Его звали Чон Чонгук

Его звали Чон Чонгук. Мы были знакомы с детства. По началу виделись мы нечасто. Кажется, я не нравился ему, потому что он любил надо мной смеяться. Мне достаточно было увидеть его лицо с наглой ухмылкой, чтобы поникнуть головой. Кажется, ему это нравилось. Кажется, этого он и добивался. Я не чувствовал себя одиноким вместе с ним. Но я чувствовал себя виноватым перед ним. Всегда. Когда я пошёл в школу, наши встречи прекратились. Я был занят учёбой, друзьями. В школе меня боялись. Это странно, ведь обычно страшно было мне. Но свою агрессию контролировать я не мог. На меня смотрели, их взгляды были осуждающими, и я не мог сдерживаться. Как и у любого ученика средней школы, у меня появились проблемы в личной жизни: я ссорился с родителями, расставался с девушками, получал плохие оценки, учителя недолюбливали меня, потому что вёл я себя вызывающе. Но когда приходил домой, я снимал эту маску «классного пацана» и садился спиной к стене, прогоняя в голове очередной поганый день. На фоне я слышал, как кричала мать, которую избивал отец. Я боялся создать шум, тогда бы он заметил и меня. Все удары, которые давал мне отец, я оставлял на других людях. Я считал, что это честно. Я не должен страдать один. Мне было плохо. И он оказывался рядом. Он так же нагло улыбался и сидел на моей кровати, с высока глядя на меня. Он называл меня слабым. И он был прав. Он говорил, что я ничего не могу держать под контролем. Спустя время я понял, что он был прав. Наркотики контролировать оказалось непросто. Из школы меня выгнали. Я дрался, приходил пьяный, случайно ударял учителей и учеников. Список грехов пополнялся с каждым днём, и мне продолжали об этом напоминать. Родители не могли на меня смотреть, выгоняли из дома. Им было плевать. Мне тоже. Я нашёл друзей. Друзьями стал называть тех, кто делится наркотой – тех, на кого работаю. Терять мне было нечего, преступить закон оказалось просто. Я выполнял их мелкие поручения, доставал информацию, что была нужна. Запугивал людей и иногда доставлял товар. Руки старался в крови не пачкать. Жить не хотелось, а жить в тюрьме – тем более. Стрелял шлюх, закупался таблетками, существовал только ночью. Начал с простого, а со временем брал что-то посложнее и поопаснее. За это платили. Я мог купить наркоты и забыться. Отключиться от мира и потерять с ним связь. Я не знал, какой сейчас день, месяц, год. Я потерял счёт времени. Напоминал мне Чонгук. Он смотрел на меня снова тем взглядом. Он пожирал меня им, обгладывал косточки и выплёвывал. Он напомнил мне о том, что под контролем держать что-то – не мое. Он долго смеялся, увидев, до чего я докатился. А я не ожидал увидеть его. Не ожидал, что он снова появится сейчас, когда я на самом дне, один. Он оказался рядом, а я не чувствовал себя одиноким. Он разговаривал со мной, а я продолжал молчать, чувствуя себя виноватым. Под контролем не держал ничего и мудак, на которого я работал. После зачистки остались немногие. Я был просто пешкой, большой роли не играл, потому всем на меня и срать было. Я остался. Чимин, кажется, еще прикрыл мою жопу. Я был благодарен ему. Вживую поблагодарить не успел. Я снова оказался один. Куда идти, даже представить не мог. В общежитии осталось жить месяц. Дальше – пустота, привычная и давящая на сознание. Денег не осталось. Я сидел на улице, пытаясь в лицах людей разглядеть ответ на вопрос «Что делать?», когда рядом вновь оказался Чонгук. Он сел рядом и закурил. Запах я не чувствовал – после кокса, видимо. «Знаешь, Тэхён, ты ведь мог бы просто