***
Донхёк не знает, сколько часов спал, но просыпается посреди ночи заваленный розами: лепестки становятся больше и почти перевоплощаются в полноценные цветы. Его трясет крупно, голова свинцовая, тяжело подниматься и ломит тело. Дон пытается не шевелиться, плевать, что бардак, плевать, что он лежит в цветах, что вся комната пропахла этим приторным запахом, от которого еще больше тошнит. Даже дышать больно, он прямо чувствует, как с вздохом кислород едва поступает в организм, а с выдохом отчетливо чувствует, как шипы роз обвивают его сердце. Однажды он задохнется или его сердце проткнут цветы. Он не может заснуть больше — лишь пытается дышать, не глубокими вздохами, а совсем маленькими, даже крошечными, чтобы не отдавалось болью в легких и сердце, чтобы не содрогнуться от шипов, обвивающих органы. Может, он скорее умрет от внутреннего кровотечения? И всё же ему осталось совсем немного? Если так, то Дону всё равно ничего не остается, как медленно подняться с кровати с рассветом и убрать комнату от лепестков, а затем начать собираться в универ. Если он перестанет делать повседневные вещи, то кто-нибудь точно заметит, что что-то не так. А может и не заметит, но тогда он просто сойдет с ума. Он будет жить так до конца, скрывать ото всех до конца. И не важно, кто найдет его мертвым в цветах. Уже будет плевать. Донхёк будет посещать лекции, как ни в чем не бывало, ходить на подработку, улыбаться прохожим, болтать с Чживоном и перекидываться взглядами с Чжунэ. Ледяной душ не помогает от слова совсем, трясет только больше, и Донхёк забирается под одеяло: идея остаться дома и никуда не ходить не кажется такой уж мудаческой. Особенно, когда воздуха совсем не хватает, изо рта издаются хрипы, и Дону кажется, что сейчас он точно помрет, но из горла в один момент вылетает цветок, кровавые лепестки которого разлетаются по простыне, а сердцевина аккуратно падает в подставленную Доном ладонь. Первый целостный цветок. Донхёку дышать легче несколько секунд, а из глаз непроизвольно льются слезы. Шипы острые настолько, что едва коснувшись кожи, колят до крови, и в горле точно останутся такие же порезы, как и на ладонях. Дон сжимает в руке бутон и стонет от пронзающей боли. Сколько таких же роз у него внутри, в легких? Они ведь растут с каждым днем, заставляют его органы сжиматься, и в конце проткнут также как ладонь. Донхёк дергается от звонка мобильного, но тут же швыряет цветок на пол и окровавленной рукой берет телефон. Еще довольно рано, Юнхён ему редко звонит, значит, что-то случилось: — Да? — Дон другой рукой вытирает мокрые дорожки с щек и валится боком на кровать, прикрывая глаза. — Прости, что так рано, — голос Юнхёна кажется немного взволнованным, — Тупая просьба: можешь заменить меня сегодня? Чжунэ собирался вроде как, но не отвечает на мои звонки. Зная его, мог спокойно забыть. — Х-хорошо, — бормочет Донхёк, выдыхая в подушку, что пропахла этим сладким запахом роз. — Прости, что от учебы отвлекаю, — Дону, честно, плевать чем сам занят Юнхён: своими цветами или действительно сессией. — С меня причитается. Донхёк только угукает в ответ и смотрит на время: до открытия кондитерской целых два часа, минус пол часа на дорогу и пятнадцать минут на сборы, а значит у него есть как минимум час чтобы подрыхнуть. Солнце за окном светит так ярко и беззаботно, что становится немного обидно. Если цветы задушат его в такой же солнечный день? Все также будут улыбаться, как ни в чем не бывало? Будут продолжать работать, учиться? Только один Донхёк будет с кровоточащим сердцем? Под толстым зимнем одеялом чувствуется немного лучше, совсем немного. Будильник всегда включен на всякий случай, а Дон проваливается в дрему, каждый раз открывая глаза, если вдруг становится тяжело дышать.***
Задняя дверь кондитерской открыта, в раздевалке пара кондитеров, переодевающихся в форму, негромко играет музыка для хорошего настроя, а у закрытого изнутри туалета ведро с белыми лепестками. Донхёк здоровается с персоналом и завязывает пакет, хотя это не его цветы, но на вряд ли Чжунэ хочет, чтобы об этом узнали все. Дон выходит через запасной выход и выбрасывает мешок в бачок, после уже переодетый выходит в зал и открывает главную дверь, перевешивая табличку с "закрыто" на "открыто". — Юнхён не может до тебя дозвониться, — Чжунэ на ходу завязывает фартук и клонится Донхёку, зачем только — непонятно, не такая уж у них большая разница в возрасте. Ку кивает, но стоит и смотрит на Донхёка, поджав губы, а затем прикрывает рот кулаком и пытается сдержать порывы кашля. Дон переворачивает табличку обратно и подходит к Чжунэ, останавливаясь рядом и не зная, что делать. Черные пряди волос падают прямо на лицо, пока Чжунэ склоняется над ведром, тем самым, над которым точно также стоял вчера Донхёк. Изо рта вырывается пара белых лепестков, медленно кружась и падая в ведро. Донхёк смотрит на Чжунэ, не зная, что говорить. Они оба умирают и ничего не могут сделать. Ку смотрит потерянно, словно его застали с чем-то неприличным, но Донхёку его почему-то жальче даже больше, чем себя. — Красивые. — говорит глупо, но лепестки прекрасные, правда, не то, что у него. — Что за цветы? — Анемоны, — отвечает Чжунэ, отводя глаза,— Значат — "мне с тобой очень хорошо". Дон кивает несколько раз. Это значение куда лучше его темно-красных роз, смысл которых — траур. У Чжунэ они красивее, и Донхёк не знает, что паршивее — умирать от красивых цветов или от противных. — Я... Донхёк поднимает глаза на Чжунэ, тот кажется маленьким совсем и уязвленным, что ли, или он просто вечно строит из себя такого самца и сильного мужика, что и говорить с ним не хочется. Чжунэ, наверняка, тоже боится и не знает, что делать. И Донхёку почему-то хочется подойти и крепко обнять его, потому что вскоре эти белые анемоны окрасятся собственной кровью Чжунэ. — Знаешь чьи они? — Дон спрашивает, не заставляя отвечать. Просто надо что-то сказать, что-то, после чего не было бы так паршиво на душе от вида такого Чжунэ. — Да. — Ку смотрит, щурясь немного, а Донхёк замечает, как он быстро отводит взгляд и сжимает руки в кулаки. — Я открою. Чжунэ меняет табличку обратно и исчезает на кухне, где во всю уже пахнет пряностями. Донхёк так и стоит, не шевелясь. Он же знал, кому скорее всего принадлежат эти цветки, так почему при виде такого сломленного Чжунэ становится как-то тоскливо и больно в районе сердца?***
