Работать нельзя расслабиться

      Эрвин отложила в сторону очередной документ и недовольно поморщилась. Попробовала расправить плечи и вдохнуть полной грудью, но дыхание перехватило, и она вновь согнулась над письменным столом, совсем не по-командорски скрючилась, упершись локтями в деревянную поверхность.              Она планировала сходить на тренировку после обеда, но прибыл гонец из столицы, и пришлось срочно заняться бумагами. До плаца, да и просто до улицы, добраться так и не получилось, а переодеваться времени не было, поэтому комфортные изначально бинты, утягивающие большую грудь Эрвин, теперь немилосердно жали, давили со всех сторон, не давая сделать нормальный вдох.              Во время экспедиций продержаться, конечно же, получалось дольше. Адреналин от пребывания за стенами притуплял болевые ощущения, приходилось постоянно быть настороже, так что думать про какие-то там неудобства просто не было времени. А вот в мирные застенные дни, когда вопрос непосредственного выживания переходил скорее в раздел важных, но, по большей части, теоретических, уже замечались разные стеснения и досадные мелочи. Вот как сейчас.              Нетерпеливой рукой Эрвин потянулась к ремням УПМ, расстегнула их злыми, рваными движениями. Затем проделала то же самое с пуговицами на рубашке и наконец добралась до бинтов. Сев ровнее, принялась орудовать уже двумя руками, привычными движениями ослабляя хватку этой тканевой клетки для груди. Иногда Эрвин жалела, что стандартный форменный бюстгалтер либо не подходил ей по размеру, либо не выполнял своих поддерживающих функций в полной мере. В отделе снабжения уже давно предлагали пошить по индивидуальным объёмам, вот только руки всё никак не доходили заняться, зайти в отдел и снять мерки, ведь всегда были дела, бесконечные отчёты, письма, запросы, объяснительные, нужно было находить время для тренировок, а ещё неплохо было бы иногда отдыхать, спать, желательно в кровати, а не вырубившись прямо за столом, уткнувшись носом в отчётную книгу.              — О боги… — тихо выдохнула Эрвин, когда смогла наконец сделать столь желанный глубокий вдох.              Дверь в кабинет не была заперта, но в такое время все уже давно спали. Даже Ханджи, отличавшаяся вольными часами бодрствования, обычно приносила результаты своих исследований в дневное время, правда, день у неё действительно начинался с рассветом.              Единственным, кто мог зайти столь поздней ночью, был Ривай, а ему такой небрежный вид Эрвин был давно знаком и ничуть не смущал. Скорее всего, появись Ривай здесь минут десять назад, сам бы оценил ситуацию хмурым взглядом и отпустил бы комментарий, вроде: “Зачем ты хочешь сломать себе рёбра? Давно на больничной койке не отлёживалась?”.              Эрвин потёрла переносицу и подтянула к себе оставшиеся несколько документов.              Скрипнула дверь, послышались тихие шаги.              Лёгок на помине.              — Свечи со склада. Ты здесь три ночи подряд уже просиживаешь. — Эрвин подняла голову, чтобы ответить, что да, свечи и правда подходят к концу, но Ривай уже прошёл дальше в её личную комнату, чтобы убрать принесённое. Судя по стуку, были там не только свечи.              Ривай вышел обратно в кабинет и осмотрелся по сторонам. Даже когда Эрвин была уверена, что здесь царят чистота и порядок, Ривай мог найти что-то, что обязательно нужно было убрать, протереть или основательно почистить. Но в этот раз взгляд его остановился на самой Эрвин. Она чувствовала, что на неё смотрят, но была занята сочинением ответа на одно из оставшихся на сегодня писем. Сосредоточить внимание получалось лишь на чём-то одном, и она знала, что не заснёт, пока всё не допишет, только вот написать нужно было что-то вменяемое, что было уже сложно контролировать, когда строчки, кажется, вот-вот поплывут перед глазами.              — Руки, — Ривай стоял у Эрвин за спиной и держал расстёгнутые ремни её УПМ, чтобы освободить от них хотя бы верхнюю часть тела.              