сделать так, как хотели родители. Закончить школу, найти хорошую работу, завести семью. Но тебе так просто не нравится. Тебе хочется отличаться от остальных. А знаешь почему? Все вокруг тебя счастливы. А ты нет. Вот тебя и взбесило, вот ты и начал копать яму для самого себя. Решил окружить себя такими же неудачниками. У тебя аллергия на чужое счастье. Ты просто завистливый кусок мяса, плывущий по течению сраной жизни. И из этого течения ты уже не выберешься. Поздно. Уже волнами накрывает. Прибивает ко дну. Неужели такую жизнь ты себе представлял? – он сделал последнюю затяжку и выкинул сигарету. – И подумай вообще. Достоин ли ты ее. Жизни.» Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Было холодно. Тело пробрало мурашками. Когда я открыл глаза, то Чонгука уже не было. Я впервые за долгое время задумался. Последние несколько лет я этим заниматься перестал. Как начинал – становилось хуже. Я старался жить, как робот. Существовать как машина. Выполнять действия, чтобы в голове не было ничего. И мне удавалось. Но Чонгук вновь вернул меня в реальность. Суровую, настоящую, которую мне очень давно не хотелось возвращать. Я встал и пошел прямо по улице. Люди ходили по двое. Улыбались, разговаривали. Я забыл, когда последний раз с кем-то разговаривал. Я почти забыл, что значит быть не одному. Лишь Чонгук напоминал. Только он. Я докуривал сигарету, которую стрельнул у прохожего. Прошло достаточно времени. Я стал подворовывать, снова нашёл себе «братьев», которые давали мне работу и деньги. Продвигался дальше. Удивился, когда обнаружил Чимина. Он всегда выход находил. Всегда умел подстроиться под ситуацию. Он не сдавался и не терял оптимизма. С улыбкой на лице убивал людей, смеялся смерти в лицо, светил в своём тёмном царстве. В новой компании он был главарем. Вскоре меня взял в качестве главного помощника. Сказал, жалко меня, я хороший парень. Мне хотелось ему верить, но, кажется, я разучился этому. Очередная дорожка. Стало слишком хорошо. Гниль, похоть, грязь, но место пригретое, вставать не хотелось. Мне стало плевать. Пусть я помогаю продавать шлюх. Пусть сам, как шлюха, выполняю любое поручение. Я нюхал и расслаблялся. Но этого мне было мало. Слишком спокойно. Совсем не больно. Я позвал Чонгука. Он пришёл. Всегда приходил. Он вошел и осмотрелся. - Кокс? Я кивнул и облизнул губы. Чонгук сел на стол и взглядом начал изучать меня. - Ты похож на тех, кого вы продаёте. Я улыбнулся. Правда похож. Верхние пуговицы моей рубашки были расстегнуты. На ключицах были видны зажившие порезы. Это была единственная возможность пробудить в себе то, что люди обычно чувствуют. Пусть не радость и счастье. Пусть боль. Но так я был уверен, что еще человек, еще живой. Чонгук увидел это, хмыкнул. - Ты давно похоронил себя, это не поможет. Наркотики действовали. Становилось жарче. Я откинулся на спинку стула. - Ты в этом говне скоро утонешь. Хватайся за того, кому не похуй на тебя до конца, и спасай свою жопу. Я не понимал, о ком он. Не хотел понимать. Ароматические свечи, наркотики, алкоголь и жара, стоящая в комнате, дали о себе знать. Я расставил ноги и опустил руки к ремню. Чонгук усмехнулся снова и прикусил губу. - Нет, Тэхён. Тебя уже не спасти. Моя ладонь скользнула к боксерам. Я откинул голову на спинку и стал надрачивать. Звук закрывающейся двери не услышал. В голове мелькали образы. Чонгук, Чимин, пара красивых шлюх, которых запомнил по пышным фигурам, парни, с которыми трахался, когда выживали в нищете и делили комнату общаги. Я помогал искать