— Почему не уходишь? — Чжунэ заговаривает с Доном ближе к обеду, кратко кидая взгляды. Донхёк пожимает плечами, он мог уйти, как только убедился, что Чжунэ здесь. Но вдвоем работать всегда как-то проще, тем более, приступы могут начаться у них обоих, поэтому оставаться кому-то одному — не лучшая идея. — Со мной всё хорошо, хён. — Хэй, я старше тебя всего на два жалких месяца! — показушно дуется Донхёк, чтобы развеять обстановку, — Говори неформально. — Понял, — улыбается Чжунэ так широко, что Дон не может не улыбнуться в ответ: даже если Ку сейчас притворяется, пытаясь его успокоить, Донхёка греет это светящееся лицо. — Сходим в кофейню в обед? Я с утра не ел, куплю тебе латтэ в виде извинений за утро. — Так уж и быть, — смеется Донхёк, — Я принимаю твою взятку. Дон не часто ходит за кофе при Чжунэ, и самого Ку ни разу не видел в кофейне напротив, но он не предает значения тому, что тот предлагает ему его любимое кофе. Донхёк думает, что умрет раньше, чем Чжунэ, и это, наверное, к лучшему. Ку всегда улыбается широко до виднеющихся десен и говорит всё прямо, а еще не слушает указаний и делает то, что хочет. Он строит из себя невесть кого, чем раздражает больше половины персонала, но Донхёк всё равно не хочет видеть Чжунэ задохнувшимся в бело-красных цветах.***
Больше целых цветков из Донхёка не выходит, а приступы появляются стабильно ночью. С Чжунэ они не разговаривают про то утро, не затрагивают тем про цветы. Чживон заходит только в смены Юнхёна, наверное, наконец-то запомнил график старшего. У Дона смена с обеда до вечера, и в зале он не ожидает увидеть за одним из столиков Бобби с Ханбином, уплетающих что-то шоколадное. Донхёк даже не замечает прибирающегося Чжунэ в фартуке — Юнхён опять занимается своими важными делами в универе или вне. Лепестков в горле Дон тоже не замечает, пока Чжунэ не пихает его в бок и не выговаривает громко: — Помочь сегодня? — Дон отрицательно качает головой, мол справлюсь сам, иди. Чжунэ осматривает его, фильтруя слова, и кивает. — Тогда до четверга. Донхёк улыбается и провожает взглядом Ку, уходящего в раздевалку вместе с переполненным мусорным мешком. Был приступ? Чёртов Юнхён не знает, кто из-за него тут харкается цветами, не мог кого-нибудь другого попросить заменять его? Дон отзывается на звук колокольчиков, быстро подходя к кассе и улыбаясь, конечно не так широко, как Чжунэ, но внушая всё свое дружелюбие посетителю. — Добро пожаловать! — он открывает глаза, оглядывая снизу вверх невысокого парня, в котором узнает Чжинхвана. Может, цветы Чжунэ от него? Такие же белые и невинные, как лицо этого парня. — А Чжунэ уже ушел? — неловко спрашивает тот, его окликает Бобби, и Чжинхван на секунду оборачивается и делает жест рукой, чтобы тот отстал. — Думаю, еще нет, — поджимает губы Донхёк: цветы Чжунэ — не его дело, и он не должен думать об этом, — Подожди немного. Дон направляется в раздевалку, надеясь, что приступ не начнется сейчас, потому что цветы лезущие вверх трудно сдерживать, а дышать с ними невыносимо больно. Он останавливается и пытается вдохнуть хотя бы чуть-чуть, чтобы идти дальше, сердце колит, и Донхёк просто молится — лишь бы не сейчас, не при всех. Дверь раздевалки хлопает с грохотом, отчего шипы роз скребут по горлу Дона, от неожиданности сделавшего глубокий вздох. Это приводит немного в чувство, хотя саднит ужасно и неизвестно можно ли говорить. — Чжунэ, — кое-как хрипит Донхёк, сглатывая лепестки, рвущиеся наружу, обратно. Ку оборачивается и удивленно смотрит на него, — Тебя Чжинхван в зале ждет. — Что с голосом? — Дон улыбается неловко, разглядывая Чжунэ без формы: узкие светлые джинсы, лаковые ботинки, немного растянутый черный свитер, поверх которого клетчатый пиджак. Без фартука он выглядит привлекательней, хотя с ним — милее. — Простудился, — отмахивается Донхёк, получая прищуренный взгляд напротив. Ему говорить тяжело, кажется, с словами начнут вылетать чертовы красные лепестки. — Пройди через кассу. Дон возвращается на свое место, совсем не радуясь картине в зале: вместе с Чживоном и Ханбином теперь сидит Чжинхван и подзывает Чжунэ к себе. Нет, такими темпами Донхёк точно не выдержит. Бобби ржет так громко, что его, наверное, слышно на улице. И что стоит его смех? Ханбин сам по себе громкий, рассказывает что-то, разводя руками в стороны, Чжинхван только "эйкает", протестуя таким шуткам, ведь он старший, его должны уважать, а Чжунэ сидит и прикрывает свой рот рукой. Донхёк не может нормально работать и следить за Ку, чтобы тот случайно не кашлянул белым лепестком, или еще хуже — кроваво-белым. Он даже не смотрит на покупателей: не сводит глаз с Чжунэ, готовый сорваться с места и увести того в служебный туалет. Когда на улице уже начинает темнеть, Чжунэ убирает руку ото рта и улыбается почти также, как Донхёку. Все хорошо, раз он так улыбается? Донхёк не знает, но выдыхает спокойно, потому что приступ Ку отошел, а ему бы о своем позаботиться. Чживон некстати подходит к нему, облокачивается о столешницу, басит обычное "здоров, чо как?", на что Дону отвечать так не охота. Если бы только он сейчас ушел, если бы только они все сейчас ушли. — Как обычно, — сухо отвечает Донхёк. Горло всё также саднит, — Ты как? — Чо с тобой? — Бобби указывает рукой на собственное горло, хищно скалясь, — Кто-то ночку хорошо провел? — Простудился, — слегка улыбается Дон, наблюдая как тут же меняется лицо Чживона с игривого на растерянное. — А-а, — тянет Боб, а Донхёк грозится задохнуться: пелена перед глазами растет, чужой голос отдается в ушах эхом, а он пытается что-то ответить, чтобы не верить, что это всё происходит с ним. Все звуки сливаются в одну единую какафонию: смех Ханбина, вопли Чжинхвана, басистый глубокий и ровный голос Чжунэ, задающий всякие непонятные вопросы Чживон, из раздевалки чуть слышны разговоры уходящих домой кондитеров, тихая музыка в зале. У Дона явные провалы в памяти: только Боб стоял перед ним, а ребята сидели за столом, как резко меняется картинка на пустой зал, эхо клацанья о пол ботинок Чжунэ и спасительный звон колокольчиков. Как он стоит до конца — никто не знает, о чем говорил с ним Чживон — тоже. Донхёк не позволяет себе кашлять цветами в зале: доходит на ватных ногах до двери, закрывает ее и переворачивает табличку, а затем идет вдоль стены к служебному туалету, не успевая закрыть дверь, начинает драть горло кашлем. Донхёк не держится на ногах, не помнит, как падает на холодный кафель, только огромные кровавые лепестки целых бутонов, вырывающихся из его глотки. Он не шевелится, пытается понять, что так звонко стучит в его голове. Глаза закрываются сами, и открыть их кажется просто непостижимой задачей. Пахнет розами, пол под ним чуть нагревается, и чья-то тень падает на его ноги.***
