Легче

      Цветы прекрасны. Непорочны, нежны, теряют свою красоту в грубых руках и увядают быстро, почти мимолётно. Как юность. И капризны так же, как взбалмошная шестнадцатилетняя девчонка, стоит только попробовать их приручить и окружить заботой. Не каждому лепестку угодишь, не каждый поймёшь. Так и завянет из вредности. Но да, говорят, цветы прекрасны.       — Отвратительно, — бормочет своему отражению Хиёри, наблюдая за тем, как помятые небольшие цветки в раковине липнут к каплям зубной пасты. Его снова душит кашель, и он зря пытается зажать рот ладонью. Так он скорее задохнётся, так скорее кремово-розовый клубок разбухнет и разорвёт его горло. Точно бесславная отвратительная смерть. Точно отвратительнее, чем выплёвывать помятые лепестки и чувствовать привкус горькой травы.       Хиёри слышал о таком. О романтичных бреднях, что в безответной любви есть своя жестокая красота, и вместо слов признаний с губ слетают цветы. Для каждого они свои, и Хиёри со злой задумчивостью крутит меж пальцев за стебелёк свой. Кремовый, серёдка жёлто-зелёные, а чуть махровые бархатистые кончики лепестков ярко-розовые. Девчачьи какие-то цветы, простые, только ромашки и проще.       Телефон в кухне, и Хиёри бесшумно выходит из ванной. Но в их съёмной квартире на двоих тихо, Икуя уже ушёл, поэтому можно сделать глубокий вдох. Можно задохнуться, закашляться, выплюнуть в ладонь скользкие от слюны лепестки. Хиёри беспощадно трёт руки бумажным полотенцем и подрагивающими пальцами берёт в руки телефон. Приходится повозиться, Google вредничает, но всё-таки он находит — вербена. Столько оттенков у этого растения, а ему достался отвратительно розовый. Хиёри быстро листает сайты, чувствуя, как вместе с кашлем подкатывает и тошнота.       Трава-то волшебная вроде, и, попадая на сайты уже о славянской народной медицине и прочей чуши, Хиёри только криво ухмыляется. Трава исполнения желаний, избавит от тяжести на сердце, укрепит дружбу… Это издёвка? Он отодвигает от себя телефон — о, а по времени-то уже первая пара началась, — и утыкается лбом в скрещённые на столе руки.       Говорят, это проходит. Поболит, потревожит и перестанет. И тоска пройдёт, словно унесёт её с собой последний лепесток. Только перетерпеть надо эту горечь, которая изнутри душит. Хиёри зло закусывает нижнюю губу, чувствуя, как волна тошноты наконец откатывает назад.       Что будет с ним, если всё пройдёт? Сейчас хотя бы всё так ярко и живо — как было с их встречи с Икуей всегда. Может, радость быть с ним после их вчерашней ссоры ушла, но если исчезнет и эта грусть… Что останется? Хиёри снова вспоминает Русалочку. Останется тающая на солнце морская пена, рассыпающиеся пеплом лепестки. Останется пустота. В нём останется.       Лепестки снова берут его приступом удушливого кашля, и, медленно поднимаясь из-за стола, Хиёри осторожно бредёт к себе в комнату. Там всегда прохладно, всегда чуть темно — то, что надо, ведь сейчас на висках выступают капли горячего пота, и Хиёри кажется, что вот, он уже тает пеной под солнцем. Его лихорадит немного, но если, как в детстве, сесть на пол, прижаться спиной к краю кровати, а колени подтянуть к груди, то будет легче. Получится спрятаться, получится прикрыть глаза, получится дать плохим мыслям сойти тёплой волной. Хиёри, тихо кашлянув несколько раз, чувствует, как его накрывает сном. А ведь здорово — сейчас подремать. Словно чёртовы розовые цветы забирают все его силы.       Но и во сне кажется, что он горит. Что с губ слетает чёрный пепел, а вкус золы ещё ужасней травяной горечи. Лучше уж пеной, лучше уж… Ему нужна вода, он ведь погибнет так. Но его сон — лишь чёрная пепельная пустота. Без звука, без цвета, без жизни. Когда прохладные пальцы аккуратно касаются лба, Хиёри словно дёргает вперёд. Дышать больно, невозможно, глаза в первые секунды словно не видят ничего, но фигура сидящего на коленях рядом с ним Икуи потихоньку очертывается в полутёмках.       А сил нет даже по имени его позвать, только цветочный хрип на губах, и Икуя тут же ловит пальцами пару медленно слетающих лепестков. Хиёри так хочется вглядеться в его лицо, но в глазах резь, даже в очках всё плывёт волнами, и он медленно подаётся вперёд, сгибается почти пополам на прохладном полу, утыкаясь лбом в чужие колени.       Икуя теперь гладит его по волосам. Пальцы у него осторожные и так и прохладные. Как же хорошо. Даже дышать легче.       Всё будет ведь легче? С Икуей рядом.