атомов и собирало заново. Искры, столп огня или чего-то приближенного к нему. Тьма. Дикий фейерверк переливающихся образов, нечетких, смазанных фотокарточек, смутно знакомых силуэтов и обрывков фраз. Не было ясно, слышал он их или видел, но будто ощущал, не трогая, чувствовал, не нюхая. Тьма настигала, кралась по пятам, обгоняла спереди и давила по бокам. Везде и нигде. Он знал. Опоры нет, направления тоже, лишь поверхностное движение в никуда. Вспышки озаряли пространство, ложились тенями на его лицо. Руки висели неподвижно, ноги тоже. Его окружала субстанция, напоминающая нефть, но при этом он не ощущал никакого давления со стороны. Бежать некуда. Пространство разрезало надвое столбом света, который стал необъяснимо расширяться, поглощая все вокруг. Инстинктивно Изуку понял, куда двигаться, чтобы спастись. Рука прорвала пустоту. На месте нее образовалась дыра, кишащая тьмой. Он подавил отвращение и представил, как стремится к свету. И мысли материализовались. Но оказалось слишком поздно. Громадная процессия растянулась во все стороны, жадно лобзая мальчишку. В груди появилось отверстие, из которого полилась непонятная субстанция. Тьма поглотила этот мир. Ног коснулась тяжесть, и он стал падать.       Казалось, он проспал целую вечность, но так и не выспался. Его удрученное сознание пылало осколками сновидения. За окном только начинало вечереть, но в палате уже горел свет. Мидория устало осмотрелся. Белый халат, широкие плечи. Настоящий исполин на фоне мамы. Врач что-то вкрадчиво объяснял Инко, та кивала головой и утирала слезы. Она выглядела еще более подавленной, чем до ухода. Мидория подслушивал их диалог, его пробуждение осталось незамеченным.       — …повреждения оказались серьезными, даже на интенсивное лечение уйдет как минимум три-четыре дня. Мы не можем рисковать его здоровьем.       — Раз вы так говорите. Хорошо. Я сообщу, когда они придут.       Он заперт в больничных стенах на половину недели. Ценное время для тренировок утекало на его глазах сквозь пальцы, а Мидория до сих пор не знал этому причины. Врач ушел. Инко не находила себе места, кружась у кровати. За закрытым окном продолжало стремительно темнеть.       — Кто-то должен прийти? — взволнованно спросил Изуку.       — Угу, — Инко оглянулась и сдвинулась на край кровати. — Я разговаривала с учителем Айзавой. Он сказал, что будет присутствовать при допросе.       — Допрос? Что произошло?       Их разговор прервал стук. Инко дернулась и вышла за дверь. В палату зашли детектив и Айзава, в коридоре Изуку заметил двоих в полицейской форме. Напряжение возросло, когда вошел директор Незу. За ним следовал Всемогущий. Мрачный, как никогда раньше, бледный и молчаливый Тошинори даже не взглянул на ученика. Одного взгляда на него хватило Мидории, чтобы понять всю серьезность ситуации. Он сглотнул, ощущая на языке сухость.       Едва они вошли, тут же Незу поинтересовался самочувствием Изуку, пока Инко подкладывала под голову сына еще одну подушку, явно нервничавшая от прибытия стольких гостей. Айзава стоял в стороне, скрестив руки на груди. Ничего похожего на слабость — только по-прежнему красные глаза и спутанные волосы. Всемогущий сел на стул у окна и закрыл лицо руками. Мидории показалось, что он был напуган.       Допрос оказался коротким: смятый лист из блокнота, едва не сломанный карандаш и огорчение на лицах. Мидория чувствовал себя бесполезным, ведь даже не мог вспомнить, что делал утром. Последний вопрос, вероятно, даже не относящийся к делу. Так, формальность.       — А что было до этого? Помнишь, что делал на выходных?       Он помнил. И это было единственной хорошей новостью за день.       — Мы с Тодороки ходили в торговый центр…