🐾
Мир из окна квартиры Жёлтого Человека казался непривычно компактным. Тесно прижатые друг к другу дома отбрасывали сизые тени на мирно дремлющие неподвижные автомобили. Солнца видно не было — похоже, оно больше интересовалось высоким шпилем белоснежной башни и обступившими её горбатыми холмами. Ну и пусть. Здесь всё равно замечательно. Сухо и тепло, особенно под столом — там находился источник жизни и уюта этой тесной комнатушки. Неразговорчивая, но очень щедрая на электрический зной печка. Человек ещё спал. За стеной справа кто-то не спешил выключать сердито пыхтящий чайник. За стеной слева шуршал радиоприёмник — мелодия неясная, негромкая, и слов я разобрать так и не смог, но даже так — песня мне определенно нравилась. Это было моё пятое утро в этом Доме. Дом был целым новым миром. Всё в нём было незнакомо и работало по своим законам, о которых мне было немного известно. То и дело хлопала большая, тяжелая дверь — она выпускала из Дома спешивших по своим делам жителей и принимала их обратно в конце долгого дня. Помимо этой двери в Доме было множество других, и за ними, в очерченных тонкими стенами пространствах обитали люди, так похожие на дочку Госпожи. Было у них, жителей квартир, что-то общее, приспособившееся, научившееся делить Дом с другими. Они привыкли к тому, что чужие жизни существуют очень близко к их собственным, но, всё же, с ними не пересекаются. Для меня это, мягко говоря, было непривычно. Соседство — это то, чего не бывает у кошек. Живя в одном месте, они не думают друг о друге как о ком-то близком или, напротив, чужом — они просто существуют бок о бок, уважая каждую попытку доказать друг другу, кто на самом деле хозяин. Так уж мы устроены. Хозяин может быть только один. Любуясь солнечными лучами, заглянувшими в гости к окнам дома напротив, я потерял счёт времени и полностью погрузился в чувство, которого давно не испытывал. Покой. Удивительно то, как чувство покоя похоже на счастье. На кошачье, по крайней мере. Всего-то и нужно, что не беспокоиться о будущем, и не давать себе скучать. А скучать мне было некогда: я не знал, надолго ли задержусь в этом Доме. Но мне не хотелось покидать его, не поняв того, как же тут всё устроено. Больше всего меня интересовало то, как устроен Жёлтый Человек. За эти дни я о нём много, чего узнал. Знакомство началось еще тогда, когда он нёс меня, сопротивляясь дождю и течению Реки Жизни. Нёс долго, и мне пришлось бы предпринять долгое путешествие, чтобы снова увидеть свою Реку. Интересно, как там Джихун? Думаю, он не очень беспокоится. Не то, чтобы ему было всё равно — есть я или нет, — просто он обладает по-настоящему сильной уверенностью в том, что со мной всё будет в порядке. Сердце Джихуна всегда билось мерно. Ему не страшен гром и грохот грузовиков, голод и зимняя стужа, сомнения и неясность будущего. Единственное, чего боится Джихун — это люди. Поэтому я был даже рад, что Джихун не знает о том, где я и чем вообще занимаюсь. Надеюсь, он хорошо кушает и не забывает умыться. Что бы я рассказал Джихуну о Человеке? Я бы рассказал ему, что Человек в чём-то похож на нас. Тоже питается тем, что найдёт, и спит, свернувшись клубком — копит тепло. Человек умеет делиться — он делится со мной тем, что ест, тем, где живёт. Тихо слушает громкую музыку. Плохо видит в темноте — чуть не наступил на меня два раза. Видать, не привык, что здесь есть кто-то, кроме него. Человек вежливо отсутствует почти весь день и возвращается как раз тогда, когда я начинаю хотеть есть. В общем-то, серьёзный проступок за ним числился всего один — стоило нам в вечер первого дня сезона дождей добраться до его квартиры в недрах Дома, не успел я очухаться и обнюхаться, как он решил меня вымыть. Мало мне