***
В такие зимние вечера люди предпочитают отсиживаться дома, перед телевизором в теплых объятиях пледа. Мороз сковывает пласты снега, покрывает твердой коркой; суставы сводит от холода, и зуб на зуб не попадает; воздух дерет горло и паром поднимается к колючему, звездному небу. Именно в такой вечер Хосок оказался на улице. Не по своей воле. Из общежития его выгнали за то, что не смог больше оплачивать проживание, своей квартиры не было, близких друзей и знакомых не было, поэтому идти было некуда. В руках спортивная сумка, за спиной потрепанный рюкзак, а в голове ни одной идеи — что делать дальше. Хосок сидит на спинке занесенной снегом скамейки, поставив ноги на сиденье, и трением пытается согреть побелевшие руки. Хосок не то чтобы расстраивается, он не привык унывать, но в голове нет ни единого соображения, как вернуться к прежней жизни. И вот знаете, это та самая ситуация, когда хуже уже некуда, и всё же слез нет, нет даже намека на них. Завтра, или точнее уже сегодня, буквально через пять ночных часов, нужно будет идти на занятия, а у Хосока не сделаны пары — негде их делать, вещи хоть забрасывай окончательно — некуда их деть, одежду сменить если только в университетском туалете. Хосоку очень сильно хочется спать, но морозной ночью эту обычную человеческую потребность можно приравнять к суициду. Хо сильнее надвигает на уши шапку и оглядываться по сторонам в поисках хоть какого-нибудь человека. Но парк, в котором Хосок нашел временное убежище, безлюден от слова совсем. Спустя полчаса в голове у парня начинает крутиться мысль пойти погреться хоть куда-нибудь, например в круглосуточный супермаркет. Все равно, куда. А все потому что снежинки, опускаясь на руки, подозрительно медленно тают. Ещё спустя сорок минут на другом конце парка появляется неспешная, тёмная фигура, она почему-то пригвождает Хосока к своему месту, не дает двинуться. Парень одет во всё черное, что слишком резко контрастирует с белоснежным, зимним покрывалом, но так потрясающе растворяет фигуру в ночи; руки засунуты глубоко в карманы пальто; массивные ботинки мягко поскрипывают, даже походка выражает задумчивость, не говоря уже об отстраненном, блуждающем взгляде. Такое чувство, будто Хосок очень-очень давно не видел людей, потому что он сосредоточенно встречает взглядом парня, просто смотрит с некоторым непонимание такой своей реакции. И она не остается незамеченной незнакомцем. Он, пройдя чуть дальше скамейки, останавливается и, повернув голову, строго спрашивает густым, бархатным голосом. — Что? Хосок отвечает не сразу, смешно передергивает или пожимает плечами. — Простите? — Почему вы так странно на меня смотрите? Что-то не так? Чон вообще тушуется от тона, от ситуации, от того, что в наглую рассматривает парня. Если честно, из-за этого мороза мозги вообще отказываются работать, и все силы уходят на то, чтобы не замерзнуть. Хосок втягивает шею и утыкается носом в намотанный шарф прежде, чем ответить, а точнее что-то смущенно пролепетать. — Извините… Я не хотел. Просто зацепился взглядом… Незнакомец как-то неопределенно хмыкает и отворачивает голову, чтобы снова продолжить путь, на что Хосок облегченно выдыхает. Однако, сделав лишь пару шагов, парень снова останавливается. — Что вы здесь делаете так поздно? — Я? Вот… сижу здесь. — Ну это я вижу, — в чужом голосе так явно слышится усмешка, но она не касается ни губ, ни глаз, — вам что, некуда идти? Хосок хмурится, жутко жалея о том, что имел неосторожность прожигать взглядом этого парня. Хмурится ещё и от того, что незнакомец выстрелил наугад, но в точку. Всё-таки неприятно слышать вот такую правду от чужого человека. — С чего вы взяли, что мне некуда идти? — А, то есть вы по собственной воле, нет, по собственному мазохизму сидите здесь? — Вам-то что до этого? — Мне? Абсолютно всё равно. И, в подтверждение своих слов, незнакомец резко разворачивается и собирается уже уходить. Только в спину ему летит запоздалый, неожиданно честный, приглушенный ответ. — Да… Мне некуда идти. Комнаты у меня больше нет, работы, по сути, тоже. И незнакомец возвращается, останавливается перед Хосоком, рассматривая его безо всякого интереса. Вообще, можно было бы наплевать и уйти, но парень действует по-другому, прилагая особые усилия, чтобы не было видно, как глубоко в душу попали слова Хосока. Незнакомец, кажется, вообще даже не раздумывает над вопросом, просто достает из кармана небольшую связку ключей и кидает Хо. Тот успевает только удивленно дёрнуться, и связка со звоном падает на скамейку, тонет в снегу. — Что это? Зачем? — Хосок разгребает слой снега, держит на дрожащих руках ключи. — Если вам некуда идти, можете переждать ночь у меня. Хосок потрясенно молчит, ощущая застывшими пальцами холод металла. Может эта та ситуация, в которой нужно бежать куда подальше от этого парня в черном? Может он маньяк какой? — У… у вас? — Видите вон тот высотный дом? — незнакомец указывает пальцем на многоэтажку, расположившуюся у входа в парк, — первый подъезд, второй этаж, квартира тринадцать. Меня не будет дома несколько дней, так что можете не бояться. Если захотите уйти, просто оставьте ключи в почтовом ящике. Незнакомец произнес