Эрвин отложила пишущие принадлежности и поочерёдно освободила руки, и когда Ривай отпустил ремни, облокотилась на спинку стула. Только сейчас она заметила, что пальцы у неё испачканы чернилами.              Тем временем Ривай поддел пальцами её галстук-боло, аккуратно стащил его, чтобы не зацепить лицо и туго стянутый на затылке пучок волос.              На плечи Эрвин легли небольшие, но сильные руки Ривая. Уверенными, широкими движениями прошлись до шеи, разминая, массируя напряжённые мышцы. Прежде чем наконец расслабиться, Эрвин ощутила приток ноющей боли, но, чёрт возьми, как же это было приятно.              — На тренировки ходить — это теперь не важно? — спросил Ривай.              — Привезли срочные бумаги, нужно было разобраться, — Эрвин понимала, что Ривай сердится на неё за прогулы, и этот ответ вряд ли его удовлетворит.              — Аукнутся тебе твои бумажки, когда на вылазке не сможешь увернуться от титаньей пасти. — Эрвин представила, как Ривай сейчас недовольно поджал губы, и вновь опустила взгляд на свои ладони.              — Экспедиция ещё не скоро, я наверстаю.              — Не так это всё работает, — не сдавался Ривай.              Эрвин и сама знала, что для разведчика ежедневные тренировки — это не прихоть, а вопрос жизни и смерти, но иногда дел и правда было невпроворот. Может, стоило делегировать кому-нибудь часть этой бесконечной бумажной работы. Например, Риваю.              Он тем временем склонился ниже, уткнулся щекой и носом в волосы Эрвин и сделал несколько медленных, глубоких вдохов. Продолжал удерживать за плечи, не давая отодвинуться, да ей и не хотелось. Близость Ривая расслабляла, но, на удивление, не пьянила, действовала отрезвляюще. Эрвин прикрыла глаза и представила: сейчас она допишет письма и оставит их Риваю, чтобы тот с рассветом отправил в столицу, а сама ляжет спать и проспит до самой утренней зарядки, на которую, как и на тренировку, обязательно пойдёт. А ещё выделит время и всё-таки зайдёт в отдел снабжения и снимет мерки.              — Ещё много? — спросил Ривай.              — Два письма. Одно уже почти готово, — отозвалась Эрвин, возвращаясь в действительность. Ривай всё ещё нависал над ней со спины, свечи в канделябре медленно догорали.              — Воды натаскать?              — Да, пожалуйста, — душевые были уже несколько часов как закрыты, но у Ривая от всего были ключи. Он же и тёплой воды с кухни натаскает, чтобы Эрвин могла мыться не спеша и при этом не переохлаждаться. Сам он мылся быстро, минуты за три, но знал, что Эрвин использует помывку как способ расслабиться, и всячески ей в этом потакал.              — Хорошо, — сказал Ривай. Он оставил короткий поцелуй в волосах Эрвин и выпрямился. — Позову, когда всё будет готово, — оставив галстук-боло, который он недавно снял с Эрвин, на углу стола, Ривай направился к выходу.                     Вновь оставшись в одиночестве кабинета, Эрвин вернулась к письмам и погрузилась в работу. Оставался последний рывок, и о дополнительных бумажных завалах на столе можно будет забыть на пару-другую дней.              Эрвин дописала последнее письмо. Отложила его в стопку утренней почты. Закрыла чернильницу и поднялась на ноги. От долгого сидения на стуле всё тело затекло. Эрвин потянулась, вышла в свою комнату, соединённую с кабинетом, и сняла ремни УПМ. Порылась в комоде, достала оттуда полотенце и удобную широкую ночную сорочку.              — Эй, Эрвин, — послышался голос Ривая из кабинета. Спустя мгновение он заглянул в комнату. — Можешь идти.              — Хорошо, спасибо, — Эрвин захватила всё необходимое и, подождав, пока Ривай выйдет вслед за ней, заперла кабинет на ключ.                     В углу душевой её ждала целая ванна тёплой воды, один вид которой заставил Эрвин улыбнуться. Зная Ривая, кроме всего прочего, ванна была ещё и идеально чистой.              — Я посторожу в коридоре, — сообщил Ривай и вышел, давая Эрвин желанное время наедине с тёплой ванной, возле которой стояло ещё несколько кувшинов воды. На подоконнике Эрвин нашла засушенные травы, которые она обычно использовала, чтобы сполоснуть голову.              По размышлению, мыть голову она не стала. Она делала это утром, и в отсутствие физических упражнений та просто не успела запачкаться. Но с удовольствием втянула носом аромат сушёных лаванды и ромашки и отложила их на потом. Ванна с травами была для Эрвин редким удовольствием, сейчас для этого не было ни времени, ни сил.                     Эрвин вышла в коридор минут через двадцать, чистая и расслабленная, в рубашке поверх ночной сорочки, в сапогах и с громоздким кувшином в руках, который тут же забрал себе Ривай.              Они молча двинулись обратно к кабинету Эрвин. Пока Ривай пронёс кувшин к ней в комнату и зажёг там свечу, Эрвин закрыла дверь изнутри.              — На столе почта. Отправишь утром? — спросила она, скидывая рубашку и вешая её на стул. Туда же она повесила брюки и, усевшись на край кровати, стянула с ног сапоги.              — Ладно, — согласился Ривай. Он проверил, закрыта ли дверь в кабинет и уже своей связкой закрыл дверь в комнату. Не то, чтобы Ривай ей не доверял, но было у него правило лично следить за безопасностью Эрвин, когда это только было возможно.              В первый раз, когда он спросил, можно ли ему переночевать в её комнате, Эрвин приняла это за грубоватое заигрывание. Но настроен Ривай был решительно, да и против она ничего не имела, поэтому согласилась, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что же будет дальше. Каково же было её удивление, когда Ривай на ночь проверил все замки, потом подтащил к её кровати стул, сел на него и просидел так всю ночь, периодически куняя, но не выпуская из рук оружия.              Эрвин в ту ночь спала плохо, в памяти всплывал факт, что Ривай, вообще-то, вступил в разведку, чтобы её убить. Теперь же он сидел над ней с револьвером, чёрт его знает, где он его взял, на тумбочке лежал заточенный до блеска нож, и это как-то не способствовало сну. Но Ривай настаивал, приходил каждую ночь, и Эрвин привыкла. Сейчас без Ривая рядом она чувствовала себя неспокойно, будто тот был её продолжением, её силой. Бессменный постовой, охраняющий её сон, её человечность, её жизнь.              Она чувствовала, что не умрёт, пока он не позволит.              И работало это в обе стороны.                     Ривай вынул нож из сапога и положил его на тумбочку, рядом с уже знакомым револьвером. Снял сапоги и поставил их возле своего стула, избавился от ремней УПМ, а затем перебрался на кровать.              — Эрвин, — позвал он, возвращая её к реальности.              Ривай, казалось, тянулся к ней всем телом, всем своим естеством, смотрел внимательно и с надеждой, будто каждый раз пытался прочитать её мысли, её желания. Его мозолистая рука коснулась щеки Эрвин, и он тут же припал к её губам. Целовал жадно и напористо, будто он задыхался всё это время, пока у них не было близости, а сейчас наконец дорвался и не мог себя остановить, будто это она, Эрвин, была его кислородом, без которого ни дышать, ни жить.              По крайней мере именно так Эрвин себя и чувствовала. Она отвечала на поцелуй, хотя больше позволяла ему делать всю работу за двоих.              Ривай оторвался от её губ, заглянул в глаза, провёл рукой от щеки до шеи, потом опустился до груди и наконец остановился на животе. Погладил сквозь ночнушку, устроился поудобнее.              — Ляжешь? — спросил он.              Ляжешь и позволишь мне сделать всё, ведь я знаю, что ты устала? Ляжешь ли под меня? Эрвин не была уверена, что конкретно значил вопрос Ривая, но это было ненужно. Она опустилась на кровать всем телом, продолжая смотреть, как микроэмоции проскакивают на его лице — восхищение, желание, предвкушение.              — Снимешь? — спросила Эрвин, указав рукой на его одежду.              