Мрамор и машинное масло

Иногда Робекке кажется, что она видит на щеках Рошель румянец. Это, конечно же, невозможно — как может краснеть камень?.. Потому-то Рошель и пользуется косметикой — она просто не может покраснеть, а потому по утрам зачастую выделяет себе скулы алыми румянами, которые, увы, срывает с мрамора ее лица первый же легчайший ветерок. Сейчас Рошель лежит под Робеккой такая, какая она есть от создания. Каменная горгулья, лишенная одежды, твердая, как камень, и устрашающая — клыки, прикусывающие губы Рошель, и правда пугают. Рошель может порвать на части почти любого парня Школы Монстров, стоит ей только этого захотеть — а сейчас она крепко связана по последнему слову паровой механики. Руки ее завернуты за голову, уложены на распластавшиеся по подушке розовые пряди волос, крепко сцеплены медными обручами и закреплены у изголовья кровати так, чтобы она не смогла вырваться при любом случае. Крылья уже порвали своими острыми краями простынь, ноги беспомощно сминают белую ткань, подрагивая, а в саму Рошель погружается латунный механический член, раздвигая ее изнутри, практически пробуривая в мраморе колею под свою толщину, свою длину, каждый свой выступ. Робекке это нравится. — Нравится терять контроль, моя милая подруга? Сейчас тебе не помогут мальчики из группы по обеспечению безопасности учащихся, — касается она металлическими пальцами впалого, ледяного даже по сравнению с ее руками впалого Рошель, и та вновь вздрагивает. — Но тебе этого и не хочется, да?.. Механический член двигается размеренно: Робекка сама проконтролировала каждый оборот колеса, приводящего эту машину в движение, до того, как запустить её. Рошель пытается вывернуться, крутит бедрами, но вместо этого лишь позволяет длинному латунному стволу проскальзывать в себя под новыми углами — и Рошель извивается все больше. — Тебе стоит быть потише, Рошель, — голос Робекки спокоен, будто они всего лишь прогуливают уроки в школьном туалете. Рошель разводит колени, и член погружается в ее каменное нутро на этот раз особенно легко и плавно. Она выдыхает; неловкие слова срываются с ее бледных губ: — Я не... Не способна еще тише... Ее французский акцент вызывает у Робекки улыбку. Робекка, на самом деле, хочет слышать больше голоса Рошель: слов, криков, стонов с мягкими нотками Скарижа в нежном звучании. Рошель не может стонать — Робекка знает это; а еще Робекка знает, что Рошель искренне наслаждается всем происходящим. Особенно тем, что ее глаза закрыты мягким медным шлемом — вместе со лбом. Робекка видит лишь кончик ее носа да губы, которые мягко целует — и, сорвав вздох прикосновением сильных ладоней к груди Рошель, легко толкает ногой рычаг. Тот перемещается на одно деление назад, и колесо послушно ускоряется: латунный член резче, жестче входит в Рошель, почти стирая нежный мрамор меж ее узких бедер в светлый порошок, и та послушно выгибается в руках Робекки. Медные кольца, опоясывающие ее запястья, скрипят, съезжаясь к ладоням, а Рошель каменными пальцам сжимает цепи, которыми кольца крепятся к постели. Робекка искренне улыбается и скользит губами ниже, целуя ямочку меж идеальных грудей Рошель. Рошель стонет, пусть и тихо, но с искренне скарижским придыханием. Робекка смотрит, как смазанный машинным маслом член вновь и вновь проникает в Рошель, заставляя ее подставляться под его ритмичные движения, и жалеет, что когда-то отец не сделал ей такой. Такой, каким бы она сама могла сгладить края мрамора Рошель изнутри. Такой, которым бы Робекка чувствовала каждую песчинку ее камня. Такой, который смог бы доставить Рошель истинное удовольствие. Рошель на французском упоминает Бога, и Робекка печально улыбается, ложась на ее холодную грудь. Металлу и камню тяжело быть вместе, но первое в некотором роде происходит от второго. Робекка предпочитает думать, что им суждено быть вместе — а Рошель ни о чем и вовсе уже думать не может. А может лишь принимать в себя блестящий от влаги масла и бликов света на латунной поверхности член.