шлюх, товар, проверял счета, подделывал документы. Чимин мне доверял. Знал, что мне бежать, если что, некуда. Однажды оставленный на видном месте порез он погладил пальцем и поцеловал. Я не знал, что значит чувствовать. Мне казалось, что не знал. Я чувствовал. Чувствовал жалость и несправедливость. Чимин был хорошим человеком. Ему не было все равно на всех, кроме себя. Я впервые пожалел себя. Я понял, что я тот же Чимин, только чёрствый. Тот, у кого на чувства к другим сил уже не осталось. Жалкое и гнилое подобие, не достойное ничего. Я понял, что Бог, в которого я никогда не верил, решил кинуть меня подальше от тех, на кого обращал внимание. Я должен был со всем дерьмом разбираться сам. Но Чимин не дал. Он забирал у меня лезвия. Считал, сколько я сижу в ванной. Тщательно проверял запястья и ключицы. Старые порезы на груди он тщательно выцеловывал. Пытался зализать раны, не понимая, что живого места уже нет. Чимин хотел починить меня. Хотел заставить снова улыбнуться, снова чувствовать себя кому-то нужным. Заставить чувствовать то, что я не чувствовал никогда. Он продолжал говорить мне, что я не заслуживаю всего, что вокруг. Говорил, что мои пальцы должны зажимать клавиши фортепиано. Бархатный голос – звучать из динамиков миллионов. Модельная внешность – красоваться на обложках журналов. Он просил меня говорить с ним, а я пугался осипшего голоса. Он просил меня петь, а я пугался страшных мелодий. Он просил меня улыбаться, но я снова пугался. Ведь иногда улыбки были искренними. Иногда я не мог ему не улыбнуться. Когда он поцеловал меня, первый раз поцеловал в губы, я действительно что-то почувствовал. Я закрыл глаза и рвано выдохнул. Я забыл всё. Сраные синяки после разборок в школе, шрамы от перепалок во время первой работы, порезы на ключице и руках, забыл Чонгука, тех шлюх. Я забыл и впервые почувствовал себя живым человеком. Я углублял поцелуй, вспоминал, как делал это мальчишкой, когда влюбленность была, когда целовать хотелось с чувством. Я вел большим пальцем по щекам Чимина. Он казался таким хрупким. Не тем, что бывал он на работе. Не тем, что не боялся выстрелить в человека. Совсем не тем, что был для других. Чимин вернул меня. В его маленьких ладошках помещалась вся моя жизнь. Он заставил поверить в будущее, поверить в то, что я достоин его. Достоин продолжать существовать. Каждым поцелуем я благодарил. Каждым рваным выдохом хотел показать, что да, я живой, и да, это благодаря ему. Я впервые не трахался, а занимался любовью. Долго целовал шею, вел пальцами по ребрам, обжигал дыханием. Чимин выгибался, просил большего. Он долго терпел. Долго старался. Вдохнул в меня в жизнь и теперь наслаждался этим. Его стоны становились громче, пока, кажется, не обволокли полностью комнату, меня, нас. Я целовал его острый подбородок, когда он запрокидывал голову. Я стонал ему в губы и с каждой секундой чувствовал всё больше эмоций, больше прикосновений. Я чувствовал. Чимин вырисовывал узоры на моей груди, когда сказал, что сегодня я улыбнулся по-настоящему - улыбались мои глаза. Когда он сказал это, я улыбнулся снова, и от этого он расцвел. Поцеловал меня, прикусил губу и тут же зализал. Он сказал, что счастлив. И я, кажется, был тоже. Я не знал, что значит это слово. Но мне казалось, что то, что я ощущаю сейчас, оно и есть. Я забыл обо всём. Работа, что мне давали, шла легко. Когда я сидел за бумагами и ко мне наведывался Чимин, я улыбался. Я знал, что вечером снова окажусь рядом с ним и он будет обнимать меня, извиняясь, что слишком приставуч. Я перестал