Тело

Он любовь всей моей жизни. Никогда бы не подумал, что однажды назову так кого-то. Мы познакомились случайно, на выступлении какой-то группы. Я пришёл послушать тяжёлый рок, а этот парень — слова, которые за ним скрываются. После нескольких шотов выяснилось, что он пишет прекрасные стихи, настолько прекрасные, что мне захотелось покинуть это место, которое вдруг стало слишком грязным и шумным. — У тебя тоже есть группа? — перекрикиваю я музыку. Джерард, так его зовут, кривится и наклоняется вперёд, пытаясь расслышать. — Что? — орёт он в ответ, и мы оба смеёмся. — Группа у тебя своя есть? — повторяю я. Он заказывает себе ещё один шот. — Да, я пою, — ответил он почти неслышно. Я огляделся по сторонам и закатил глаза, придя к выводу, что весь этот шум сейчас очень мешает. — Хэй, — кричу я.- Покурим? Я почему-то был уверен, что мой новый знакомый курит. О, да, он курит, причём самые тяжёлые сигареты. Я наконец-то мог слышать Джерарда, и ему не пришлось больше кричать. У него очень красивый голос. Наше общение было похоже на цепь, потому что мы находили всё новые и новые звенья, которые очень гармонично соединялись. Немного позже я пойму, что этой цепью он приковал меня к себе. Тем вечером мы так и не вернулись в бар. Джи, так он попросил себя называть, включил несколько своих песен, я включил свои. От музыки мы плавно перешли к стихам, от стихов — так же плавно к романам, а потом к смыслу жизни, первому сексу и любимой марке шоколада. Плавно, всё было очень плавно. Сковывал он меня так же плавно, и я не успел заметить. Всего полтора месяца встреч в барах, в студии, в парке или на крыше моего дома — и я больше не мог без него жить. Я думал о нём каждую секунду, и сгорал изнутри, когда его не было рядом. Всё стало неважным, и я пользовался любой возможностью его увидеть. Джи стал моим единственным наркотиком, а у него было много своих. Поначалу было весело курить с ним травку и бесконечно философствовать под кокаином, пока я не осознал, что он сознательно себя убивает, и ему отнюдь не весело, как бы громко он ни смеялся. Он был прекрасной, но больной душой, которая пыталась уничтожить тело. Я не отходил от него ни на шаг. По моей просьбе он начал ходить к наркологу и посещать групповые встречи. Он жаловался, что там его не понимают так, как я. Я только смеялся, причём искренне, потому что ему действительно стало лучше. Джи было со мной хорошо, но вряд ли настолько, как мне с ним. Я постоянно был под кайфом, особенно когда он случайно прикасался ко мне или не возражал, когда я клал голову ему на плечо. Я ощущал себя подростком, опьянённым первой школьной любовью. И пусть я уже далеко не школьник, любовь эта и впрямь оказалась первой и последней. Я постоянно проживаю тот день ещё и ещё, но мне всё мало. Тогда мне начало казаться, что что-то изменилось, а чутьё никогда не подводит. Джи закурил всего пару раз, хотя мы были вместе с утра до вечера, а потом признался, что он твёрдо решил завязать. Я думал, что нельзя стать ещё счастливее, но с ним возможно всё. Я навсегда запомнил тот день. И ту ночь. — Ого, вот это ливень! — восхищается промокший до нитки Джи. — Да уж, как из ведра! — согласился я, качая головой. Мне даже нравится своё положение, потому что есть отличная возможность снять при нём футболку. Не знаю, на что я надеюсь — моё тело не может понравиться ему настолько, чтобы он смог полюбить душу. — До утра будет лить, — сообщил он с едва заметной дрожью в голосе.- Может, останешься на ночь? Я задержал на нём взгляд, и пауза вышла слишком длинной. — Ага, наверное, — я закивал и неловко улыбнулся, пытаясь обойти острый угол. Так хорошие друзья делают. Мы ведь друзья? — Эм, ты первый в душ? — пробормотал Джи, мечась по комнате.