все это безразличным тоном, как будто робот повторял заложенную в программу фразу, и выбивал этим твёрдую почву из-под ног Хосока. Прежде чем Чон успел хоть что-то ответить, парень быстро ушел и будто растворился в темноте. И Хосоку то-ли хвататься за этот шанс и кричать от радости, то-ли спросить у судьбы мол, что здесь происходит и как к этому относиться. Во всяком случае за Хо решает его организм — руки и лицо начали болеть и белеть от холода, и было бы хорошо, если Чон мог хоть одним пальцем на ноге пошевелить. Перспектива умереть в самом начале пути не радует, от слова совсем. И спустя десять минут раздумий Хосок поднимается с насиженного места, крепко сжимая в руке спасительную связку ключей, будто она может исчезнуть, раствориться. Найти нужную квартиру не составило труда. Она самая обычная, никаких трупов, коллекций оружия и ножей, в общем этих и других признаков маньяка не наблюдается. Хосок усмехается собственным, глупым мыслям и чувствует, как к замерзшим конечностям приливает кровь. От этого руки и ноги заходятся мурашками, неприятным покалыванием, и Хо чувствует ещё большую боль. Но это все же лучше, чем замерзать на улице.***
Спустя год Хосок все также приходит в эту квартиру. С той только огромной разницей, что в ванной прочно обосновалась его зубная щетка, в шкафу аккуратно разложены его вещи, ему принадлежит вторая связка ключей, и каждый вечер Хосок любит готовить на маленькой кухне. Для Тэхёна. Это тот самый незнакомец в черном. У него, оказывается, потрясающе глубокие, карие глаза, светлые волосы, в которые Хосок любит зарываться носом по утрам, родинка на носу. И ещё много-много всяких мелочей, что любит подмечать Хо. Он влюблен в эти мелочи до того самого чувства в груди, которое именуют «бабочками». Есть одно «но». Отношения между Хосоком и Тэхёном нельзя назвать любовью, во всяком случае, в общепринятом смысле этого слова. Так считал Хо. Тэхён никогда не говорил, что любит, мог целыми днями где-то пропадать и не отвечать на звонки перепуганного Хо, а потом снова молчать и ничего не рассказывать. Ещё Тэхён практически никогда не улыбался и редко вообще выражал чувства, даже когда проводил вечера дома. Он просто садился перед телевизором, закидывал ноги на столик и бесцельно перелистывал каналы. Хосоку в такие моменты казалось, что он здесь явно лишний, ну или вообще просто для мебели. Но Чон отгонял такие мысли, снова рисовал улыбку на лице и любил садиться на пол, рядом с диваном, приковав взгляд к красивому лицу. Так могло продолжаться достаточно долго, прежде чем Тэхён бросал свою фразу: — Встань с пола. — Не хочу. Мне здесь удобно. — Встань, я сказал. Не хватало ещё, чтобы ты простудился. В такие моменты Тэхён усмехается, потому что вспоминает их первую встречу и как потом полмесяца лечил совсем расклеенного Хо. — Мне холодный пол не страшен. Тогда Тэхён со вздохом откидывает одну руку на спинку дивана, а другой приглашающе похлопывает рядом с собой. Да! Это именно то, чего всегда добивается Хосок. Он, с видом победителя, поднимается с пола и уютно устраивается рядом с Тэ, обнимает его поперек живота. Телевизор работает, но его никто не смотрит, каждый бывает занят своими мыслями. Или Хосок может приглушенно рассказывать, как прошел его день в университете, и Тэхён, накручивая на палец прядь медных волос Хо, скорее прислушивается к его говору, чем к болтовне телевизора. Редко когда Хосоку удавалось вытащить Тэхёна куда-нибудь из дома на время выходных. Но если всё-таки удавалось, эти часы были самыми лучшими. Тэ обычно всегда отставал, шёл неспешным, прогулочным шагом и старался не потерять из виду Хо, который носился, как подорванный, забегал во все магазинчики и затягивал туда Тэхёна. И пока Тэ старался тщательно рассмотреть все интересные товары на прилавке, Хосок успевал обежать всё помещение. При этом постоянно прибегал с какой-нибудь классной вещицей к Тэхёну и совал под нос, в надежде увидеть заинтересованность. Но такое бывало редко. После, уже поздним вечером, они заходят в продуктовый и Тэхён всегда берет тележку. А всё потому что Хосок очень любит залезать прямо внутрь и кататься. — Ребенок, — ворчит Тэхён, хотя должен называть Хосока хёном, но всё равно не отказывает. В поздний час в магазине практически нет людей, только уставший кассир за прилавком, и это идёт на пользу любимому занятию Хо. Никто не мешает кататься в тележке, ведомой Тэхёном, и хватать с полок понравившиеся продукты. Домой возвращались ближе к ночи с пакетами, наполненными разными сладостями, крекерами и рамёном. Хосок, утомлённый за долгий день беготнёй и катанием, засыпает на диване в окружении открытых пачек чипсов и конфет. И тогда наступает черед Тэхёна не сводить глаз с лица Хо. И может ли возникать сомнение в том, что Тэхён любит Хосока? Не может. По-другому. Но любит. Тэхён про Хосока знает абсолютно всё, Хосок про Тэхёна — ничего. Хо пытался расспросить про семью, друзей, прошлое, но получил недвусмысленный совет «не лезть туда, куда не следует». И Хосок не стал возражать. Всё же прошлое Тэхёна — это его личное дело. И оно само нашло Хосока.***