думать о том, что продавать шлюх – неправильно. Перестал думать о том, что вокруг – преступники. Я перестал думать о Чонгуке. Звал его несколько раз – видимо, по привычке – но он не приходил. Чимин, когда узнал о нем, сказал, что он должен исчезнуть из моей жизни. Я хмыкнул. Я знал, что он не мог исчезнуть просто так. Но я потянулся за поцелуем, мне не хотелось думать о нём. Рядом со мной был Чимин. Он пробирался ладонями под рубашку и грел меня. Невесомо касался пальцами моей руки, когда мы стояли вместе на работе. Смотрел на меня, когда я готовил, работал, одевался. Я чувствовал его присутствие во всём. Он сказал, что любит меня и ушёл на важную встречу. Мне долго не хотелось его отпускать, потому что был солнечный день и мы могли бы впервые погулять где-то вне нашей территории. Он пообещал, что вечером будет наше первое и лучшее свидание. Я еще сидел в растянутой домашней футболке и курил, когда мне сообщили, что Чимина затолкали в машину и увезли. Забрали вместе с охраной. Никто не ожидал. Что-то вышло из-под контроля. Что-то Чимин не проконтролировал, потому что нежился со мной в постели. Что-то пошло не так, а мои руки теперь в крови. Из-за меня Чимина убивают. Я снова эпицентр всех бед. Мне твердили, что он живой, что он вернется. Говорили, что им труп не нужен. Нужен он живой. А мне от этого только хуже. Я представлял, что его руки сейчас в наручниках, по щекам текут слезы, по губе кровь, но он продолжает казаться сильным, продолжает играть того, кем не является. Мы не созданы для этого дела. Оно нашло нас само, захватило в рабство, одело кандалы и приставило нож к горлу. Мы были созданы, чтобы творить искусство, чтобы быть им. Были созданы для фотосессий с цветами, вечерних прогулок и сладких поцелуев. Но тот, кто нас создал, имел хорошее чувство юмора. Вместо цветов – наркотики, вместо прогулок – встречи с партнерами, вместо поцелуев – шлюхи. Вся работа перелегла на меня. Я не мог контролировать всё. На помощь пришли другие ребята. Они знали о нас с Чимином, знали, что мне было слишком тяжело. И они называли меня тряпкой, жалким и слабым. Им хотелось избавиться от меня, ведь все валилось из рук. Я не мог контролировать ничего. Себя тоже. Я перестал выходить из дома. Нашёл лезвие, которое Чимин тщательно прятал, в нашей комнате. Я поднял его к свету. Старое-доброе. Первая полоска. Дорожки кокаина сменились дорожками багровой крови на руке. Вторая полоска. Мир снова затухает. Чимин вернул мне эмоции и хорошие, и плохие, ощущение мира вокруг. Сейчас же я снова его не чувствовал. Мой мир потух, остался только я. Третья, глубже. Уже плевать, что на руке. Плевать, что раньше старался делать так, чтобы никто не заметил. Чимин больше не увидит. Чимин больше не поругает. Я пытался контролировать нажатия. Пытался контролировать эмоции. Но не выходило. Я не хотел умирать – я хотел существовать. Я хотел не существовать – я хотел жить. Я хотел не жить – я хотел чувствовать. Я хотел чувствовать Чимина рядом, хотел быть вдвоем, чтобы никто и никогда больше в наш мир не лез. Хотел вычеркнуть любые другие имена, кроме наших. Я позвал Чонгука. Кричал его имя, захлебываясь в слезах. Орал во всё горло. И он пришёл. Потому что это Чонгук. И Чонгук всегда рядом. Он уговорил меня встать. Уговорил перевязать руки. Я лег на кровать и обхватил подушку. На ней оставались пятна крови. Я снова плакал. Перед ним – не стыдно. Чонгук не появлялся давно, но он не изменился. Такой же родной, с теми же мыслями, с тем же посылом. Казалось, взглядом он меня раздевал. Он