Падший ангел

Его фотографии когда-то украшали страницы модных журналов, интернет-статей и рекламных вывесок. Он блистал на сцене, выражая все эмоции и мысли через движения, отточенные и завораживающие. Он всегда был первым в своём деле, самым известным и любимым публикой. Как только “HAN” появлялось в программках любых мероприятий, билеты расхватывались в несколько раз быстрее обычного. И ему всё это нравилось: от вспышек камер надоедливых папарацци до танцев на сцене, когда, если бы не наушник, музыку совсем не слышно из-за криков фанаток. Но в один день всё это прекратилось. Последнее, что он помнит – яркий свет больничных ламп, неразборчивые голоса суетящихся людей и слишком, как ему казалось, громкий скрип колёс каталки, смешанный со звоном в голове. А потом в глазах потемнело, как бывает, если резко подняться с кровати. И он просыпается в палате, пропитанной едким запахом хлорки, спирта и лекарств. Глаза приходится щурить из-за яркого света, видимость ухудшают тёмные пятна, словно летающие от одного конца комнаты к другому. Джисон пытается привстать, но по позвоночнику волной разливается боль. До скрипа каталки он помнит звук дождя, бьющего по стёклам машины, сырой асфальт, визг колёс и боль. Словно в лицо впивается что-то острое, протыкая кожу, а на рёбра кидают тяжёлую гирю. Страх парализует. Он кричит, надеясь, что белая дверь откроется. И она открывается, впуская морщинистого, сгорбленного мужчину в белом халате. Он проходит по комнате, ступая лакированными ботинками по плитке. Джисон думает, что точно должен услышать скрип. Но он не слышит. За несколько месяцев в больнице двенадцать нервных срывов, попытки отказаться от пищи, затяжная депрессия, постоянное самоистязание, – моральное или физическое – и визиты менеджера, который после стал просто хёном, ведь компания, узнав состояние своего артиста, разорвала контракт. Когда-то красивый и популярный парень стал живым трупом. Он сильно потерял в весе, его мышцы ослабли, а бронзовая кожа побледнела, глаза утеряли блеск, под ними образовались яркие синяки, и руки покрылись следами от постоянных капельниц и уколов. Шрамы, казалось, опутали его тело, словно дикий вьюнок. Толпа фанатов, каждый день собиравшаяся у забора больницы, заметно поредела – многие больше не могли смотреть на то, чем стал их, когда-то, кумир. Джисон не любит выходить из своей небольшой квартиры, на которую пришлось поменять роскошные апартаменты в центре города, когда оплачивать счета стало совсем невозможно – все деньги уходили на лечение. Лечение, которое всё равно не могло вернуть ему слух. Всё отзывалось для него тишиной, разбавляемой только давящей болью в висках, которую он в начале принимал за звук. Уджин-хён приходит несколько раз в неделю и бесится, слыша от когда-то жизнерадостного мальчишки: «ты здесь только чтоб проверить, не сдох ли я». Он пытается вытащить Джисона на улицу, хотя бы прогуляться по парку, но тот даже не думает слушать. Младший смеётся над собственной ироничной шуткой в своей голове, но всё-таки соглашается начать учить язык жестов, хоть и без особого интереса, и через раз понимает по движениям губ части фраз. Ким хвалит его, но не без печали на лице. Скрыть пытается, но Хан всё понимает – друг скучает по старому Джисону. А сам раз за разом закапывает своё прошлое всё глубже, лишь бы не чувствовать этой тяжести, тоски и раздирающей изнутри боли, от которых хочется умереть ещё сильнее. Хан мечется, пытается вырваться из сильной хватки Уджина, но не может – силы у них равными не были никогда, а теперь и говорить нечего. По его раскрасневшимся щекам текут солёные дорожки слёз, ком давит на горло, наровясь вызвать рвоту, а из груди истерика вырывается беззвучным, лишь для него, криком. Он видит свою жалкую реальность в каждом зеркале от пола до потолка, что полностью закрывают стены, и устало обмякает в руках бывшего менеджера. Он истощён морально и физически, а помещение, что точно является танцевальным залом, давит на его хрупкое сознание, словно сжимая в силках. Джисон надеется, что всё здание в эту секунду обрушится прямо на него, навсегда убив его вместе с этой болью. Лёжа на полу собственной квартиры, обняв себя руками, он чувствует, что входная дверь открывается – у Уджина есть запасные ключи. Пошевелиться, чтобы хоть как-то встретить друга, сил нет, поэтому он просто продолжает