Хосок с отупением смотрит на находку и слушает, как в висках глухо отбивает ритм сердце; кожу неприятно холодит металл. В дрожащих руках зажат пистолет. Хо нашел его в их общей спальне, в шкафу, под ворохом сложенной одежды. На кухне всё также обжаривается куриная грудка, в ванной шумит стиральная машинка. Сегодня пятница, и Хосок решает заняться делами по дому, пока Тэхён ещё не вернулся с работы. Только как теперь продолжить? Хосок с трудом поднимается с колен и в это же время слышит из прихожей звук открываемой двери, а следом — голос Тэхёна. — Хо, я дома. Хосок мечется. Что ему делать? Положить пистолет на место и сделать вид, что он ничего не знает? Врать Хо никогда не умел. Или потребовать объяснений? Во всяком случае, уже поздно. Дверь спальни открывается и пропускает Тэхёна. Он всё ещё в пальто, с намокших волос стекают капли — видимо, на улице начался дождь, взгляд медленно скользит по растерянной фигуре Хосока в растянутом свитере Тэ и останавливается на пистолете, зажатом в несмелой руке. На секунду тень смешанных эмоций ложится на лицо Тэхёна, но следом оно становится ещё скованней, чем прежде. — Тэ… Что это значит? Что это такое? — голос Хосока хрипит и обрывается. В следующую секунду Тэхён выхватывает пистолет из рук Хосока и приставляет дуло прямо к его лбу. — Я говорил тебе? Я тебя предупреждал, чтобы ты не рылся в моих вещах? — Тэхён смотрит прямо в глаза напротив, чеканит слова, опускает палец на курок. А у Хосока пропадает ощущение реальности. По стеклу барабанит усилившийся дождь, с кухни доносятся аппетитные запахи, но это словно через вату доходит до Хо. Он с трудом сглатывает, от чего кадык дёргается вверх-вниз. — П… Предупреждал… Но я… — Но ты полез. Что ты мне теперь предлагаешь, застрелить тебя? — Ты не выстрелишь…- глухо шепчет Хосок и всё же зажмуривает глаза. Но Тэхёна обреченно выдыхает и опускает руку, или она рушится вниз под действием металла оружия. — Не выстрелю… Забудь про это! — звучит как приказ, не допускающий возражений. Тэхён выходит из комнаты и захлопывает дверь, позволяя Хосоку рухнуть на колени в одиночестве.***
Хо ковыряет вилкой чуть подгоревшее мясо и есть, видимо, не собирается — аппетит выбило, как и твёрдую почву из-под ног. Напротив сидит Тэхён. И вот таким Хо его не видел никогда. — Тэхённи… Скажи, зачем тебе пистолет? Тэ отрывает колючий взгляд от стола и впивается им в лицо Хосока. — А зачем, по-твоему, людям бывает необходимо оружие? — Чтобы нападать. Или защищаться. — Вот видишь, сам ответил на свой вопрос. Чтобы защитить себя. И тебя. Просто, защитить. Тэхён оправдывается, и это ясно как день. — Ты бы мог так сказать сразу. Соврал бы мне, и я поверил, и не задавал бы сейчас эти вопросы. Но ты ошибся в поведении и приставил мне дуло ко лбу, — Хосок слабо всхлипывает — запоздалая из-за шока реакция накатывает теперь волной, огромной силы. А Тэхён сжимает под столом кулаки, молчит и понимает, что Хосок говорит правду. И злится от этого, прежде всего на самого себя. За то, что прокололся, за то, что угрожал по сути любимому человеку. — Испугался? — шепчет наконец Тэхён, забрасывая подальше свои мысли. И Хосок кивает, отбрасывая дрожащими руками вилку, давится слезами. — Нет-нет-нет! Только не плачь, — Тэхён срывается с места, опускается на колени рядом с Хо, отнимает руки от его лица, — слышишь меня? Просто забудь про это, ради себя забудь. На это Хосок упрямо мотает головой, тщетно пытаясь остановить слезы. — Ради себя? Тэхен, что за глупости ты говоришь? Как я могу это сделать ради себя? Тебе что-то угрожает? Скажи честно. — Мне? Боже, не переживай, мне ничего не грозит, — Тэхён проводит рукой по чужой щеке, смахивая слёзы, и пытается улыбнуться, — не плачь, всё хорошо. Хочешь, мы поедем завтра… в парк аттракционов? А потом пойдем в кафе, купим вкусные пирожные. Ну? Такие простые слова и детские обещания, прикрывающие вранье, но именно они успокаивают Хосока, возвращают сердцу нормальный ритм. Он наивно, согласно кивает и трет сжатыми кулаками глаза. — Лучше — шоколадный торт… — Как скажешь, — Тэхён бросает взгляд на несостоявшийся, подгоревший ужин, — это, я думаю, мы есть не будем… Рамён? — Рамён, — с улыбкой сквозь слёзы проговаривает Хо. Пусть Тэхён думает, что такое возможно забыть. Но Хосок точно не забудет.***
— Я родился в Тэгу, всё своё детство и юношество провёл там, — говорит вдруг Тэхён, наблюдая за Хосоком, который с увлечением расправляется со вторым кусочком шоколадного торта. В ответ на эти внезапные слова Хо даже жевать перестаёт, с удивлением смотрит на Тэхёна и с опозданием понимает, что Тэ хочет дать ему узнать то, что так долго и упорно скрывал. — Но в восемнадцать спонтанно переехал в Сеул. — О, это так банально, — бормочет Хосок, подперев щеку ладошкой и пережёвывая очередной кусочек, — почему все молодые люди так тянутся в столицу? Хотя я сам такой, уехал из Кванджу… — Столица может дать больше возможностей, — и, помолчав, Тэ добавляет, — но также много и забирает. В Тэгу у моей семьи был небольшой домик, мы каждый вечер собирались на кухне за большим столом и ждали с папой, чем таким вкусным угостит нас мама. А каждую пятницу мы устраивали кинопросмотр, и мама с папой ссорились из-за того, какой фильм