Донхёк чувствует кого-то рядом, совсем близко. Тепло, пахнет чем-то нежным и совсем не приторным, этот запах перебивает яркость его роз. Этот запах хочется вдыхать полной грудью, чтобы он пробирался во все укромные частички тела, чтобы пахло только так — легко и воздушно. Дон знает одни единственные цветы, пахнущие так — анемоны Чжунэ. — Эй, — Дон не дергается от голоса, потому что Ку говорит тихо, кажется, еще ближе, склонившись над его лицом. Донхёк боится открыть глаза, ресницы дрожат от чужого теплого дыхания. Сам Чжунэ пахнет нежностью. — Поспи еще, ладно? Не зная, кивнуть в ответ или безуспешно притворяться спящим дальше, Дон задерживает дыхание, чувствуя, как к горлу подбираются острые, словно ножи, шипы. Он пытается успокоиться, выдохнуть и чуть вдохнуть, но кашель начинается сам по себе. И Донхёк не может сдерживать слёз из-за раздирающих вновь и вновь горло роз, из-за того, что не может дышать. Бутоны застревают, не могут пройти, распускаются прямо у него внутри. Донхёк хрипит обреченно и всё также не может открыть глаза, через ломоту в теле он выгибается, сжимает пальцами рук простыню до побелевших костяшек. Чужие руки сгребают его в охапку, чужой голос шепчет что-то, Дону даже кажется, что это молитвы, но в голове настолько пусто — реальность кажется сплошным нескончаемым кошмаром. Лучше поспать, Чжунэ прав, во сне он может дышать, а в руках Ку удобно, что и одеяла не нужно — тепло, уютно, пахнет анемонами. Донхёк думает, что анемоны завораживающие и что они подходят Чжунэ, а еще, что было намного лучше, если бы эти темно-красные розы принадлежали Ку. Тогда хотя бы был шанс, что Чжунэ в него влюбится. Они так и лежат: прижавшись друг к другу, Дон уткнувшись носом в грудь Ку и уцепившись за одежду, а Чжунэ обвивая талию Донхёка своими длинными конечностями. Ким дрожит почти незаметно, а Ку вытирает своим рукавом мокрые дорожки на щеках Донхёка, не выпуская того из объятий. Сколько проходит времени — никто не считает, за окном темно, словно этот день никогда не кончался, и дождь нешумно покрывает землю влажной пеленой. Когда Дон полностью приходит в себя, то смаргивает невысохшие капли слез с ресниц. От Чжунэ отрываться сложно, не хочется вовсе, но правильность мыслей заставляет резко оттолкнуть того от себя и отползти на кровати подальше. Донхёк задыхается, но это мало похоже на приступ. Ситуация ему совсем непонятна, а пробелы в памяти не сулят ничего хорошего. Успокаивает только то, что он находится в своей комнате, дома, хотя совершенно не помнит, как здесь оказался. Чжунэ порывается к нему, видимо, чтобы опять прижать к себе, чтобы Донхёку стало легче. Но ему не станет легче до тех пор, пока он не умрет. Дон выставляет руку вперед, и Чжунэ утыкается в нее своей широкой грудью: всё тот же черный свитер. Донхёк боится поднять голову, боится заговорить, боится того, что скажет ему Чжунэ. Самого Чжунэ он тоже боится. Но Ку не двигается больше, застывает, словно статуя, и наблюдает за тем, как по-тихоньку Дон начинает дышать и успокаиваться. Донхёку нужно что-то сделать, не сидеть так, но всё теперь кажется таким сложным и непонятным, тяжелым и болезненно тягучим, что страшно, запутанно очень. Донхёк одергивает руку к себе и медленно кладет на колено, пряча кисть в длинном рукаве толстовки. Он не может заговорить первым: молчит и ждет, когда Чжунэ или уйдет, или скажет ему что-нибудь. Дождь за окном усиливается, где-то вдалеке видны яркие вспышки молний и разрушающий тишину гром. — Я... — Дон сжимает пальцы на колене от чужого все еще тихого голоса. Чжунэ отсаживается чуть назад, не собираясь пугать Донхёка. — Я не знал, что у тебя цветы. Дону сложно удивляться, он бы обязательно сделал это, если бы не гребаные цветы в горле и лёгких. Донхёк облажался, потому что никто не должен был знать, никто, в том числе и Чжунэ, который, между прочим, тоже умирает. Напрягая мозги, он не получает совершенно никакой информации: вот еще вчера Чживон с Ханбином уплетали сладости в кондитерской, вот он закрывает дверь и ползет в туалет. Смутно и расплывчато проявляются картинки расцветающих бутонов на полу и капли крови на них и ладонях Дона. — Никто не знал, — жмёт плечами Донхёк, почему-то ухмыляясь одним уголком губ. Никто не знал, а теперь знает. И ничего не сделаешь. С ним и с Чжунэ точно ничего нельзя уже сделать. — От кого? — Чжунэ шепчет так тихо, кажется, только одними губами. Дону не нравится вопрос, ведь он такого не задавал ему. Ведь им обоим должно быть плевать друг на друга. — Неважно, — тоже шепотом отвечает Донхёк, говорить сложно, хотя бы потому, что чертовы розы дерут его глотку, — Это не взаимно и не может таковым быть. Неважно, м? — Важно. — голос Чжунэ приобретает строгие нотки, становится высоким и бьет по ушам. У Донхёка нет сил спорить, он поднимает голову без какой-либо храбрости. Хочется истерично смеяться. — Важно, потому что мои от тебя. Донхёк не поднимает глаза выше шеи Чжунэ: свитер слишком обтягивает грудь и руки, а воротник топырщится под самым кадыком. Мозг не хочет ничего воспринимать, и Дон молчит слишком долго, когда должен хотя бы что-то сказать. В последнее время он много чего должен. — Что? — с надломленным голосом произносит Дон. Ему кажется, что это глюки, что цветы добрались до мозга, и теперь вредят его слуху. Это все похоже на плохую неудачную шутку, несмешную совсем. Потому что не может Донхёк задыхаться розами Чживона, в то время, как Чжунэ кашляет его анемонами. — Эти цветы от тебя. — Чжунэ осторожно трёт свое горло и смотрит в глаза Донхёка, осмелившегося поднять свои на Ку. — Мне очень хорошо с тобой. Белые, чуть синие к середине. — Нет, — Донхёк качает головой, а из глаз непроизвольно льются слезы. — Нет. Этого не может быть. Такого же не бывает. Он не мог всё это время убирать цветы Чжунэ. Цветы, которые появились из-за него. Он же винил Чжинхвана, думал, что анемоны от него, так четко рассуждая и предполагая. Донхёк ошибался, Донхёку расплачиваться за свою ошибку. — К-как? — Донхёк плачет и задыхается одновременно, но не даёт розам выйти. Этим цветам здесь и сейчас не место. — Очень хорошо, — Чжунэ поднимает свои густые брови вверх и расплывается в грустной улыбке, — С тобой очень хорошо.***