смотреть на ножку стула рядом с собственным лицом. Хан понимает, что старший не один. В комнату заходит Ким, и младший не знает, кто стоит за спиной хёна. Но кто-то стоит. И этот кто-то одним своим присутствием заставляет Джисона чувствовать стыд за собственную никчёмность. Ведь он даже лежит на грязном полу, по которому вчера шёл в уличных ботинках – от входа до кровати, на которой так и уснул. Незнакомца зовут Чан Кристофер Бан, и Хан ещё в первую их встречу решил для себя, что из этого знакомства ничего хорошего не выйдет. В его жизни больше нет места чему-то хорошему. Всё хорошее осталось в прошлом, вместе с его слухом, карьерой и мечтами. Джисон игнорирует, грубит и язвит – не специально, конечно, просто вести себя по-другому не получается. Уджин долго не говорит, зачем Джисону нужен этот Кристофер, что улыбается так, что ударить хочется. Но сил на это нет. “Я могу помочь тебе вернуться на сцену”, - одна фраза, написанная на листке, и у Хана крышу сносит очередной волной накатившей истерики. Ему это не нужно. Он давно решил, что единственным спасением для него будет смерть. Прошлое не изменить. И лучше вовсе избавиться от памяти об этой красивой сказке, какой жизнь была раньше, чем вновь и вновь рвать на себе волосы от безысходности. Джисон лежит неподвижно больше трёх дней, непрерывно смотря в одну точку на потолке – туда, где штукатурка пошла трещиной в форме молнии. Кристофер приходит, не говоря ничего, берёт ослабшее тело на руки и несёт на небольшую кухню, где сам кормит младшего, что впервые не огрызается на него. И от этого тяжелее сильнее, словно сломанного мальчишку раздавили, почти убив, но бросив проводить последние мгновения в океане боли. Хан глотает детское пюре машинально, невидящим взглядом сверля не имеющую значение точку перед собой. Впервые за долгое время младший говорит, когда Уджин вместе с Чаном пытаются усадить его в кресло-каталку. Словно внутри открывается второе дыхание, он уверяет, что сможет идти сам – иначе будет чувствовать себя ещё более жалко, хотя, казалось бы, куда “более”. Он делает несколько шагов по лестничной площадке и почти падает – почти, потому что Кристофер его ловит и позволяет на себя опереться. Джисону плохо, но он пытается. И в один из вечеров всё-таки соглашается попробовать. Чан, кажется, почти поселился в квартире младшего, заняв жёсткий диван. Хан спит плохо и чувствует, как Бан ворочается, пытаясь занять чуть более удобное положение. Ему стыдно перед старшим, но сделать ничего сам не может. Они занимаются по тридцать минут три раза в день, стараясь привести ослабевшие мышцы Джисона в подобие тонуса, нужного для практики в зале. Припадки и истерики никуда не исчезают, вновь и вновь пытаясь затянуть Хана в бездну, из которой тот так отчаянно пытается выкарабкаться. Хан восстанавливается медленно, почти незаметно, но Уджин, вернувшись после месячной командировки, изменения замечает, треплет уже не сальные волосы и благодарно улыбается Бану, пока тот кладёт в тарелку младшего чуть больше еды, чем в прошлый раз. Джисона всё ещё тошнит иногда, но и с этим Крис, кажется, научился бороться. Истерика вновь охватывает его, когда рука касается металлической ручки, за которой, он знает, его ждёт зеркальная комната. Он отходит на несколько шагов, вновь опираясь о стену, и ноги подкашиваются, заставляя скатиться на холодный пол, где Хан вновь прижимает колени к груди, размазывая слёзы. Он то кричит и, кажется, хочет убежать от этого места как можно дальше, то вновь замолкает, глотая солёную жидкость. От прикосновения к собственному плечу тёплой ладони Кристофера он отскакивает, словно обжёгся, и кричит. Бан вновь берёт его на руки и переносит в свою машину, где на заднем сидении укутывает младшего в плед и запирает двери – Джисон уже пытался выпрыгнуть на полном ходу. Второго раза Крис бы не выдержал. Хан не понимает, почему с ним вообще возятся, почему терпят все его припадки, из-за чего не бросают. Он представить не может, как Бан хочет вернуть его на сцену, глухого и сломанного, не нужного больше никому, кроме двух старших. Чан прекрасно пользуется языком жестов, но просит младшего стараться говорить вслух, чтобы преодолеть ещё один барьер в подсознании. Джисон старается, честно старается, чтобы вновь увидеть тёплую улыбку Кристофера и размякнуть в объятиях. Их отношения странные – вроде