мы будем смотреть. Побеждала обычно мама, она била папу подушкой, и он сдавался. Тэхён совсем незаметно улыбается, но на этот раз улыбка касается глаз, а Хосок впитывает каждое слово, поглощает и понимает, что второго такого «приступа откровенности» может и не быть. — А угадай, что я любил делать, когда мы ходили с мамой в супермаркет? — Ммм, — Хо прикладывает палец к губам, мило хмурится, соображая, но ответ приходит как-то сам по себе, — кататься в тележке? — Точно. Как и ты сейчас. — Вот видишь, я был тебе послан самой судьбой, можем кататься вместе. — Ага, сейчас. Все дети любят кататься в тележках, это ни о чем не говорит. — Говорит. Тогда катали тебя, а теперь — ты. Постой… — Хо громко возмущается, обращая на себя внимание всех присутствующих в кафешке, — ты меня только что ребенком назвал?! — Ну а кто ты есть? — Тэхён тянется вперёд и смахивает шоколадные крошки с губ и щеки Хосока, — самый настоящий ребёнок. — Ну скажи еще, что тебе это не нравится! — Хо смешно дует губы и вызывающе смотрит на Тэ. — Нравится. Мне всё в тебе нравится. И Хосок тушуется от этого, мило краснеет. Это желанные слова, которые всегда приятно слышать от любимого человека, но от Тэхёна их услышать довольно трудно. Поэтому Хо и не может к этому привыкнуть, всегда как в первый раз, как первое признание. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Потому что ты хочешь это услышать. Хосок молча опускает глаза, и на губы непроизвольно ложится улыбка. Такая улыбка, которую трудно удержать внутри, и ты сидишь, как дурачок, и светишься от счастья. А Тэхён наблюдает за такой реакцией. — Почему ты улыбаешься? — Не знаю, просто так. Ты рассказываешь мне о себе впервые за эти месяцы. Я хочу знать тебя всего и пока не вижу ничего, что ты мог бы от меня скрывать… Ты ещё что-нибудь расскажешь? — Возможно. Постепенно.***
Весь оставшийся вечер Тэхён старается втянуть Хо на все аттракционы, игровые автоматы, какие только можно и нельзя, старается, чтобы ручки Хосока всегда были заняты сладкой ватой, мороженым или упаковкой мармеладок, под конец Тэ даже удаётся выиграть для своего парня какого-то огромного, непонятного, желтого пингвина. Его сразу же окрестили Шанни, и Тэхёну оставалось только умиляться тому, как скачет желтая тушка. Точнее от радости скачет Хосок, совсем скрывшийся за пингвином. В целом, Тэхён старался, чтобы Чон скорее забыл тот случай с пистолетом… Точнее, забыть такое невозможно, просто пусть воспоминания блекнут. Даже странно то, что Хосок всё ещё рядом, а не собрал вещи и свалил куда подальше от этого психа, в безопасное место. Но он рядом. А у Тэхёна сердце болезненно дёргается и замирает, когда он вспоминает, как приставлял дуло ко лбу Чон Хосока. Такое невозможно простить. Но его простили. И ему всё так же солнечно улыбаются. А Тэхёну это странно.***
Ещё холодное, мартовское солнце за день всё-таки успело высушить влажный после продолжительных дождей асфальт, а в лёгких клубился воздух, наполненный запахами весны. — Пахнет звездным небом, — вдруг произносит Хосок, закидывая голову назад и вглядываясь куда-то далеко вверх. Они не спеша возвращаются домой после долгого и богатого на эмоции дня. Уже далеко заполночь, и на узкой, пешеходной улице, помимо двух парней, больше ни единой живой души. И в этом одни только плюсы. Тэхён перебирает пальцами пальцы Хосока, держа его руку в кармане своей толстовки, чтобы не было холодно; на слова Хо он непонимающе и с интересом хмурится, следит за направлением его взгляда. — Что? Пахнет звездным небом? И как же оно пахнет? Хосок переводит взгляд на Тэ и чуть-чуть тушуется, потому что в его тоне проскальзывает лёгкая насмешка, не злая, нет, но всё же. — Ну, так часто бывает весной, но только ночью. Тебе не кажется? — Знаешь, как по мне, пахнет только влажной землей и выхлопными газами. — Фу, Тэхён! — Хосок пихает вперед своего жёлтого пингвина и проходится им по голове Тэ, — зачем всё портишь? — Ну а что? Я просто не представляю, как может пахнуть звёздное небо. — Айщ! Это же образно. Сам должен определить, чем для тебя пахнет допустим эта весна. Ты же чувствуешь этот прохладный воздух, такой свежий и колючий, прямо как свет звёзд. Вот мне и показалось… Хосок снова обращает взгляд к небу и от этого слегка путается в собственных ногах, пока Тэхён влюблённо смотрит именно на него. Ким Тэхёну не хочется смотреть на небо, всё равно звёзд на нём он не видит. Это издержки того факта, что они живут в многотысячном городе — фонари, линии света от фар машин, мигающие огни живущих многоэтажек и потоки неона. Всё это перекрывает настоящий, живой свет. Ким Тэхён видит свои звёзды и свою вселенную в глазах Хосока. — О, хорошо, я понял. Знаешь, чем пахнет моя весна? — И чем же? — Моя весна пахнет тобой. — Боже… И это всё, что может сказать Хосок, пока чувствует, как Тэхён сжимает его пальцы своей рукой. Ну что он за человек такой? Терпишь его колкости-грубости и холодность, потом он говорит вещи, от которых подкашиваются ноги, сердце приятно покалывает, а на глаза наворачиваются слёзы. Вот и сейчас Хосока часто-часто моргает, чтобы загнать слёзы обратно. А Тэхён тем временем останавливается и притягивает к