Игры с доверием

Ты так любишь игры с доверием. Сколько я следил за тобой, изучал, наблюдал – а ведь срок не малый, – ты каждый раз находил для себя возможность сыграть в это подобие русской рулетки, даже не интересуясь, а есть ли вообще пустые каморы в протянутом револьвере? Ещё совсем мальчишкой ты начал добровольно загонять в себя эти пули одну за одной, и они впивались в твоё глупое сердце, а ты упивался этим в надежде, что псевдопапочка и наречённая сестрёнка-шлюха не узнают. Хоть и мечтал об удаче, ты не надеялся на неё. Всегда был готов страдать, потому что зависимость слишком сильна, чтобы прекратить. Ты знал, насколько это ненормально, но ничего не мог, да и не хотел делать. А я ждал, Барри. Я всё это время ждал и готовил для тебя лучшую игру в твоей жизни. Твою симфонию, грозившую стать для тебя реквиемом. Голыми руками рыл пропасть, в которую с бешеной скоростью падаем мы оба. Но не забывай, что на дне ждут острые камни. И разобьёшься о них ты один. Входные автоматические двери закрываются за моей спиной, и я наконец-то встаю с этого чёртового инвалидного кресла. Выпрямляюсь, сладко потягиваюсь, разминаю шею и плечи, слыша блаженный хруст. Ужасно надоело притворяться, но этот спектакль стал паразитом в моей фальшивой жизни, впился в горло своими острыми когтями, и деваться уже просто некуда. Неспешно иду на кухню, достаю бутылку виски, несомненно – самого дорогого. Всегда выбираю только лучший алкоголь и терпеть не могу дешёвое пойло, после которого единственным послевкусием остаётся только тошнота. Ты наизусть выучил мои предпочтения, я уверен. Стакан наполняется меньше, чем наполовину. Делаю первый глоток, чувствуя, как приятно обжигает горло. Внутри становится тепло, и я стою на месте, смакуя этот момент скорее намеренно. Прикрываю глаза, представляя, как его руки подрагивают не то от предвкушения, не то от страха. Конечно же, он слышал, как я вошёл, и сейчас ждёт моего появления на пороге комнаты, судорожно глотая удары колотящегося сердца. И ты доверишь мне свою свободу, и доверишь своё тело, как и свою жизнь. Слабая улыбка на моём лице появляется непроизвольно. Лукавить не буду – я сам в предвкушении, а сознание запросто отдаётся на растерзание фантазиям. Его тело, его стоны, его мольбы и преданный взгляд. Моя зависимость от этого мальчишки прямо пропорциональна его страху, желанию и стыду, бушующим в крови, когда он сладко шепчет: «Доктор Уэллс, пожалуйста». Ты любишь чувствовать моё над тобой превосходство, не так ли? Стакан уже пустой, но это не проблема – лью ещё, буквально на пару глотков. Покидаю кухню, и так же расслабленно и неспешно поднимаюсь наверх. Думаю о том, что это похоже на какой-нибудь дерьмовый сюжет для дешёвого порнофильма и усмехаюсь сам себе. Я отчётливо слышу стук его сердца, стоит двери распахнуться. Стеклянные глаза, полные страха, смотрят на меня, и если бы не вздымающаяся при дыхании грудь, я бы принял его за фарфоровую куклу, лежащую на моей кровати. Барри не отводит взгляда, а я захлопываю за собой дверь и демонстративно защелкиваю замок. Слова сейчас будут излишними, да и не нужны они нам вовсе. Мы ведём диалог уровнем выше, читая друг друга по уверенному шагу вперед и по дрогнувшим рукам, связанным красной атласной лентой. Залпом допиваю оставшийся алкоголь и с глухим стуком ставлю стакан на прикроватную тумбу. Присев на край кровати, чувствую кожей внутреннюю дилемму мальчишки: со страхом отстраниться, поддавшись инстинктам или с кротостью предложить себя, как дорогую шлюху, никем до этого не использованную. Всё сливается в единое