и дружеские, но Хану отчего-то хочется прикоснуться к, он уверен, мягким губам хёна. Спустя время Джисон всё же стоит в зеркальной комнате, стоит почти твёрдо, не бьётся в истерике на полу – лишь слёзы глотает и за руку Бана цепляется, как за спасительный круг. В этот день они просто сидят там, передавая термос горячего чая друг другу. Кристофер поднимается, протягивает младшему черную плотную ленту и объясняет правила – Хан должен определить, в какой части комнаты находится его хён и поймать его. Джисон не понимает, как сделает это без слуха и зрения, но лёгкое похлопывание по плечу, словно подбадривающее “ты сможешь”. И Джисон пробует, пробует раз за разом, позже понимая, что это и есть начало его тренировок. Хан сдерживает подкативший к горлу ком, сглатывая, когда Чан говорит, что пора. Он старается не бояться, старается, но тело вновь пробивает дрожью, а в уголках глаз скапливаются слёзы. Ведь он не слышит и попасть в ритм не может. Но чувствует, как Крис ровно постукивает ногой по полу, словно давая ориентир, как маяк во время шторма. Джисон двигается неуверенно, пытаясь повторить старую хореографию, но падает на пол, чувствуя глухую боль от воспоминаний. Старший садится рядом, загребает его в объятия и по волосам гладит, позволяя уткнуться в собственную футболку. В этот день они решают поставить новое выступление, а Хан смотрит грустно, но доверчиво. Хан просит аранжировку без слов – лишь клавиши. Раньше он часто играл на пианино, иногда создавая что-то своё, но после потери слуха смотреть не мог на когда-то любимый инструмент, не чувствуя рвотных порывов. Он бы и ноты все свои сжёг, но Уджин не позволил и спрятал коробку с ними на шкаф. Джисон ему за это благодарен, ведь именно в одной из сохранившихся тетрадей находит нужную. Кристофер называет его безумно талантливым, впервые читая с листа “Fallen Angel”. Младший смотрит, как красивые пальцы Бана бегают по клавишам принесённого Уджином синтезатора, и подвисает, а в голове словно слышит мелодию, что сам когда-то написал. Джисон просит возить его в зеркальный зал чуть ли не каждый день, даже дома отрабатывает новые и новые связки. Кристофер беспокоится, и не зря – однажды Хан просто падает в обморок из-за перенапряжения. Очнувшись – снова истерика, осознание настоящего и страх. Он вновь кричит, что ничего не вернуть, что он не справится, что всё это лишь пустая трата времени. Бан вновь стискивает его в объятиях и шепчет, хотя Хан и не слышит. Младший засыпает, утомившись, и Чан вновь обещает помочь этому мальчику, что неосознанно жмётся ближе к тёплому телу. Уджин старается выкраивать время в собственном графике, чтобы приходить на тренировки Джисона. После того дня, о котором ему рассказал Крис, всё, как казалось вернулось в своё русло, но Ким видит, что младшего что-то гложет. Бан тоже это видит, но, когда пытается выяснить, получает лишь размытое: “Всё в порядке, хён, просто немного устал”. Он оставляет танцора и менеджера одних, как просит старший, и идёт за кофе в ресторанчик на соседней улице. Хан чувствует на своей спине пытливый взгляд друга и рассказывает, под конец давая волю слезам, что стали ему так привычны за последний год. Уджин обнадеживающе улыбается и просит сказать то же самое Крису, ведь тот волнуется сильно. Бан возвращается и видит, как Джисон быстро стирает слезы и машет на лицо, пытаясь скрыть красноту. Ким ушёл несколькими минутами раньше, столкнувшись с другом у выхода из здания. Хан проходится по новой части хореографии два раза и соглашается поехать домой, радуясь, что его карамельный латте не успел остыть. В машине они молчат, как и в квартире, пока младший сам не забирается на диван, где сидит Крис, и не отвечает на немой вопрос, всё это время висевший в воздухе. Хан, когда думал, что губы Кристофера мягкие, даже представить себе не мог, насколько. Старший целует нежно, пальцами касаясь щёк, и Джисон, кажется, тает, вперёд подаваясь. Вечером они вместе сидят на кровати младшего, смотря комедию с субтитрами. Танцор кладёт свою голову на грудь старшего и чувствует, как бьётся его сердце. Не слышит, но чувствует. Проходит чуть больше месяца, и в профиле HAN появляется новый твит. А дальше – ажиотаж в газетах, статьи на интернет-порталах, сообщения фанатов. Джисон боится так, что снова ком в горле собирается. Он смотрит на своё тело, покрытое