Шейный платок был развязан, в остальном же одежда покрывала практически всё тело Ривая. Иногда он предпочитал её и вовсе не снимать. Однажды Эрвин спросила у него почему, и Ривай признался, что без одежды чувствует себя более уязвимым. Не потому что стесняется, не потому что не доверяет Эрвин, а потому что не доверяет тому, что может прийти извне, напасть в любое время дня и ночи. Это смахивало на паранойю, но тогда Эрвин была благодарна, что она, эта паранойя, у Ривая была, ведь в противном случае, они с ним могли бы и вовсе не встретиться, он бы просто не выжил в Подземном городе достаточно долго, сила или нет.              Ривай перевёл взгляд с лица Эрвин на оружие, лежащее на прикроватной тумбочке, затем всмотрелся в темноту ночи за окном. Видимо, решив, что сегодня можно себе позволить поддаться желанию, он встал, прошёлся до окна босиком и задёрнул плотные шторы, которые сам же сюда и повесил. Затем методично избавил себя от одежды и вновь забрался на кровать, поддел ночную сорочку Эрвин. Тонкая хлопчатая ткань скользнула выше, и Эрвин приподняла бёдра, а потом поднялась на руках, помогая снять сорочку с себя полностью, оставаясь перед Риваем полностью обнажённой и открытой.              Ривай устроился между ног Эрвин, перед этим настойчиво разведя их в стороны. Погладил бёдра, прошёлся взглядом по стройному, крепкому телу и встретился с Эрвин взглядом.              Обычно хмурый и тяжёлый, в такие моменты взгляд Ривая менялся. В жизни Эрвин были мужчины, которые ею восхищались, осыпали её комплиментами и зацеловывали каждый сантиметр её тела, смотрели с вожделением и страстью, желанием обладать, может, лишь на одну ночь, но сделать Эрвин своей.              Ривай смотрел открыто, не стесняясь. Ему не нужно было подчинять её, чтобы хотеть возвращаться снова и снова, быть рядом и следовать за ней, куда бы она ни шла. Он идеализировал её, и Эрвин об этом догадывалась, может быть, даже немного пользовалась. Но с каким желанием и трепетом он смотрел на неё! Глаза его в такие моменты казались совсем тёмными, почти чёрными. Вот как сейчас, в тусклом свете свечи, одиноко освещающей комнату.              Ривай прошёлся руками выше, скользнул по животу, по груди, огладил плечи и руки. Упёрся ладонями в кровать и склонился над Эрвин, тут же припадая к шее — зацеловывая, шумно выдыхая через нос, от чего было немного щекотно.              Эрвин прижимала его к себе ближе. Ей хотелось, чтобы он лёг на неё полностью, придавил к постели своим небольшим, но сильным телом.              Их близости она всегда ждала с предвкушением. Без обиняков могла сказать, что любовником Ривай был отличным — напористым, но чутким. Он всегда ставил её удовольствие превыше всего, и, казалось, именно это приносило ему наибольшее наслаждение: ласкать её — языком ли, пальцами, доводить до пика снова и снова, заставляя терять контроль, устало, в блаженном истощении откидываться на подушки и стонать — негромко, но без шанса сдержаться.              Ривай опустился поцелуями ниже. Не минуя ключиц, добрался до груди. Наконец лёг на Эрвин полностью, лишившись опоры, переместил руки, ухватился ладонями за её крупный, соблазнительный бюст.              После долгой утяжки нежная кожа всё ещё была очень чувствительной, и Эрвин недовольно заёрзала, прикусила губу. Ривай остановился. Поднял голову и встретился взглядом с Эрвин. Потом медленно вновь открыл рот и с осторожностью обвёл возбуждённо затвердевший сосок кончиком языка.              Эрвин выдохнула и опять расслабилась. Последнее, что она увидела, прежде чем закрыть глаза, — едва заметная, довольная полуулыбка на лице Ривая.              Тот вернулся к своему занятию. Действовал бережно, но от этого не менее возбуждающе. Закончив с одним соском, перешёл к другому, продолжая при этом аккуратно сжимать грудь Эрвин тёплыми, сухими ладонями.              Потом прошёлся губами по животу, где отчётливо проступали кубики пресса, спустился до того момента, пока руки Эрвин не зарылись ему в волосы. Развёл её ноги шире, заставляя согнуть их в коленях и… сел.              