себе Хо, утыкается носом в волосы цвета меди. — Но сейчас ты пахнешь сладкой ватой и ананасовыми мармеладками. Хосок прячет лицо на груди Тэ и якобы сильно бьет того ладошкой от переизбытка чувств. Но подобное проявление агрессии может вызвать только умиление, и Тэхён смеётся, сильнее прижимает Хо и смеётся так, как не смеялся никогда. — Ты придурок! — бормочет Хосок, с замиранием сердца и колоссальным удовольствием вслушиваясь в перекаты смеха своего парня, — и такой другой. Ты такой другой стал после… Хосок не договаривает — итак всё понятно, а Тэхёну не хочется этого слышать, он чувствует, как тает улыбка Хо. Но он, Хосок, всё сильнее прижимается к Тэ, сминая в руках чёрную, плотную ткань толстовки. — Ты делаешь это просто, чтобы загладить вину? Не надо, Тэ… — Замолчи. Я делаю всё это для тебя, просто потому что ты парень, которого я люблю. Мой парень. Да, я виноват, но… Айщ, ну всё, ты сам напросился! Тэхён перехватывает Хосока в области коленей и закидывает себе на плечо, собственнически похлопывая по заднице. — Ты точно придурок! Совсем охренел? Отпусти меня! — Хо дубасит Тэ по спине сжатым кулаком и желтым пингвином и верещит на всю улицу. Но Тэхён сильный, держит крепко, а на широких плечах лежать, в принципе, удобно, поэтому удары постепенно сходят на нет. И Хосок расслабляется насколько это возможно. — А если нас увидит кто-нибудь? — Ну и что? Плевать мне на них. Я просто несу домой своего загулявшегося парня. — Чего?! — Ничего, держи лучше крепче своего пингвина-мутанта. И Хо послушно прижимается к Шанни, пряча в жёлтой игрушке улыбку, вновь засиявшую на губах.***
За последующую неделю у двух парней появилась своя традиция. Поздно вечером, когда Хосок возвращался с учебы, а Тэхён с работы, когда все домашние дела сделаны и все вечерние шоу просмотрены, они садились на кухне перед дымящимися чашками с чаем или ложились в обнимку на узком диване, и Тэ рассказывал о себе до глубокой ночи. Рассказывал всё, что было бы интересно Хосоку. То есть абсолютно всё. Как в школе дрался за девчонку, но от победы не получил никакого удовольствия. Потому что девчонка оказалась стерва стервой, а его сосед по парте был гораздо симпатичнее. Как в первый раз поцеловал Мин Юнги, этого самого соседа по парте, около черного входа, за что получил кулаком по носу. Было больно, но целоваться с парнем понравилось безумно. — Ой, ну и всё тогда! — Хосок в тот момент скрестил руки на груди и состроил обиженную моську. — Ну прекращай. Ты же не будешь меня ревновать к прошлому? Всё равно целовать тебя гораздо приятнее. — Ну хорошо, на этот раз ты прощён. Потом Тэхён рассказал, как в первый раз провёл эксперимент с волосами — покрасил кончики в ярко-зеленый, за что получил от отца. Но на этом не остановился. Как, очертя голову, бросился в самую чёрную муть подростковой жизни. Как угнал и разбил вхлам чей-то мотоцикл, бил стёкла в машинах, убегал от полицейских, прижимая к себе сумку с баллончиками с краской. Как в один момент загорелся мечтой стать художником и прославить родной Тэгу. Как испортились отношения с родителями, и они не приняли его ориентацию. Точнее приняли, но в штыки, и потому пришлось этот самый, родной Тэгу оставить, променять на шумный Сеул. Как успешно поступил, и так же успешно вылетел из института за прогулы и оскорбление декана, оставшись ни с чем на улице. — Первую ночь, после того, как меня выгнали, я провёл в парке на скамейке. — Постой… Неужели? — Правда судьбоносно получилось? На той самой скамейке, на которой впервые встретил тебя, — Тэхён с полуулыбкой наблюдает за сверкающими от слёз глазами Хосока. — Ты поэтому мне предложил переночевать у тебя? — Да. Я не хотел, чтобы этот милый мальчишка, с красным от мороза носом, разочаровался в жизни также, как и я. Поэтому помог тебе. Мне тоже помогли, только я ждал этого гораздо дольше. И хорошо, что темно. Хорошо, что Хосок, закрыв глаза, прижимается к тэхёновой груди. Не нужно ему видеть этого взгляда в сторону шкафа, туда, где спрятано оружие. — Я устроился в архитектурную контору, просто помощником, но зато у меня появилась работа, а потом и жильё. Но я перегорел за время своего юношества. — Ты всё ещё разочарован в жизни? — Ну, у меня есть ты. Как я могу быть разочарованным в своей жизни? И Хосоку после таких разговоров нравилось засыпать на груди Тэ с мыслью, что вот оно, то, чего он так долго ждал в их отношениях. И может быть даже хорошо, что Хо тогда нашёл то, что находить не следовало. Со временем страх, появление которого было абсолютно закономерным, что Хосок проснётся посреди ночи и увидит над собой Тэхёна с пистолетом, готовым пробить ему мозги пулей, исчез. Пока в один день Тэ не вернулся с работы. Точнее ничего в этом странного нет. Ким ещё с утра позвонил Хо в институт и сказал, что ему срочно нужно уехать из Сеула по делам своей конторы. Хосок, который вылетел из аудитории во время пары специально, чтобы ответить Тэхёну, естественно был жутко расстроен, но истерить зря не стал. Только вот этим днём была пятница, что означало одиночество Хосока на время выходных. Это грустно, и именно это окончательно подпортило настроение Хо. Следующим вечером, после