целое, когда моя ладонь касается впалого живота. Парень вздрагивает, судорожно выдохнув панику, а я веду рукой выше, запоминая мягкость кожи, в очередной раз подавляя маниакальное желание оставить на ней миллион ссадин, синяков и царапин. Взгляд серо-зелёных глаз словно цепью прикован к моему лицу, а я не в состоянии отвести своего от прекрасного тела: худого, почти тощего, но от этого ещё более привлекательного и желанного. Безмолвность висит в воздухе, но нужно быть последним идиотом, чтобы не услышать, как он просит большего. Просит касаться его везде, кусать, целовать, дразнить, проникать, и обещает отплатить за это самыми чудесными и чувственными стонами, на какие он только способен. Разве я могу отказать? Встаю коленями на кровати, возвышаясь полностью в чёрном фигурой над обнажённым телом. Его дыхание учащается, в глазах загораются искры, а пальцы цепко сжимают прутья изголовья кровати, хотя руки абсолютно от них свободны. Схватив тонкие запястья, опускаю их и тут же сжимаю ладонью шею одновременно с касанием второй руки к вставшему члену. С губ Барри срывается первый тихий стон, и он понимает, что очередная долгожданная игра началась. Аромат желания, как едкий дым заполняет всю комнату, и воздух с каждой секундой становится всё тяжелее. Хрупкое тело охотно подчиняется моим касаниям, и Барри не может противиться этому, не может сопротивляться, поэтому принимает каждое первое прикосновение, словно оно последнее в его жизни. Сжимаю его член в руке, слушая прерывистые стоны, плавно переходящие в тихое скуление. Он выгибается навстречу и не успевает опомниться, прежде чем моя ладонь спускается ниже меж стыдливо сведённых и согнутых в коленях ног. Кольцо ануса сжимается под моими напористыми, но плавными и не проникающими ласками, а парень расслабляется и теперь в открытую предлагает мне себя, разведя ноги и забыв про стыд и страх. Второй рукой сжимаю шею сильнее, затрудняя дыхание, но не останавливаю ласк первой. Барри стонет и преданными, восхищенными глазами смотрит на меня, полностью доверяя свою жизнь в чужие руки. И, кажется, я чувствую себя Богом в этот момент. Касания прекращаю лишь на секунду, чтобы смочить пальцы слюной, и уже в следующую с легкостью проникаю в горячее тело, так скоро и отзывчиво начавшее умолять. – Пожалуйста, – скулит он под ослабевшей хваткой руки, которой я чувствую вибрацию его голосовых связок. – Молчи, – приказываю грубо, но мечтаю слышать эти просьбы снова и снова. Поза устраивает меня ровно наполовину, а в крови закипает страсть наперевес с неоправданной жестокостью, провоцируя на грубость, которой так жаждет этот глупый мальчишка. Пальцы выскальзывают из растянутого входа и я, словно легкую игрушку, рывком разворачиваю Барри на бок и сгибаю колени. Он без сопротивлений подчиняется и вскрикивает, чувствуя жжение кожи от сильного удара руки. Не останавливаясь, продолжаю бить по ягодицам, гладить, сжимать, оставляя белые следы, не забывая уделять внимание так жаждущей проникновения дырке. Дразню пальцами, проникая сразу несколькими, трахаю грубо и снова вынимаю, продолжая пытку ударами. С наслаждением слушаю громкие стоны, рвущиеся из груди парня, наблюдаю, как он дрожит и судорожно сжимает пальцами простынь. Мои руки наизусть знают это тело, знают каждый нерв и каждую точку, прикосновение к которой заставит рыдать от экстаза, смешанного в ядовитый коктейль с болью. – Смотри на меня, – не узнаю своего рычащего голоса, но результат меня устраивает. Барри поворачивает голову, и я вижу, как красивое, юное лицо искажает гримаса боли, и мы оба прекрасно