Эрвин открыла глаза и посмотрела на Ривая. Несильно дёрнула ногами, привлекая внимание, но Ривай только цокнул языком и, поймав одну ногу Эрвин за колено и лодыжку, коснулся губами щиколотки.              Замерев, Эрвин смотрела, как Ривай перехватил её ногу удобнее, поцеловал пятку, легонько подул на стопу, вынуждая охнуть от щекотки. Словив её взгляд, он коснулся губами большого пальца на её ноге, а потом и вовсе взял его в рот. У Эрвин по спине пробежала волна мурашек, она не могла позволить себе издать лишнего звука, лишний раз пошевелиться, только смотрела, заворожённо, как Ривай с упоением и присущей ему методичностью вылизывал ей пальцы на ногах.              Закончив с этим, насытившись, он опустил её ноги на кровать, посмотрел, возбуждённо и каким-то по-своему довольным, немного шальным взглядом. Эрвин отметила, что член у него стоит, и коротко усмехнулась. Сама она тоже была порядком возбуждена, о чём не преминула сообщить Риваю, шевельнув бёдрами и разведя ноги чуть шире.              Ривай намёк понял, и уже спустя мгновения она почувствовала его язык там, где уже давно истекала влагой. Он зарылся носом в подбритые светлые волоски на лобке и то водил языком по стремительно твердеющему клитору, то спускался и проникал кончиком внутрь, цеплял половые губы, вынуждая Эрвин прогибаться, подставляясь сильнее в погоне за наибольшим удовольствием.              Она дышала шумно и отрывисто, то и дело коротко постанывая, вцепилась одной рукой в простыни, безжалостно их сминая, а другой дотянулась до Ривая, не давила, но и не могла позволить ему сейчас остановиться. Ривай вернулся языком к её клитору, внутрь же проник сразу двумя пальцами и уверенно ими двигал, пока она не стала вокруг них сокращаться. Судорога, от которой подгибались даже пальцы на ногах, прошла через всё её тело, и Эрвин застонала громче, не сдерживаясь, не беспокоясь вообще, что это кто-то может услышать.              Она и не заметила, как сжала волосы Ривая у себя в руке, пока наконец не расслабилась, устало и разнеженно, тяжело провалилась на простынях.              Когда немного пришла в себя, Ривай уже нависал над ней. Его рука лежала у неё на щеке. В этот раз целовал в губы неспешно и осторожно, так что Эрвин невольно улыбалась в поцелуй. Он прижимался к ней всем телом, и она чувствовала, как его сердце заходилось в сумасшедшем ритме, стучало сильно и глухо, казалось, вот-вот вырвется из груди.              Ривай оторвался от поцелуя и взглянул на Эрвин.              Надо же, а внешне такой спокойный, подумала она.              Его твёрдый член был зажат между ними. Эрвин словила на себе долгий, пристальный, вопрошающий взгляд Ривая.              Дождавшись, пока она кивнёт, он поцеловал её ещё раз. Вновь устроился между ног и одним плавным толчком вошёл до упора.              Эрвин была влажной и податливой, и он сразу задал ритм, входил мощными, уверенными движениями. Сосредоточившись, сжал губы и немного нахмурился.              Несмотря на недавний оргазм, Эрвин чувствовала, как начинает вновь возбуждаться, поэтому опустила руку вниз и уже через несколько минут её опять настигла волна удовольствия, не такая яркая, как до этого, но всё равно было хорошо.              Ривай вышел и спустя пару секунд с единственным низким стоном выплеснулся ей на живот.              Тут же поднялся и принёс полотенце. Вытер сначала её, а затем и себя. Отложил полотенце в сторону и потянулся за одеждой.              Эрвин стянула с кровати верхнюю простынь, служившую покрывалом, и забралась под одеяло.              Ривай переложил своё оружие с тумбочки на пол возле небольшой кушетки по другую сторону кровати. Это значило, что он, скорее всего, тоже устал за эти дни.              Затем он взял свечу и опустился на край кровати. Свободной рукой погладил Эрвин по волосам, на мгновение любуясь, ещё раз поцеловал — на ночь.              Эрвин спокойно смотрела в ответ, глаза у неё слипались.              — Спи, — сказал он.              И погасил свечу.