долгого и нудного лежания перед телевизором, Хосок решает развеяться, выгулять свой новый брючный костюм, а точнее сходить всё-таки в магазин и купить те самые конверсы, на которые Тэхён пускает слюни вот уже третью неделю. Хосок эти недели копил деньги со своей стипендии, и теперь будет приятно снова увидеть яркую улыбку на лице Тэ. Ранним вечером, уже освещённым тёплым или резким неоновым светом, на торговой улице Мёндон до толкотни много народу, в принципе, как и всегда. Хосок любит большое скопление людей, и даже этот монотонный, настойчивый гул и громкие звуки всегда были в радость. Только на этот раз Хо здесь без Тэхёна, а без него становится как-то тревожно, тоскливо и неуютно. Поэтому путь до магазина был пройден быстро, а покупка совершена ещё быстрее, и Хо, крепко прижимая к себе подарочную коробку, мечтал только о том, как бы поскорее добраться до дома, позвонить Тэхёну и услышать родной голос. — Поосторожнее, пожалуйста! Хосок дёргается и замирает, останавливаясь посреди шумящей толпы. Почему так получилось, что он услышал «родной голос» гораздо раньше, и не по телефону, а прямо так? Обращались даже не к нему, и тот, кто бросил эту фразу, видимо, столкнулся с кем-то. Да и Хосок может ошибиться. Нет, не может. Не может он спутать низкий тембр и глубокие модуляции голоса Тэхёна ни с каким другим. Это было бы сродни кощунству. Но Тэ сейчас в другом городе, не мог он оказаться в центре торговой улицы Сеула, или должен был предупредить, что возвращается раньше срока. Или у Хосока совсем едет крыша. Во всяком случае плевать на всё это, и Хо озирается, буквально вгрызается в прохожих, отчаянно пытаясь найти подтверждение того, что ему не почудилось. И находит. Меньше, чем за минуту выхватывает удаляющуюся фигуру — светлые волосы, широкие плечи. Тёмно-серая кожаная куртка, которая была на Тэхёне в эту пятницу, Хосок сам застёгивал молнию до конца, когда провожал парня на работу. То есть… сомнений быть не может. Прежде чем начинает работать мысль, Хо резко разворачивается и начинает пробираться сквозь упрямую толпу, расталкивая недовольных людей и спотыкаясь о чьи-то ноги. — Тэ… Хосок пытается окликнуть Тэхёна, но вновь врезается в мужское плечо, от чего из груди выбивает весь воздух. И слова застревают в горле, так и не сорвавшись с губ. Да и с какой радости?.. Что Тэ вообще делает здесь? Решил устроить сюрприз? Или что? Помимо воли, как это всегда бывает, в голову начинают лезть мысли о ком-то на стороне. Парень хмурится, но старается не думать о таком и поддаётся желанию остаться теперь незамеченным. Ведь можно просто проследить за Тэхёном и убедиться в том, что ничего страшного не происходит, и Хо просто накручивает себя.***
Через час Хосок очень сильно пожалел, что ввязался в эту долбанную игру в шпиона. Детские игрушки, из-за которых в последствии на теле Хо останется безумно много синяков от столкновений, а шкала под названием «терпение» заметно поубавится. Пройти всю улицу Мёндон вслед за Тэхёном, да ещё и петляя между зданиями, делая какие-то непонятные виражи, делом оказалось очень нервным. Около двадцати минут пришлось ждать Тэ около одного магазина, в голову отчаянно начинали лезть мысли о том, что Хосок его упустил. Между тем ранний вечер вылился в поздний, что никак не помогало держать Тэхёна в поле зрения. Он постоянно исчезал из вида, выбирал переулки, которые с каждым разом становились всё уже и темнее. Хосок уже не был уверен в том, что существует какая-то реальная, конечная цель. И у Тэхёна, и у него. Хосок только сейчас смог осознать, что ревнует Тэ чуть ли ни первый раз за весь год их отношений. Да и не было поводов для ревности, Тэхён не давал их никогда. — Тупая истеричка, — бормочет Хосок под нос, упрекая себя в излишней драматизации. Но нависшая перспектива нового секрета в их жизни не радует ни разу. Достаточно их уже было, причём необоснованных, Хо не сможет вытерпеть ещё один. Поэтому он подальше обходит какого-то пьяного мужика, развалившегося прямо поперек прохода, и следует дальше, за Тэхёном. Хотя следовать становится всё труднее и труднее — людей практически не осталось, Тэ должен был слишком сильно погружён в свои мысли, чтобы не заметить Хо. Тёмно-коричневые, кирпичные стены домов, в темноте казавшиеся абсолютно чёрными, плотно давили с двух сторон, и Хосок начал бояться того, что вскоре отсутствие открытого пространства приведёт к провалу. Плюс ко всему до жути пробирало осознание того, что дома и местность в целом были абсолютно незнакомыми. То есть… вернуться домой делом теперь кажется практически невозможным. — Ну зачем?.. Зачем я это делаю? Хосок в полной мере осознаёт глупость своего поступка, хочется по-детски разреветься и просто сесть на холодный, мокрый асфальт от бессилия. Но парень продолжает идти просто потому что отказаться от затеи уже невозможно. Количество людей, прохожих, жителей домов сходит на нет, по влажным от ночной прохлады кирпичным стенам стекает густыми сгустками темнота, давит на голову и где-то в области груди, свет городских огней попросту сюда не добирается. Ноздри щекочет какой-то тошнотворно-сладкий запах, и Хосоку откровенно страшно. Потому что… даже если