Донхёк никогда не жалел себя, никогда не винил Чживона в безответной любви, в том, что из-за Чживона у него цветы, в том, что он умирает. Но он винит себя в том, что происходит с Чжунэ: в его любви, белых анемонах, в том, что так долго ничего не знал. Донхёк винит себя за то, что Чжунэ из-за него умирает. Ку выздоровеет, только если Дон его полюбит: он уверен, Ку не будет вырезать цветы, жертвуя всеми своими чувствами — иначе бы уже давно сделал чертову операцию и ходил здесь вторым Чживоном. Дон не знает, сколько времени у него и сколько у Чжунэ, но тот продолжает делать вид, словно ничего не было, словно он не говорил про свои цветы от Донхёка. Цветы, означающие его безответную любовь и скорую смерть. Ку улыбается посетителям как обычно, здоровается с Бобом неловко, переговаривается с Ханбином и смотрит странно на Донхёка. Он всегда так смотрел. И у Донхёка достаточно выбора, и всё же ничего другого он не видит. — Давай встречаться? — Чжунэ роняет бутылку с водой и смотрит потеряно в никуда, не решаясь посмотреть на Дона. Бобби с Ханбином за столиком замолкают. — Ничего не гарантирую, но думаю шансы есть. Шансы, что выздоровеет Чжунэ. Донхёк умрет в любом случае. У Ку есть время подумать, хотя ничего от его ответа не зависит: Дон полюбит Ку Чжунэ, и тогда тот не умрет. Донхёк должен, чтобы не видеть, как тот задыхается, и задыхаться самому от чужих цветов. Чжунэ не улыбается девушке, что в прошлый раз брала торт у него же, тормозит и поглядывает на Дона. Так бы сразу он ничего не ответил, так что повезло, что им помешали. Донхёк не знает, слышали его слова Бобби с Ханбином или нет, но на этом и не стоит зацикливаться. Сейчас на кону не только его жизнь, но и жизнь Чжунэ. Дон хочет сделать всё возможное, чтобы тот не задохнулся в кроваво-белых анемонах.***
Донхёк закрывает главную дверь, перевешивает табличку, прикрывает окна жалюзями и принимается подметать пол — Чжунэ сделал всю остальную работу за него и благополучно скрылся за дверьми зала. В голове внезапно возникает та же самая цепочка: дверь, табличка, стена и холодный контрастный пол. Дон собирает мусор в савок и чуть трясет головой. Тогда он потерял сознание? Чжунэ тащил его до дома? К щекам приливает кровь, становится немного стыдно. Донхёк продолжает подметать пол, раздумывая над произошедшем ранее: тяжелый ли он в отключке? Бубнил что-нибудь? Много ли кашлял цветами при Ку? Ведь если так поразмышлять, то это Чжунэ убрал за ним в туалете все эти кровавые бутоны, и наверняка дома тоже. Ку сложно обмануть, теперь он, как и Донхёк, знает о чужих цветах. И проблем бы совсем не было, будь у них эти цветы друг от друга. Дон выгребает всё в мусорный пакет, сразу завязывает его и возвращает все на свои места. На кухне уже темно, все разошлись давно. Донхёк ставит пакет перед выходом, чтобы не забыть, и заворачивает в раздевалку. — Чж... — он замолкает, когда видит как довольно длинные ресницы Ку трепещат во сне, как тот хмурится едва от шума. И как он умудрился здесь заснуть? Донхёк складывает фартук в свой шкафчик и накидывает джинсовку. Чжунэ нужно разбудить, но это будет очень неловко. Он садится на пуфик напротив парня и громко вздыхает. Лицо Чжунэ всегда красивое очень: густые черные брови, черные глаза, в которых и зрачков не видно, прямой нос и пухлые губы. Волосы Ку угольно-черные, коротко стриженные на висках, челка чуть падает на высокий лоб, разрезая своей тенью напополам лицо. А еще у Чжунэ очень красивый голос — глубокий, низкий и мужественный. Он сам высокий и немного крупный — немного, в отличие от всех полудохлых корейцев. Ку Чжунэ очень веселый человек, он убалтывает посетителей, что кажется, будто они приходят сюда, только чтобы поговорить с ним. Он много шутит и улыбается так искренне и широко, что Донхёку кажется — лицо вот-вот треснет. Но вместе с тем, Чжунэ часто огрызается на Ханбина и Чживона, спорит с Юнхёном и говорит обидные вещи. Ку Чжунэ прямой, как столбы на улицах, он не думает о том, что может кого-то задеть своими словами. И Донхёк это знает только из того, что наблюдает за ним — сам он никогда в свой адрес ничего обидного от Ку не слышал. Для Дона Чжунэ создает образ доброго немного хамоватого парня с грустным взглядом. Даже сейчас глядя на открытый рот и стекающую из уголка губ слюну, Дон думает, что Чжунэ прекрасен во всем. И что готов его полюбить. — Что ты... — Ку дергается резко, вытирает рукавом куртки губы и смотрит на Донхёка хмуро. — Чего не разбудил? — Ты мило сопел, — Чжунэ от этих слов еще больше хмурится и встает, вырастая над Доном. — Пойдем? Донхёк берёт пакет, про который уже успел забыть, а Чжунэ перехватывает его из рук. Руки у него теплые, замечает Дон, делая вид, что всё в порядке. Он достает из кармана ключи, выключая по пути свет, и пропускает Ку первого на улицу. Свежо и немного прохладно. Дон закрывает дверь, слыша скрип крышки бачка для мусора, и, едва развернувшись, врезается носом в плечо Чжунэ. Он растерян немного, потому что тот вроде как секунду назад мусор выбрасывал, и уже здесь, а еще больно немного. — Чего встал? — Ким тушуется, не зная, что ответить, а Ку отводит глаза в сторону — всегда так делает, когда ему неудобно. Донхёк жмет плечами и следует чуть позади Чжунэ. Людей почти нет, но как только они дойдут до главной улицы, главной целью станет не потеряться среди множества нескончаемых толп. А ведь это всего через квартал — и такая разница. Дон наслаждается тишиной и спокойствием перед шумом машин и топающими людьми. Чжунэ шагает слишком быстро, или у него очень длинные ноги, что Донхёк не успевает за ним, и ему приходится каждую минуту добегать чертовы два метра до парня. Перед поворотом на главную улицу Ку вдруг останавливается, а Дон за ним, и полностью разворачивается. Донхёк никогда не понимал, что происходит у того в голове. — Ты на автобусе или пешком? — Донхёк не прочь пойти пешком, но Чжунэ в куртке — ему тепло, а он сам в тонкой джинсовке уже успел замерзнуть. — На автобусе, — Дон почти видит пар изо рта и дергает рукава ниже, чтобы скрыть заледеневшие ладони. Чжунэ кивает и направляется точно к остановке. Донхёк проверяет время и смотрит расписание нужного ему маршрута. Коченеть на холоде остается совсем немного. Они стоят рядом, и Дон первый раз в своей жизни жалеет, что не родился высоким: можно было бы спокойно наблюдать за лицом Чжунэ, чуть косясь. Попробуй он это сейчас — точно спалится. — Я... — Донхёк поворачивает голову в сторону Ку, ожидая продолжения этого сомнительного "я". Чжунэ почти вжимает голову в себя и отводит