- Сейчас найду полотенце… Не знаю, как так вышло, что мы столкнулись и оказались слишком близко друг от друга. Наверное, он всё-таки полюбил мою душу, так же, как и я его, и теперь его тянет к моему телу. В душ мы пошли вместе. Точнее, я понёс Джи на руках. Из-за наркотиков он сильно потерял в весе и стал похож на лёгкое пёрышко. Тогда я мысленно пообещал себе чаще баловать его сладеньким. Я так хорошо помню, как он улыбался в поцелуй, как вода стекала по его спине, как я целовал его плечи и шею, как мы переместились на кровать и не отрывались друг от друга до самого утра, пока не прекратился ливень. Это не покидает моих мыслей и снится мне по ночам. — Я люблю тебя, Фрэнки… Я помню, как он сказал мне это. Одна простая фраза отпечаталась в моей памяти, как татуировка. Ещё отчётливее моя кожа помнит его прикосновения. Любят душой, а выражают любовь телом — той ночью я это осознал. Не понимаю, как в фильмах люди могут лежать порознь, опёршись на локоть, после постельной сцены — мы буквально прилипли друг к другу после нашей. Джи целовал меня, нежно и чувственно, а я гладил его по талии и шептал на ушко то, что мечтал сказать уже давно. Мы были так счастливы. Он слишком прекрасный, чтобы быть правдой. Это «слишком» всегда меня настораживало, и я каждый вечер засыпал на его груди, чтобы слышать сердцебиение. Джи всегда гладил меня по волосам и пел колыбельные, после чего я сладко засыпал. Однажды я проснулся и просто не услышал, как бьётся его сердце. Прикоснувшись к его губам, я не почувствовал дыхания. Мир уже рухнул, и я не двигался, чтобы не ощутить этого сполна. Казалось, пока я с ним в этой кровати, всё ещё можно исправить. Нет, уже ничего нельзя было исправить. Мой любимый мальчик был ещё тёплым, но жизни в нём уже не было. Я не стал биться в истерике, потому что он бы этого не хотел — я просто перебирал его пряди, пока слёзы стекали по щекам. Его душа стала счастливой, но тело было слишком истощено. Душу можно исцелить, переписать заново с чистого листа, но на теле навсегда остаются шрамы. Тело героически переживает душевную боль, но иногда шрамов становится слишком много. В начале нашего знакомства Джи был похож на призрака — бледного, худого, с синяками под глазами и дрожащими ладонями. Спустя некоторое время его щёки покрылись румянцем, кожа приобрела здоровый цвет, а глаза загорелись. Шрамы были почти незаметны снаружи, но болели внутри. Его сердце не выдержало и остановилось. Просто остановилось, как останавливаются часы после долгих лет работы. Мой бедный мальчик прожил всего двадцать пять лет, но на его хрупкие плечи взвалилось слишком много боли и тревоги. Наркотики, алкоголь и сигареты были способом сбежать и забыться, но как только Джи захотел вернуться в реальность и открыться ей, тело его подвело. Он часто говорил мне, что перепробовал все наркотики, чтобы вылечить душу, но это получилось у него только после нашей встречи. Я больше не могу к нему прикоснуться, но он всё равно всегда рядом. Он не может мне ответить, но это не значит, что не слышит меня. Я больше не ощущаю тепло его тела, засыпая, но у меня есть нечто большее: Джи стал частичкой моей души и будет жив до тех пор, пока жив я. Правда, иногда хочется выразить то, что накопилось, почувствовать его отклик, услышать голос. Его всегда мало, особенно сейчас. Он ненавидел себя настолько, что всю жизнь пытался разорвать себя на кусочки, а когда ненависть стала отступать, было слишком поздно. Иногда меня посещает мысль, что помимо того, чтобы любить чужие души, нужно начать любить и свои тела.