бы и был у Тэхёна кто-то на стороне… Зачем идти в такое место? Хо, чувствуете как отнимаются ноги, и становится ещё страшнее, когда Тэ, опережающий его на два десятка шагов, останавливается, упираясь в тупик. Хосок останавливается вслед за ним. Некуда ему деться, не просочиться сквозь стены. — Очень непрофессионально. Он даже не оборачивается, только поворачивает голову в сторону. И тон этот окатывает похуже сгустившейся тьмы. — Слежка явно не твой конёк. Не заметил даже, что я водил тебя по кругу практически час… — растягивая слова, Тэхён медленно поворачивается лицом к своему преследователю. И поворачивается за тем, чтобы застынуть с выражением ужаса и резко сорвать с лица чёрную маску. — Хосок?! — Я… Я… Не понимаю… Первое и единственное, помимо страха, что бьётся в мозгу Чон Хосока. Ну как могла возникнуть мысль о измене? Да лучше бы это и правда была измена, а не вот это. — Хо, малыш! Ты должен отсюда уйти. Как можно скорее. Тэхён протягивает вперёд руки, но Хосок истерично передёргивает плечами и делает шаг назад. — Не подходи. И я не уйду пока не пойму, кто ты, что ты, зачем тебе пистолет и зачем ты завёл меня сюда! — Хо, тебе это не нужно. — Ах вот как?! Ты сейчас где должен быть? В Тэгу, по делам? И что ты делаешь в Сеуле, как будто так и надо?! — Хо, не сейчас, пожалуйста! Я тебе всё объясню… Потом. Правый бок Хосока разрезает острая, тягучая боль, и кожу опаляет что-то горячее; воздух обрывками вырывается из лёгких и не хватает его катастрофически. — Хосок! Крик Тэхёна доходит будто сквозь вату, зато ещё достаточно хорошо видно его искажённое лицо, и как он бросается к оседающему на асфальт Хо, или к кому-то позади него. Хо не может точно сказать, он и думать уже не может, ощущая, как отказывает тело. Дальше — холод шероховатой поверхности и темнота.***
Хосоку кажется, что правый бок невыносимо пылает холодным огнём. Горло скребут когти засухи. Сквозь состояние прострации, парень открывает слипшиеся глаза и видит рядом склонившуюся копну волос. Тэхён сидел, облокотившись о полуразрушенную стену, голова его бессильно опущена на грудь, и, благодаря тишине, было слышно слабое посапывание. Пусть Хосок был укрыт кожаной курткой, выглядевшей сейчас подозрительно потрёпанной, его всё равно бил озноб и потряхивало от холода, исходящего то-ли от его открытого состояния, то-ли от атмосферы самого места. Внезапно, нос парня начал неприятно зудеть, в ту же секунду, тишину разразил пронзительный чих. Хосоку показалось, что здание зашаталось, а в месте с ним и его внутренности с правой стороны. Он почувствовал облегчение и разящую боль одновременно. Тэхён вскакивает с холодного пола и удивленно смотрит на генератор данного звука. — Хосок?! Следом Ким снова рушится вниз, рядом с согнувшимся от боли Хо. Черты Тэхёна ещё не обрели резкость из-за сна, а тревога смешивалась с желанием рассмеяться. — Хосок, Хосок. Слышишь меня? Тэхён обхватывает ладонями горящее лицо Хо и старается сделать так, чтобы тот посмотрел на него. Но Хосок откидывает в сторону куртку, отмахивается от настойчивых рук Тэхёна. — Не хочу… я тебя слушать. И… видеть не хочу. Слова с хрипом срываются с пересохших и потрескавшихся губ, покрытых твёрдой коркой. У Хосока всё плывёт перед глазами, а растревоженная рана, кажется, снова начала кровоточить. И Тэхён видит, как чужая рубашка снова начинает багроветь. Только ему и самому тошно, и вывихнутую кисть периодически простреливает острая боль. На мозг давит всё то, что накатило на Тэхёна, словно цунами, за последний день. — Послушай меня, пожалуйста. В звенящей, сырой тишине какого-то заброшенного, полуразрушенного здания, эти слова звучат так просяще. Хосок никогда не слышал подобного от Тэхёна, подобного тона и подобных слов. Но желания отвечать и соглашаться — нет, желания снова терпеть — нет, желания снова попадаться на крючок — нет. — Я долго… Очень долго был готов тебя слушать, — Чон отворачивается, натыкается взглядом на обшарпанную стену, она расплывается и теряет чёткие очертания. — Больше не хочу. — Нет. Пожалуйста, дай мне последний шанс, — Тэхён практически насильно раздирает пальцы Хосока, переплетая их со своими, — и потом решишь, можешь любить меня дальше, или нет. Хосок кусает губы, но молчит, и Тэхён принимает это за согласие. — Видимо, придётся начать всё с той же скамейки в парке. Я, как и ты, провёл на ней ночь под проливным дождём и думал, что жизнь моя закончилась. Я быстро сдался, потому что мне казалось, что такой, как я, никому не будет нужен. — Эгоист. — Не буду спорить. Я не знал, куда мне деться. Но нашёлся человек… не хочу упоминать его имя. Он дал мне возможность заработать… Предложил распространять наркотики… — О, ясно! Это так они тебе «помогли»? — Хосок болезненно морщится, но скорее не от боли, полосующей внутренности с правой стороны. — Да, я знаю, что загубил собственную жизнь! Но я не смог оставить эту… сферу. Она никого не отпускает. Я просто жил, просто рисковал, у меня было только это и я сам, поэтому я не боялся риска. А потом… Я встретил тебя, я испугался, что ты можешь также запутаться. — Ты испугался, что я могу вляпаться во что-нибудь и поэтому решил сделать так, чтобы