глаза, — Обниму тебя? Дон открывает рот то ли в удивлении, то ли еще отчего, и медленно кивает, потому что не может отказать этому сломленному и чуть хриплому голосу, потому что в нем слышится все накопленное внутри отчаяние и страх. Чжунэ все такой же теплый и пахнет анемонами. Он прижимает так близко, словно вот-вот сломается, если Донхёк не поможет ему, если не обнимет в ответ. Ким цепляется за его куртку на спине, утыкаюсь лицом в район ключиц. Донхёк почти слышит, как Ку вдыхает в себя воздух, наверное, для того, чтобы не начался приступ, и осторожно выдыхает ему в макушку. Даже сквозь куртку он слышит, как сильно бьется сердце Чжунэ, и чувствует своё — точно такое же бешеное. Чужие чувства смешиваются с его, ком в горле противно дает о себе знать, царапая и раня. Чжунэ ведет своей рукой по чужой, отцепляя и опуская вниз, накрывает ледяную ладонь Донхёка своей теплой. Дон поклялся бы, что Ку Чжунэ ему точно нравится, потому что невозможно так млеть от касаний другого человека, не возможно начинать задыхаться от такой близости. Невозможно так сильно сожалеть о чужих (своих) цветах, невозможно чувствовать чужой страх. Невозможно полюбить кого-то другого, когда у тебя уже цветы. Цветы Донхёка от Чживона.***
Через некоторое время Донхёку начинает казаться, что нахождение рядом с собой Чжунэ в какой-то мере успокаивает. Горло по ночам дерет не так сильно, приступы с кровью не появляются, хотя дышать всё также трудно и невыносимо больно. Ку словно болеутоляющее, только Дон боится, что если привыкнет, то это перестанет работать. Донхёку кажется, что задыхается он не только от Чживона. Или же это некая фишка болезни, мол, если попытаешься быть с другим — умрешь быстрее. Ему, честно, уже плевать, когда он умрет сам. Потому что гулять до работы и обратно с Чжунэ за руку становится чем-то обычным и вполне приемлемым обоим: пальцы Ку немного длиннее и горячее, они согревают вечно мерзнущего Дона. Донхёку нравится всё то, что происходит с ним сейчас, даже если это неправильно, даже если потом будет очень больно. Даже если они оба умрут. Донхёку так хорошо с Чжунэ, словно значение анемонов переходит к нему. Рядом с Ку тепло очень, не только в физическом плане, даже когда они переговариваются, Дон не может не улыбаться. Донхёк сквозь хрипы хочет улыбаться и звонко смеяться над шутками Чжунэ, неловко тянуться своей ледяной ладонью к чужой, мимолетно переглядываться, пока никто не видит. Пока они живы. Дон совершенно не знает, что из этого выйдет. Кажется, он совсем теряет контроль над ситуацией: он хотел влюбиться в Чжунэ, чтобы тот смог жить дальше, а кажется затонул в глазах Ку насовсем, вместе с тем продолжая задыхаться цветами Бобби. — Ты мне нравишься, ты же знаешь? — Донхёк, словно ребенок, шагает по бордюру тротуара, держа равновесие с помощью чужой руки. — Не знал, — басит в ответ Ку, одергивая парня на себя. Дон падает тому почти в руки, смотрит прямо в глаза и улыбается смущенно. Ку Чжунэ ему нравится и, кажется, очень давно, — Теперь буду. Когда чужие губы едва касаются его, Дон сильно жмурит глаза и тянет руки к шее Чжунэ. Выходит простой целомудренный поцелуй, от которого у обоих стоит шум в ушах и сердце готово остановиться. У Донхёка уши краснеют, и от стыда он выпаливает писклявое "дурак", хотя от Чжунэ не отцепляется, смотрит в глаза и улыбается неловко. Погода с каждым разом становится суровее: гулко завывает ветер, срывая пожелтевшие листья с деревьев и заставляя их медленно оседать на землю, заходящее солнце уже давно не греет, а минусовые градусы теперь нисколько не страшат Донхёка.***
— Привет, — Донхёк почти с разбега кидается на Чжунэ, прижимаясь и почти слетая на землю. Ку успевает среагировать и ухватить парня за талию, плотно прижимая к себе. — Юнхён сказал, что выйдет сегодня. Я подумал, что ты не придешь... — Почему? — хмурится Ку, чуть подкидывая Дона вверх, чтобы было удобней держать. — Что с тобой? Донхёк хихикает и чмокает Чжунэ в губы, после вырываясь из рук и разворачивая того лицом вперед, запрыгивает на спину. — Да что с тобой? — возмущается опешивший Ку. Больше всего Дон боится, что тот поймет. — Ну всё! Дон спрыгивает сам, смотрит по сторонам и хватает Чжунэ за воротник пальто, притягивая к себе. Донхёк задыхался этой ночью в кровавых цветах, лепестки позабивались во все возможные места, что утром пришлось тщательно проверять под кроватью и за тумбочками. Испачканное белье полетело в мусорку. Если сейчас он не почувствует вкус губ Чжунэ и его тепло, то точно задохнется. Прямо здесь, на остановке, распластается на холодном грязном асфальте, без возможности пошевелиться и сказать что-либо. Ку сперва не понимает, почему так быстро, но жар из донхёкова рта манит, и он отвечает точно также — с напором и желанием. Их губы сливаются в тягучем и долгом поцелуе, и по-началу даже не понятно, кто ведет, но это уже давно решено: Донхёк стоит на мысках, чтобы удобнее, обхватывает ладонями чужое лицо, а Чжунэ лишь наклоняет голову вперед и обвивает талию Дона. Слишком внезапно для обоих, слишком смущающе и близко. У Кима щеки пылают, и он благодарит себя за то, что хотя бы не совал свой язык в чужой рот. Приятно очень — до дрожи в пальцах и мурашек по коже, что дыхание сбивается и хочется еще. Хочется стоять так бесконечно, прижиматься друг другу и чувствовать друг друга. Но у Донхёка в горле шипы.***
Дон не успевает нацепить на себя фартук, как Юнхён выталкивает его в зал, не обращая внимания на все препирания и протесты. Он даже не спрашивает как у Донхёка дела, не обнимает и не здоровается. — Ты заслужил, — говорит с яркой улыбкой. Донхёку не до этого всего. — Отдыхай. Хочется возразить очень, но если у него появляется такой выходной, то можно провести его с незаконченным рефератом или с Чжунэ. Или заставить Ку сидеть над рефератом, притворившись совсем уставшим. Донхёк понимает, что никаким придуманным за секунду планам не суждено сбыться, когда замечает за столиком вечную парочку — Бобби и Ханбина, с которыми вдобавок сидит Ку. Подстава жесткая. — Хэй, чо как? — обычные слова от Чживона, на которые Донхёк улыбается слабо. Он по старой привычке дает всем "пять", замечая, что ладонь Чживона всё такая же обветренная и большая. У Чжунэ она тоже больше его собственной, и Дон задумывается об этом совсем неожиданно, задерживаясь взглядом именно на ней. Чжунэ замечает переглядывание Ханбина с Бобом и одергивает Донхёка, чтобы тот сел рядом с ним. — Да у нас тут парочка, — вопит