снимал не одежду, а кожу, сдирал ее и смотрел глубже. Но он боялся. Я видел, что он боялся за меня. Он не хотел, чтобы я умирал. Он хотел спасти меня, но не знал как. Впервые без осуждения он тихо говорил мне, что любит меня, что все будет хорошо, что все кончится и Чимин вернётся. Я просил его остаться. Я просил его не уходить больше, остаться со мной рядом навсегда. Я не хотел чувствовать себя одиноким. Я хотел видеть Чонгука перед собой. Хотя бы Чонгука. Я проснулся ночью. Окно нашей спальни было открыто. В комнате было холодно, я чувствовал, как по телу бегут мурашки. Чонгук сидел на диване и тоже не спал. Я хотел, чтобы он стал Чимином. Чтобы он говорил его голосом, чтобы его руки были такими же тёплыми, чтобы он вселял меня надежду. Но Чонгук был другим. Он был, как я. Прошло три дня. Я не помню, спал ли я. Не помню, ел ли. Помню, что Чонгук осуждающе смотрел, когда я брал в руки лезвие. Я пытался контролировать. Но у меня никогда не получалось. Я просил Чонгука не отходить от меня. Я пытался руководить, ведь должность Чимина перешла на меня. Но каждый раз я чувствовал, что мне не доверяют. Чувствовал, что скоро и меня не станет. Меня съедят. Меня выкинут. Без Чимина я никто. Все говорили, что я болен. Говорили, что устали слышать мои разговоры. Они сказали, что я больной. Твердили это, твердили. Я закричал. Потому что Чонгук не мог меня защитить. Я закричал, что мы с Чонгуком все держим под контролем. Что дела возобновятся. Что Чимина вернут, ведь мы следовали всем указаниям. Я кричал, что я боюсь. Что ничего не могу контролировать. Что Чимин умрет. Кричал, что со мной всегда будет только Чонгук. Мои руки связывали. Я не замечал. Я не видел из-за слез, я задыхался, я пытался выдернуть руки. Но мне что-то вкололи, сказали, что это меня успокоит. Я очнулся в светлой комнате. Я знал её. Это была наша палата. Сюда приводили, чтобы вылечить, ведь травм нашим доставалось с каждой поездки. Я не понял, почему я здесь, зачем, что они хотят. Я думал, что усыпить, просто избавиться. Но врач осматривал меня внимательно, смотрел, как я пытаюсь шевелить пристегнутыми ремнями к кровати руками. Чонгука не было, и я начал кричать. Мне нужен был Чонгук. Он всегда рядом. Он должен быть рядом. Я боялся перестать его чувствовать. Врач снова что-то вколол. Я стал понимать. Он хотел убить Чонгука. Мне снова стало страшно. Я начал кричать, что не хочу оставаться один. Я орал во все горло, плакал. Я не хотел, чтобы Чонгук умер. - Ты хочешь стать здоровым? Нет. Не хочу. Я не хочу становиться здоровым. Здоровые люди сами за себя. Здоровье люди самодостаточны. Я не смогу. - Ты хочешь перестать себя ненавидеть? Нет, не хочу. Я хочу ненавидеть себя, потому что так я знаю, куда двигаться. Он помогал мне. Он ненавидел меня так же, он двигал меня дальше. Заставлял идти. - Ты хочешь жить вдвоём с Чимином, когда он вернётся? Нет. Я не хочу. Я хочу втроём. Я хочу с Чонгуком. Я хочу, чтобы он был рядом. Мне так спокойнее. Я так хочу. Я так хочу. - Мы пройдём курс, тебе станет лучше. Я не хотел. Я не хотел проходить курс. Я не хотел, чтобы больше Чонгука не было. Он был моей частью. Он был мной. Он был в моей голове, я научился переносить его в реальность. Я научился его вызывать, научился его слушать. Я научился разделять с ним своё тело, своё сознание. Я привык к нему. Я любил его, а он любил меня, что бы ни говорил. Мы - одно целое. Я не мог бы просуществовать без него. Я не смогу просуществовать без него. Меня не выпускали. Дали бумажку и ручку. Сказали писать. И я