было дождя! — Прости, прости, — бормотал он, слушая мои возмущенные крики. — Я просто не знаю, где ты бывал и что трогал. Не сердись. «Это не оправдание!» — вопил я. Подумаешь! От него самого пахло давно не стираными носками и грязной длинной шерстью! А в той луже около мусорных баков сидел не я — там лежал мой хвост, попрошу заметить! В общем, он кое-что потерял в моих глазах. Но обижаться на того, кто жертвует тебе целую банку консервированного тунца — это некрасиво. За тунца можно много, чего простить. Но не всё. Человек был неглуп. Поняв, что дорога к моему благодушному настроению лежит через путь консервированного тунца, Человек стал приносить его с собой каждый день. Эта диета была мне по вкусу. Набив пузо толстыми кусочками и вылакав весь жирок, я прилежно умывался и позволял помазать чем-то травянисто пахнущим разодранное Пиратом ухо. Оно меня уже почти не беспокоило, но Человек считал нужным каждый вечер напоминать мне о нём. Чтобы не портить наши отношения, зиждившиеся на тунце и моей благодарности, я держал себя в рамках приличия и чистоплотности — Человек, кажется, это особенно ценил. Хотя мне казалось так же, что если бы я и провинился — он не стал бы выставлять меня или бить тапкой (которой у него, кстати, не было, вот чудак). Он был не злым. Но для меня это было делом собственной кошачьей чести. Я был гостем в этом доме, радушно распахнувшем для меня множество своих дверей, а, значит, и вести себя следовало подобающе. Вот чего бы я не стал рассказывать Джихуну — так это того, что я пытался спасти Человека из гремящей кабины, в которой хлестала вода. Человек, конечно, был не глуп, но этого я понять никак не мог — зачем он лезет в неё и торчит там по полчаса? Я, честно, пытался пояснить ему, что этого делать не стоит — так ведь и помереть можно. Но Человек остался глух к моим увещеваниям — что ж, дело-то его, бесспорно, хотя попыток достучаться до него я не оставлял. Джихун этого в жизни бы не одобрил, но что делать? Пока я здесь — я в какой-то мере отвечаю за него. Будет неловко, если в мою смену с ним что-нибудь случится. Кстати об этом, то есть о сроке моего пребывания в этих гостеприимных тесных стенах, мы с ним так и не поговорили. Это было странно, но коль спонтанность руководила его жизнью, то и моей тоже. Иногда мне казалось, что моё появление не стало для него большим событием. Я просто присоединился к течению, по которому он плыл, и ему было всё равно — уйду я или останусь. Вечером, когда он возвращался, я встречал его у двери и, стоило ему ступить в квартиру, я выбегал из неё по делам, которые ради него откладывал весь день. На обратном пути я оглядывал другие двери — чужие, закрытые. За некоторыми уже кто-то был, и тогда из-за двери доносился запах очередной жизни, а за некоторыми было тихо. Моя дверь была приоткрыта. Это было приятно — значит, понял, что я не насовсем от него ушёл. Но тунца он доставал и открывал только тогда, когда я возвращался. Эта маленькая деталь говорила мне о многом. Если бы я прямо с порога чувствовал запах тунца — значит, он ждал меня, значит, он был уверен, что я вернусь. Это было бы нечто вроде соглашения: ты здесь, и вот твой тунец. Раз тунец здесь, то и ты, будь добр, будь тоже. Но тунца не было — а значит, меня могло не быть тоже. Вот это бы особенно понравилось Джихуну, если бы, конечно, у него изначально усы не встали дыбом от этой истории. Так вот и проходили наши с Человеком дни. То, что он оставался Человеком — это тоже важно. Это меня сначала смущало, но потом я понял — так он уважает меня и мой выбор. Он не назвал мне своего имени и не спросил моего, потому что ни ему, ни мне было не известно, как долго мы будем рядом, и не будет ли нам потом больно. Он всё