Ханбин, улыбаясь во все 32, а Чживон гогочет странно и поддакивает. — Не дразните детей! — вмешивается Юнхён, ставя перед Донхёком и Чжунэ по баночке колы, незаметно подмигивая первому, — Донхёк-а, возвращаю свой долг! С меня еще кофе. — Хэй, хён, а как же мы? Почему нас заставил платить? — возмущается Ханбин. Грех не заняться своим любимым делом. От его громкого голоса вянут уши, а манера речи просто выбешивает обычно спокойного Дона. Или же дело в том, что тот вечно липнет к Бобби? — Потому что, — гаркает Юнхён с улыбкой. И как так только можно? Бобби все гогочет, не переставая, немного раздражая Чжунэ. А Донхёку просто хочется домой — подальше ото всех, особенно, от этих двоих. Их слишком много. — Может, что покрепче принесешь? — просит Чживон, пока Дон пытается обращать внимание только на свою шипящую колу и полностью свести весь шум внешнего мира на нет. Юнхён, яро доверяющий Бобу, приносит бутылку соджу, довольно улыбаясь. — Ёще месяц назад запрятал, чтобы начальник не нашел, — Донхёк смеется слабо, потому что если не будет, то Чжунэ поймет, что что-то не так. Дон просит себя держаться. Посидеть еще немного и сослаться на плохое самочувствие, смыться домой. Совсем чуть-чуть. Дон выпивает стопку залпом, надеясь, что это поможет, и хлопает мокрыми глазами. Вот, что значит плохо с алкоголем — тошнота подходит моментально, внутри всё жжет, и Дон заходится кашлем, прикрывая рот. Донхёк ничего не видит сквозь слезную пелену, пододвигается ближе к Чжунэ, чувствуя его успокаивающую ладонь на спине. Он с трудом держит цветки в себе. — Ты так не налегай, а то унесет еще, — у Чживона глаз не видно, он улыбается, выставляя свои передние зубы вперед и гиенит. Ханбин отвечает что-то, явно не в пользу Дона и смеется. — Вы потише там, распугаете всех! — шикает за кассой Юнхён, после звона дверных колокольчиков. Донхёк сматывается в туалет, когда тот оказывается над Ханбином и Бобби, раздавая заслуженные подзатыльники. Мотает из сторону в сторону, что Дон почти уверен, что его вывернет этой стопкой алкоголя, но из горла лезут здоровенные цветы размером с ладонь, широкими почти бардовыми лепестками и шипами. Донхёк падает к стене, судорожно хватая воздух ртом - ему нельзя отключаться, но в зале, среди Чживона и Чжунэ слишком душно, что он почти чувствует запах роз, что каждый раз вылезают из него. Его бьет мелкой дрожью, но он старается не закрывать глаза — выходит плохо, веки тяжелые, и даже пальцем не шевельнуть. Руки давно уже израненные, в пластырях, а кровь все капает на кафель. — Донхёк, ты как? — голос Юнхёна заботливый, как обычно. Он стоит точно за дверью, не собираясь уходить. — Кажется, это была плохая идея, — хрипит Дон, смотря на орнамент с цветками. Какая именно идея была плохой для Юнхёна остается загадкой. — Не переживай. Я сейчас. Донхёк скатывается вниз, почти упираясь ступнями в противоположную стенку. Пахнет просто противно, до дрожи в руках: почему из всех цветов ему достались именно эти? Он цепляет лепестки, лежащие на полу и кидает в унитаз, смывая и осматривая комнатку, чтобы не оставить следов. Тело все еще заходится в судорогах, неприятно тянет в легких, болит голова. В зеркале Дон видит легкие синяки под глазами и кровь на губах. Ким умывается холодной водой, вытирает капли крови на кафеле и лепит на руки новые пластыри, всегда лежащие здесь на полке для таких случаев. Донхёк возвращается и вдыхает запах свежей выпечки, Чживона нет на месте. Дон боится рот открыть, боится, что опять начнет кашлять. Он даже не слушает, о чем опять переговариваются Ханбин с Чжунэ, лишь замечает, что за время его отсутствия парни выпили всю бутылку, и, кажется, их немного разнесло. — Цветы — это так паршиво, — Донхёк замирает и смотрит на Ханбина, который уставляется куда-то позади него, — По сути они ничего не значат. — Безответную любовь, разве нет? — вмешивается он осторожно, чувствуя взгляд Ку на себе. Ханбин молчит немного, а потом переводит свои почти пустые глаза на него. — Думаешь, если у двух людей друг от друга цветы, то они исчезнут, когда эти люди признаются друг другу? — с насмешкой спрашивает тот, что Дону становится не по себе, — Цветы означают смерть и только. Донхёк сглатывает, не понимая такого странного поведения Ханбина и его слов. Ещё Юнхён куда-то исчез со своего поста, и не понятно, что вообще делать и насколько это далеко зайдет. — И что, предлагаешь делать операцию? Чтобы амёбой ходить? — усмехается одним уголком губ Чжунэ. Дон видит, как возрастает негодование на лице Ханбина, и жмурится, готовясь к худшему. — А что? Помирать от того, что кого-то любишь?! Пиздец умно! — голос бьет по ушам. Ханбин смотрит, как медленно проходит к столу Боб и садится на свое место. — Жить без чувств, — отвечает спокойно Чжунэ, — Вот, что глупо. — У тебя... цветы? — вмешивается Чживон, не понимая, это просто неудачная тема для разговора или что-то важное. Донхёк боится поднимать голову: сжимает пальцами колени. Чжунэ мешкается, точно смотрит на него, — Они у Донхёка? Ким вздрагивает, воцаряется молчание. Дон жмурится, сжимает губы в полоску, вдыхает запах роз, которым насквозь пропахла его одежда и он сам. Паника успевает полностью охватить его, пальцы подрагивают и слезятся глаза. — Донхёк? — на его плечо падает рука Юнхёна, он скрепит зубами и поднимает взгляд на него, — Да я бы узнал, если бы у него были цветы. Сон смотрит то на Чжунэ, то на Дона, явно прося глазами сказать ему то, чего он не знает. Но Ку жмет плечами с актерским мастерством кривит лицо, мол, нет такого, а Донхёк выдавливает из себя улыбку. — Если у вас, — Ханбин смотрит в стол, говоря совсем тихо, — Если у кого-то из вас цветы, вырежьте их. — Да, — кивает Бобби, предполагая показать плюсы на своем примере. Донхёк видит, как Чжунэ сжимает руки в кулаки. — Потому что... — Хён, не стоит, — грубо перебивает его Ку, — Ты же не чувствуешь, и, навряд ли отдаленно помнишь что это такое. На тебе просто ответственность. Донхёк сидит, стараясь хотя бы моргать, в голове полная каша и все как будто в замедленной съемке. Он не понимает, что ему нужно делать, как остановить все это. Почему все зашло так далеко, сколько ему и Чжунэ еще мучиться и скрывать это. — Заткнись! — вопит Ханбин, пугая и немного отрезвляя Дона. Бобби хмуро смотрит на него, словно не собирается останавливать перепалку. Юнхён, стоящий рядом с Доном, в ужасе выкатывает глаза, полностью теряясь. — Ты же любишь его. — Чжунэ смотрит прямо на Ханбина, который от