я был как можно ближе к тебе и к опасности? — Да. Это так глупо, но я уже не смогу тебя отпустить. Хотя это будет неважно, если ты решишь уйти. Но я всё равно буду тебя защищать, потому что… — Да, потому что теперь и я в это ввязался. Кто это был? Что произошло после того, как я потерял сознание? — Ты следил за мной, но и за тобой тоже следили. Знаешь, наличие нового лица, тем более неизвестного, у нас не приветствуется… — «У вас», — Хосок кривит губы, но наконец заставляет себя посмотреть на Тэ. И это было ошибкой. С каждым словом Тэхён словно становился всё меньше, это тот самый случай, когда «выговориться» не помогает. Наоборот, сказанное давит на плечи невыносимо. Чон замечает разбитую губу, которую Ким время от времени смачивает языком, и ссадину, тянувшуюся по скуле, а кисть была вывихнута, она сильно отекла и явно доставляла Тэхёну боль. — Тебе пришлось драться. — Всегда ношу с собой оружие. Но против нескольких вооруженных «скал» пистолет не сильно поможет. Не знаю, как это называется, но всё сошлось в одном месте, в одно время. Там произошла драка между двумя враждующими группировками, а потом ещё подоспели полицейские. Во время облавы мне удалось уйти и забрать тебя. Хосок несколько раз судорожно хватает ртом воздух, как будто в беззвучном рыдании. На самом деле, он уже всё для себя решил. Говорить с каждым разом становилось всё труднее, горло охватывали спазмы, Хосоку было очень плохо и больно, во всех смыслах. — Я пойму, если ты… — Да замолкни! — выкрикивает Чон, и эта неосторожность выливается в хриплый кашель, — замолкни и слушай внимательно. Ты… ты ещё в ту ночь предрешил мою судьбу, ты привязал меня к себе. Рано или поздно всё должно было случиться. Ты мне врал, я даже не хочу представлять, сколько раз ты уходил и занимался… вот этим. Я не хочу знать, сколько людей ты убил, сколько жизней загубил этими долбанными наркотиками. Из-за тебя мне всадили в бок нож, чуть не убили, мне и сейчас сдохнуть хочется. Хосок закрывает свободной рукой лицо, приводя бешено скачущее сердце в нормальный ритм. — Я надеюсь, ты понимаешь, что мне сложно просто находиться с тобой рядом? Тэхён молча кивает головой, понимая, что, может быть, это последний раз, когда Чон позволяет держать себя за руку. Ким вспоминает, нет, он проживает ещё раз свою любовь к Хосоку. То, как он ночью часами мог вслушиваться в тихое дыхание Хосока и всматриваться в его черты. Как нравилось ему ждать Хосока у дверей института и вместе добираться до дома. Как сложно было оставлять Хосока на долгое время и сохранять всё в секрете. Как чудесно было видеть родную улыбку и эгоистично понимать, что Тэхён становился её причиной. Как больно осознавать, что всё это было временным и, возможно, лучше будет не держать Хосока около себя. — Я сделаю для тебя всё, что угодно, а потом исчезну. Чон с трудом поднимает руку просто для того, чтобы запечатлеть смазанную, но звонкую пощёчину на щеке Тэхёна. — Обещай мне! Слышишь?! Обещай мне, что… никогда не исчезнешь из моей жизни…***
Тэхён мягко обхватывает Хосока за талию и чувствует, как тот плотнее прижимается к нему. — Не спишь, значит? Нам ещё долго лететь, постарайся заснуть. — Не могу, Тэхённи, — тянет в ответ Хосок, — самолёт так шумит противно. — Давай-давай. Доктор Им разрешил нам лететь только при условии, что ты не будешь перетруждаться. — Боже, и когда ты стал таким занудой? — Всегда им был. Серебристый самолёт скользит по ночному небу, ныряя время от времени в редкие облака. Далеко внизу горят огни уже далеко не Сеула, они давно остались позади. Через несколько часов самолёт приземлится в аэропорту Тэгу, где должна начаться новая жизнь. Тэхён и Хосок на это надеялись. Спустя несколько минут молчания, Чон проговаривает вполголоса, чтобы не разбудить спящих пассажиров. — Тэхённи. А когда мы прилетим… что мы будем делать? — Ну, мы найдём какое-нибудь недорогое жильё. Я постараюсь найти работу, буду браться за любые проекты. Но я за тебя больше переживаю, ты бросил учёбу… — Ничего страшного. Дождусь нового учебного года, а пока тоже постараюсь устроиться хоть куда-нибудь. — Ммм, вот видишь, от меня опять одни проблемы, — Тэхён невольно хмурится. — Прекращай. Я всегда мечтал жить в Тэгу. — Серьёзно? Врёшь на ходу. — Я не вру. Хосок роняет голову на плечо Тэхёна и перебирает его длинные тонкие пальцы, свой личный фетиш. — Хо? Почему ты меня простил? — Я тебя и не прощал. Для того, чтобы кого-то простить, нужно на этого человека злиться или обижаться. — То есть ты даже не обижался? — Мне хотелось тебя убить. Вот. Но ещё я любил тебя, и всё ещё люблю. Тэхён мягко касается губами виска Хо и накручивает на палец прядь медных волос, оставляя слова любви на потом. У них будет ещё достаточно времени для этого — целая жизнь и даже больше. У Хосока останется шрам от ранения, как напоминание об ошибках. Его и Тэхёна. Спустя годы он затянется, воспоминания будут блекнуть. Но они не исчезнут совсем. И когда ночью Тэхён будет проводить пальцами по рубцу, он поднимет взгляд на Хосока, и они без слов поймут, что думают об одном и том же. Пока у Хосока бьётся сердце, он будет любить. Пока у Тэхёна есть Хосок, у него будет надежда.