начал писать. Я писал Чонгуку. Он перестал появляться. Я слышал только его голос иногда. Где-то глубоко, тихо. Он успокаивал меня. Он повторял одну и ту же фразу. Но я хотел его увидеть. Слышать его голос громче. Я боялся, что больше его не будет совсем. Нет Чимина. Не будет Чонгука. Прошло две недели, и я перестал говорить. Мне казалось, что разучился. Я забыл, как звучит голос Чонгука. Я забыл, как звучит свой голос. Я царапал собственную кожу и смотрел в окно. Хотелось разбить его и вспороть себе живот. Дать выпустить всех внутренних демонов. Мне сообщили, что Чимин вернулся. Сказали, что он здоров. Что больше мы не сотрудничаем с какой-то компанией. Сказали, что теперь есть долги. Но я увидел его через окно в двери. Он смотрел с испугом. Я испугался тоже. Мне казалось, что и его я выдумал. Что и он существует только в моей голове. Но я почувствовал его руки. Я почувствовал, как он сжимает моё дрожащее тело. Я почувствовал, как он дрожит сам. Он сказал, что мои глаза пустые. Я сказал, что они убили Чонгука и его больше нет. Он что-то твердил о том, что мы сможем без него, что я могу быть один, могу жить самостоятельно, ни от кого не зависеть. Он сказал, что мы справимся, что мы будем счастливы, что я снова начну улыбаться, а в моих глазах снова появятся искры. Но я не верил, ведь я ничего не чувствовал. Я не чувствовал Чимина. Он существовал. Но я его не чувствовал. Меня выпустили. Он заставил. Я не знал, хорошо это или плохо. Я снова не мог разделять все на эти два понятия. Он держал меня за руку и вёл в дом. Я доверял. Я помнил, что когда-то этот человек для меня сделал что-то хорошее. Я не помнил, что именно, в моей памяти остались лишь фрагменты. Я помнил его тёплые руки, я помнил, что мне нравилось держать их в своих. Я доверял, больше мне некому было. Я боялся самого себя, ведь раньше он помогал мне судить, помогал понять, что делать. Я начал забывать его имя. Чимин часто плакал. Плакал, пока я не вспомнил, как раньше я резал ключицы. Мне хотелось отблагодарить его, ведь я отчего-то чувствовал, что я ему обязан. Я поцеловал его щеки и почувствовал солоноватый вкус. Мне казалось, что так и нужно было поступить. Мне казалось, что так поступал он. Мне казалось, что раньше он не плакал, а значит не должен сейчас, ведь я тому виной. Я почувствовал, что он боится. Но обычно боюсь я. В этот раз я переборол это. Меня никто не сдерживал. Я сам захотел. Я захотел взять его руки, захотел поцеловать. Жемавю сменилось дежавю. Страх сменился смелостью. Пустота сменилась осознанием. Я Ким Тэхён. Существую только я. Это моя жизнь и единственный, с кем я хочу её разделять, стоит передо мной. Его зовут Пак Чимин. И он существует. Не в моей голове, а в реальности. Я могу его потрогать, я могу с ним поговорить, я могу ощущать его запах, слышать его голос, видеть улыбку. Я могу его чувствовать. А он может заставить чувствовать меня. Я понял, что мне легко. Я осознал, что мне легко, когда впервые мы вместе выпили вина и стали петь на два голоса. Я осознал, что мне легко, когда забыл, что когда-то разделял сознание с кем-то. Теперь я сам решал, что хочу. И я хочу быть счастливым. Я хочу продолжать чувствовать, продолжать быть собой и быть с кем-то. Теперь я не чувствую себя виноватым. Теперь я чувствую себя человеком. Человеком, способным улыбаться, любить, смеяться, плакать, чувствовать боль и чувствовать радость, наслаждаться и негодовать. Я чувствую, будто всё на своих местах. Кроме странного образа, который мелькает иногда в снах и нашептывает своё имя.