такого словесного удара открывает рот и бегает туда-сюда глазами, словно наркоман. Донхёк смотрит на Боба, ожидая каких-либо оправданий, но тот виновато опускает голову, пряча лицо. — А ты, — уже к Чживону обращается Чжунэ, — Делаешь ему больно тем, что все еще с ним, хотя ничего не чувствуешь. — Ты не знаешь, — тихо говорит Ханбин, смотря куда-то сквозь парней. Его глаза полны слез, и Дону кажется, что сейчас он психанет и набросится или на него, или на Чжунэ, — Ничего ты не знаешь! Ханбин смахивает со стола пару стопок и дышит тяжело, тут же тянется через стол и хватает Чжунэ за воротник футболки, что-то яростно и нечленораздельно шипя. — Ханбин! — Боб наконец-то отмораживается и пытается их расцепить друг от друга, но Ханбин толкает его локтем, резко замахиваясь рукой. — Прекращайте! Звук шлепка и крик Юнхёна сливаются в один звук, и все замирают. У Донхёка по скуле наливающийся кровью след от ладони Ханбина. Все произошло как-то быстро и спонтанно, что Дон и задуматься о своих действиях не успел. — Может, хватит? — просит он, неловко улыбаясь. Не больно совсем, просто хочется уйти уже. Навсегда и насовсем. Он впервые хочет уже задохнуться этими вонючими розами у себя на кровати, чтобы больше не происходило такого, чтобы не было этих неудобных разговорах о цветах, чтобы не страдать так больше. — Ты как? — Чжунэ говорит так четко, что в голове эхом отдается его голос. Он сам еще не до конца понял, что Донхёк вырвал его из чужой хватки, оттолкнув назад, и подставился под удар. — Я принесу лед, — Юнхён приходит в себя и уже почти убегает, но Дон окликает его и говорит, что уходит. Все наблюдают, как он застегивает пуговицы длинного пальто и с натянутой улыбкой быстро покидает помещение. На улице уже через пару секунд Донхёк чувствует чужие пальцы, переплетающиеся с его. Донхёк не хочет говорить, он вообще не знает, что на него нашло. Чжунэ приобнимает его и шепчет еле слышное "пойдем". Донхёку плевать куда, если с Ку Чжунэ. Донхёк до боли в сердце жалеет, что его цветы не от Чжунэ.***
Донхёк первый раз у кого-то дома. У Чжунэ милая квартирка, он отправляет Дона в душ и дает свою одежду, которая размера на два точно велика ему. Донхёку нравится здесь, даже если комната усрана в бардаке, который он не терпит: у Ку везде блокноты с записями, листы исписанные и зачирканные, плакаты какие-то на стенах и не очень широкая кровать. — Ляжешь со мной, — даже не вопрос, утверждение, а Донхёк не против, тем более, что здесь больше и негде. Дон держит лёд у скулы, хотя уже, наверное, поздно, но перед тем, как уйти в душ Ку почти с силой впихивает в чужую руку пакетик с кубиками. Ким лежит, смотря в потолок, и вдыхает нежность анемонов: комната Чжунэ тоже пахнет цветами, не так сильно, как квартира Донхёка, но уловить можно. — Вроде не сильно заметно, — Дон не замечает, как в комнату возвращается Ку, как забирает у него из руки пачку льда и рассматривает лицо. Нависает слишком близко. Донхёк задыхается, но продолжает смотреть на губы Чжунэ, переходя на шею, по которой катятся капельки воды вниз, скрываясь за воротом футболки. Ку встает резко, выключает свет и подталкивает его в стене, почти зажимая и обнимая за талию. — Зачем ты сделал это? — в затылок шепчет Чжунэ, едва касаясь кожи губами и посылая табун мурашек. — Не знаю, — честно отвечает Дон, сжимая в кулаке край одеяла, — Я испугался. Не знал, что... Донхёк жмурится и громко вдыхает в себя воздух, Чжунэ молчит пару секунд, пододвигаясь ближе к парню, хотя и так уже впритык. — Что у Ханбина и Чживона были друг от друга цветы? — Ким кивает и устраивается удобней на подушке. И, конечно, он знал о цветах Боба, знал, что он их вырезал. Но не знал, что они были у обоих. — У Ханбина они исчезли, после признания, а у Бобби нет. — И...что? — Он надеялся, что пройдут, пока лепестки не покрылись кровью, и он не начал задыхаться, — Чжунэ замалкивает, а Дон задерживает дыхание на секунду, — Ханбин заставил его пойти в больницу. Сказал, что будет любить его, не смотря ни на что, даже если тот не будет любить его взамен. Донхёк разворачивается лицом к Чжунэ и прижимается к груди. Тот утыкается подбородком в черную макушку, не убирая руки с талии. — Надеюсь, что у тебя они исчезнут первее, — Чжунэ шепчет почти неслышно и слегка касается губами лба Дона, вновь возвращаясь в прежнее положение. — Почему? — выпаливает Дон, потому что сам надеется на обратное. — Потому что я видел твою кровь на цветах, — Чжунэ сжимает его и выдыхает громко, ослабляя хватку. — Прости, — Донхек цепляется за чужую футболку и изо всех сил старается не заплакать. Это бремя слишком тяжелое для него. Для них обоих. Его цветы от любви Чжунэ не исчезнут, но даже так, если Ку будет жить, то Донхёк хочет провести остатки своих дней с ним.***
Спустя неделю после той спонтанной ночевки у Чжунэ Донхёк не может встать с кровати от ломоты во всем теле. Приступы охватывают его вновь и вновь, цветки распускаются до нереальных размеров, царапают его горло, что даже хрипов больше не выходит. Дон плачет, потому что не может заснуть, потому что страшно, что он вот-вот задохнется или остановится сердце — все его внутренние органы обвили шипы, и в любой момент они могут проткнуть его насквозь. У него перед глазами только потолок, наверное, последнее, что он увидит. Донхёк все равно улыбается, потому что последние три месяца, не смотря на наступление зимы, стали самыми теплыми в его жизни. Он думает, что умирает, когда отключается почти на целые сутки. Открывать глаза болезненно и неприятно, таблетки от головной боли не помогают, а обезболивающего, кроме Ку Чжунэ, нет. Донхёк не уверен, что вообще что-то может помочь. Лепестков и цветков на два полных мусорных мешка, прямо рекорд. Донхёк выбрасывает их в бачок за домом и возвращается, не спеша. У двери стоит Чжунэ, и он даже не знает, что будет говорить. Они заходят внутрь молча. — Ты не отвечал, — Ку показывает телефон, а Дон кивает, — Я волновался. Чжунэ обхватывает лицо Донхёка, целуя аккуратно, с такой осторожностью, боясь навредить ему, сделать больно или неприятно. Дон отвечает также, слегка прикусывая нижнюю губу Ку, позволяя тому ворваться в свой рот языком и творить всё, что хочется. Оба не спешат, наслаждаясь таким приятным немного смущающим процессом. Донхёка ноги не держат, он стонет высоко, потому что дышать нечем, и это, кажется, плохо, но и хорошо так, что отрываться не хочется. — У меня больше нет цветов, — Чжунэ выдыхает это, едва отлипая