шрамами, и дышит тяжело. За то время он принял, что прошлое навсегда останется прошлым, ведь времена изменились. Он изменился. Но в их мире уродство не любят, а все его шрамы – уродство. Он думает, что фанаты не будут рады такому его возвращению, но Крис отвечает, что это не возвращение, а новый дебют. Зал, который они арендуют для выступления, не самый большой, но и не совсем тесный. Джисон первый раз поднимается на сцену и дрожит, но улыбки Уджина и Чана успокаивают. Он не слышит музыки, что запускают звуковики во время прогона, но, благодаря ровным ударам ноги Чана по полу, чувствует ритм и начинает счёт. Управляющий заведения даже не верит, что он по-настоящему глухой. Всего в его программе четыре номера, между которыми рассказывается его история. Первый – тот, после выступления с которым он попал в аварию, но с изменённой концовкой. Второй, созданный Кристофером, Hellevator, а третий – 3rd eye, во время которого у Джисона завязаны глаза. Перед последним речь, что длиннее других, печальная и одновременно светлая, и Хан надеется не запутаться в словах. Всё завершит Падший Ангел, самый длинный и откровенный, похожий на исповедь. Костюмы меняются, но лишь во время последнего выхода руки танцора не будут скрыты под одеждой, открывая рубцы шрамов. Паника окатывает Джисона с головой, а ноги предательски подкашиваются. Sold out. То, что он и представить себе не мог, ведь эта индустрия так не работает. Он губы кусает, пытаясь не заплакать, сдержаться, но не выходит. Бан обнимает его до самого выхода и целует, придавая сил. Он говорит, что Хан справится, что сможет, и что всё пройдёт прекрасно, что бы не случилось. Босиком легко проходя к центру, Джисон цепляется за ощущения ровных постукиваний по полу, а перед глазами проскальзывают лица фанатов. Он помнит, что свет прожектора так же служит ему ориентиром для счёта, но Чану верит больше. Страх куда-то отступает, а в голове зарождаются воспоминания, в этот раз не доводящие до очередного нервного срыва, а передающиеся через движения. Hellevator – это его истерики, припадки и метания. Это время, о котором думать не хочется, но забыть невозможно. Это вся его боль, собранная по крупицам. Это вред самому себе и минуты, когда выворачивало наизнанку. Это одиночество, стена, пробиться через которую, казалось, невозможно. Это постоянная боль, то ли моральная, то ли физическая. Это торчащие кости, ослабевшие мышцы и желание умереть. Слов нет, но люди понимают: по клавишной мелодии, по выражению лица и по движениям. И они плачут. 3rd eye сложнее, запутаннее. Это неуверенность, восстановление и снова крах. Это потерянность, нестабильность, вопросы. Это страх и спокойствие, что-то тяжёлое и лёгкое одновременно. Опаска и доверие. Это когда пути дальше не видишь и позволяешь кому-то направлять себя. Это постоянное воскрешение, удаляющее всё дальше и дальше от смерти. Глаза Хана закрыты чёрной полоской ткани. Его костюм сверкает и не позволяет лучам прожектора отразиться одновременно. Это выступление, во время которого все затаили дыхание. Fallen Angel – это всё вместе. Воспоминания, боль, спокойствие, перерождение. Вся история конца и начала. Но во время её исполнения электричество, кажется отключается – музыка обрывается, но Джисон понимает это только из-за погасшего света. Он зарывается руками в волосы, шепчет извинения и падает. Падает на пол, но ему кажется, что в бездну, из которой он так долго пытался выбраться. Он не верит своим глазам, когда один за другим в зале поднимаются вверх руки с горящими на телефонах фонариками. Словно перед ним море звезд. И продолжает движение в свете этого моря, в котором утонуть хочется. Он танцует так, что музыка оказывается и вовсе ненужной. Этим вечером на диване Джисона сидят три человека и пьют горячий чай при свете лампочек. Младший в объятиях Кристофера, кажется, тает, а Уджин шутливо даёт им своё благословение. Они знают, что их будущее туманно и непредсказуемо. Ким говорит, что все новостные издания сейчас пишут о фуроре, что произвёл младший, а тот отвечает, что это не только он. Когда хён, что вновь стал его официальным менеджером, не поддаваясь уговорам, решает всё же вернуться к себе, Чан прижимает Хана ещё ближе, вовлекая в долгий, трепетно-нежный поцелуй. И Джисон хочет раствориться в этом моменте, но Бан обещает ему ещё больше таких моментов. И ему верят.