понимал. И я тоже. Я понимал, что я уже слишком взрослый, чтобы он нянчился со мной, как с котёнком, хотя пару раз меня одолевало желание схватиться за шнурок толстовки, который он теребил, или покатать ручку, которую он отбрасывал, исписав несколько листов. Было бы здорово порезвиться с ним, но его лицо всегда было таким озабоченным и усталым, что я просто утаптывал одеяло, прибитое к столу, и ложился рядом. Он мог часами сидеть и корпеть над своими записями, листать книги, которые лежали повсюду в комнате, где мы жили, и я лежал с ним так, будто не лежал весь день. Не уверен, что он понимал мой поступок, но ему было приятно — я понимал это, когда на меня опускалась его большая ладонь и проводила по моей опрятной шёрстке с ласковым усилием. «Хорошо, что ты тут», — будто говорила она, а потом снова возвращалась к чернильному танцу с ручкой над клетчатыми листами. И я был тут. — И что ты там увидел? — широко зевнул Человек, подойдя к окну, на котором я обосновался. — Сегодня солнечно. Но вечером, по-моему, снова будет дождь. «Будет, после обеда», — ответил я. Облака спускались к ощетинившимся антеннами крышам, грязно-белые от скопившейся в них стылой воды. — Не люблю дождь, — вдруг сказал Человек и встряхнул своей тёмной волнистой шерстью, а потом погладил меня пальцем по лбу. Я поднял на него глаза. Раньше за ним таких приступов не наблюдалось. Человек был растрёпанным, тёплым. Он пах тяжёлым одеялом, вчерашним ужином, чем-то кислым, тревожными снами. Его ладонь осталась на моей нагревшейся под лучами голове, а пальцы рассеянно перебирали мою шёрстку. Я заурчал, слабо ударив хвостом по подоконнику. — Проголодался? Я долго спал, да? Но сегодня же суббота. Пойдём есть. И он ушёл в другой конец комнаты, к маленькому холодильнику, у которого был талант: еда из него исчезала почти моментально. Сколько Человек не набивал его, всё куда-то девалось. Чудеса. Сунув руку под стол, на который он выложил продукты для позднего завтрака, Человек включил печку. Та едва уловимо загудела, и я понял, что сегодня Человек никуда не пойдёт. Но эта мысль меня скорее обрадовала, чем раздосадовала. Мне стало интересно, чем он будет заниматься — ведь субботу мы вместе еще не проводили. Вдруг он включит телевизор, и мы весь день будем смотреть что-нибудь и поедать закуски, среди которых, я знал, был осьминог. Вот бы попробовать… — Ты идёшь? — хрипловато окликнул меня Человек, открывая банку с тунцом. Я потрогал носом запах, разлившийся из-под жестяной крышки. Чудак этот Человек… спрашивает ещё. Я спрыгнул с подоконника и засеменил к опустившейся на служивший мне обеденным пристанищем журнал заветной банке. Подобрав лапы и обернув их хвостом, я принялся за любезно предложенного мне тунца. О, оставшиеся мои жизни! Какое счастье, что у меня есть этот холодный, жирный, ароматный тунец. Я еще никогда не был так рад потерять работу. «Впрочем, — подумал я, облизываясь и делая паузу, ибо никакая трапеза не обходится без мысли, — я её скорее не потерял, а сменил». Додумав мысль, я перевёл взгляд на Человека. Тот жевал что-то, и тоже смотрел на меня. Манеры людей оставались для меня пока еще не изученной областью, но мне он казался несколько рассеянным. «Что такое?» — спросил я глазами. «Да так», — ответил его взгляд и перепрыгнул на контейнер с закусками. Вдруг по стеклу ударили первые лёгкие капли дождя. Солнце, которого и видно-то не было, скрылось за облаками, но в нашей комнате почему-то не стало темнее. Я сначала удивился, а потом понял. Это потому, что Человек улыбнулся.«Дорогой Джихун, — подумал я, глядя, как Человек набивает рот остро пахнущей капустой, — он бы тебе понравился. Только не шипи на меня. Лучше хорошенько покушай и выспись сегодня.»