знаем, о чём это говорит. Меня возбуждает твоё плачущее лицо. Парень вскрикивает, когда я добавляю третий палец и начинаю трахать его резче, грубее, заставляя изгибаться, всхлипывать, когда я с силой сжимаю бедро и оставляю очередной удар на покрасневшей коже. Он извивается на кровати, мечется, как рыба, пойманная в сетку, а я хочу заковать его в оковы, обездвижить, контролировать, сломать, и всё равно продолжать мучить. И в его глазах я не увижу ненависти. Только слепое восхищение и благодарность. Бледная кожа умоляет о прикосновениях, и я с удовольствием их предоставляю. Блуждаю рукой по спине, животу, груди, сжимаю меж пальцев твёрдый сосок, оттягиваю и получаю в ответ очередной всхлип. Практически ложусь позади мальчика, вожу губами по шее, а он уже тянется ко мне, прижимаясь к груди, прося о поцелуе. И его губы слаще самого дорогого десерта. Я доминирую, проникаю языком в его рот, а он отвечает страстно, чувственно, стонет и не хочет отстраниться даже на секунду, вновь и вновь припадая к моим губам, стоит мне разорвать поцелуй. Связанными руками Барри касается изнывающего члена и почти кричит от бушующих чувств и эмоций, захвативших его тело и разум. Он прижимается ко мне сильнее, насаживается на пальцы и, кажется, забирает остатки моего рассудка. Обхватываю талию мальчишки и снова, как собственную куклу, тяну на себя. Он почти лежит на мне. Убираю его трясущиеся руки от члена, обхватываю ствол, обвожу большим пальцем сочащуюся смазкой головку и начинаю плавные движения, не переставая исследовать жар его податливого тела. Барри теряет себя под моими касаниями и поцелуями, а я слушаю эти стоны и сам прихожу в экстаз. Руки умело движутся в идеальном друг с другом темпе, пальцы касаются именно там, где нужно, и он извивается, кричит, плачет, и я чувствую его солёные слёзы на своих щеках. Но мне недостаточно. Мне всегда будет недостаточно, и именно поэтому он так любит доверять мне себя самого. Собственное возбуждение проникает в сознание, превращая его в ведомый собою же механизм, заставляя говорить: – Я хочу слышать, как ты умоляешь меня каждую ночь, – рычу я ему на ухо, касаясь губами раковины, – слышать, как ты рыдаешь, видеть твои слёзы, – где-то глубоко внутри закипает злость, будто я интуитивно чувствую, что мою любимую игрушку может кто-то отнять. – Ты будешь орать, ты будешь скулить столько, сколько я захочу и остановлюсь я только, когда в тебе не останется и капли живого существа. Барри выгибается так сильно, что я удивляюсь гибкости его позвоночника. Он кончает тихо, почти беззвучно, замерев на месте. С упоением наблюдаю за его эмоциями, за его искаженным головокружительным экстазом лицом и словно вижу душу, приподнявшуюся над его обессиленным телом. Эти секунды длятся целую вечность, с которой ты не готов расстаться. Секунды вечности стали героином, в перерывах между которыми ты знаешь только фальшивые улыбки и постоянную тревогу, сокрытую за ними. Барри приходит в себя, и я уже знаю, что будет дальше. Знаю эти слёзы лучше, чем потаённые уголки своей души. Он плачет тихо, не устраивая истерик, и, наверное, всё тот же нерешаемый вопрос съедает его душу. Грызёт где-то изнутри, и вот сердце снова начинает колотиться, и всё, что остаётся – томное ожидание, в котором страха в очередной раз получить свинец в сердце больше, чем страха смерти. Но каждый раз я отвечаю ему одинаково: крепко обнимаю со спины и целую за ушком. И каждый раз он ждёт совершенно другого ответа, потому что привык доверять несмотря ни на что. А я думаю лишь о том, что просто не смогу когда-либо ответить иначе.