от губ и припадая к ним вновь. Донхёка током прошибает, он моргает часто, а губы его дрожат. — Я-я тебя люблю. Чжунэ пытается целовать его, дышит тяжело и глаза прикрывает, водит руками по спине, прижимая к себе. Дон отталкивает его и смотрит снизу вверх: — Ты уверен? — выдыхает Донхёк, не веря словам Ку. Чжунэ сгребает его в охапку, подталкивая к кровати, и медленно усаживает на край, опускаясь рядом почти впритык. — Уже больше недели прошло, — шепчет он, гладя по волосам Дона, — Сначала хотел убедиться. А потом сходил в больницу и обследовался. Ничего не нашли. Они исчезли. Чжунэ обхватывает своими ладонями лицо Донхёка, смотрит слезящимися глазами и улыбается криво. Дон ахает, прижимается к Чжунэ и плачет, захлебываясь слезами, ищет спасения у Ку. — Я... — он пытается говорить нормально, но эмоции берут вверх. Чжунэ не умрет от его цветов. Чжунэ будет жить. — Я так рад. Голос почти срывается, а улыбка сменяется кашлем. Донхёк вдыхает еле уловимый запах анемон от Чжунэ, сжимает его плечо и выравнивает дыхание. Он не должен показывать, что задыхается. Они сидят так очень долго, прижимающиеся и поддерживающие друг друга, не желающие отпускать даже на секунду. Им хорошо вместе, даже если нет анемонов. — Я так счастлив, — слезы больше не капают на чужую толстовку. Чжунэ дышит успокаивающе ему в макушку и гладит по плечам. Донхёка пробирает дрожь: он больше никогда не увидит кашляющего Ку, не увидит, как тот задыхается по его вине. Чжунэ прочно в сердце Донхёка, делящий вместе с Чживоном. Они оба ломают Кима изнутри. Чжунэ опускает свою руку на простыни, чтобы уже оторваться и посмотреть на Дона, дергается слегка и видит расцветающий бутон розы. Донхёк молчит, рассматривая, как чужая кровь пачкает его белье, и чувствует чужой взгляд на себе. Ему нечего сказать Чжунэ, нечем себя оправдать. — Эти розы не от меня, да? — Дон вздрагивает от низкого глубокого голоса, не отрывая глаз от пораненной ладони Ку, кладет свою совсем рядом с цветком. И кивает. — Тогда? — Чживон, — Донхёк мямлит, и сжимает в руке цветок, стискивая зубы. Капли крови скатываются по коже и впитываются в простыни. — Но... — Ку замолкает, отворачиваясь и зарывая ладони в черные волосы, сидит, согнувшись. — Прости, — Дон разжимает кулак, и бутон закрывает красные пятна на белье. Лицо Чжунэ ничего не выражает, он просто смотрит вниз, спокойно вдыхая и выдыхая. Наверное, без убивающих изнутри цветов живется лучше. — Я люблю тебя. — шепчет Донхёк, рассматривая множество порезов на собственной ладони, — И не могу прекратить любить его. Дон видит, как глаза Чжунэ наполняются слезами, но он не позволяет себе заплакать, как он сглатывает и как начинает часто дышать. Донхёк не может сдвинуться с места, не может ничем помочь. Донхёк не может ничего исправить. Кровь не останавливается. Чжунэ шмыгает носом, взгляд устремлен в пустоту, он вздыхает громко и так печально, и Донхёк понимает, что боится. Боится умереть от чужих цветков, боится оставлять Чжунэ одного, боится всего, что с ним теперь происходит. Донхёк задыхается. Умирает от безответной любви, умирает из-за любви Чжунэ. Умирает из-за обманчиво-красивых цветков с острыми шипами. Умирает не только физически, но и морально. Донхёк смотрит, как Чжунэ борется сам с собой, хотя это ему бы стоило. Стоило сказать, что все будет хорошо, что они справятся. Что Донхёк справится. Что справится Чжунэ, когда Дона не станет. Но он смотрит и молчит.***
В кровати они валяются до позднего вечера, не собираясь вставать или куда-то идти. Донхёку всё еще трудно дышать, а Чжунэ лежит почти на нем, придавливая своим телом и дыша куда-то в шею, заставляет дрожать от такой близости. — Я думал, ты уйдешь после того, как узнаешь, — он поднимает свою руку вверх: от спины Ку по плечам, шее и аккуратно убирает чужую прядь волос назад. — Ты любишь меня, — у Чжунэ охрипший голос, заставляющий Донхёка поджимать губы, — Иначе бы они не исчезли. — Какого без них? — они смотрят друг другу в глаза, и Дон видит, как океан печали бушует в чужих. — Как будто снова можешь дышать, — шепчет Чжунэ, поджимая губы, — Легче, но вместе с тем пусто. Дон кивает, определенно не понимая этих чувств, и приоткрывает рот, чтобы выдохнуть, но не успевает, потому что Ку дышит прямо в его губы прежде, чем плотно припасть к ним и начать беспорядочно терзать. Конечно, они уже не раз целовались, но в этот раз Донхёка нереально вставляет от чужого языка, пошлых чмокающих звуков и потрепанного Ку Чжунэ, лежащего на нем. На улице уже давно темно, а свет они не врубали, и это просто отлично, иначе бы Дон сошел с ума от стыда. И всё равно он стонет, когда Чжунэ сжимает его талию и прикусывает губу, и очень надеется, что Ку не почувствует его стоящий член в домашних трениках. Щёки пылают огнем, а задыхаться становится приятней, потому что Чжунэ целует его линию челюсти, пробираясь горячими ладонями под футболку и оглаживая живот. Донхёку кажется, что там точно останутся ожоги. — Если продолжишь, то не останавливайся, — сбивчиво шепчет Донхёк, тут же закидывая голову назад и не сдерживая высокого стона — след от зубов определенно останется. — Не останавливайся, даже если я буду кашлять. Чжунэ замирает на секунду, обдумывая слова и принимая важное решение, а затем выдыхает в чужие губы и ищет в темноте глаза, кивает, целуя уже более развязно, настойчиво и настолько интимно, что Донхёк не знает, что нужно делать. Он полностью теряется в ощущениях — Ку слишком много, он везде: жадно целует, дергает его футболку вверх, оголяя живот и грудь, водит руками, сжимая бока и пересчитывая ребра, кружит вокруг пупка, заставляя втянуть живот и податься бедрами вперед. Чжунэ проталкивает колено меж чужих ног, засасывая кожу под ключицей. Донхёк всхлипывает и закрывает рукой рот, потому что стыдно за свои звуки, сдерживать которые слишком сложно. Ку почти разом сдергивает с Дона треники вместе с бельём и наваливается вновь: зацеловывает шею, щипает за бок и сжимает член. Донхёка подбрасывает на кровати, он стонет высоко, не смотря на то, что кусает собственную ладонь, и закашливается. Лежать голым перед Чжунэ слишком, тот обводит большим пальцем головку, размазывая выступившую смазку, и широко разводит колени Дона, чтобы было удобней. — У тебя есть смазка или? — Дон почти не узнает голоса Ку: слишком низкий, слишком томный. Он мотает головой в надежде, что парень разглядит ответ и поймет, что он не в состоянии говорить. Донхёк не уверен, что вообще происходит, но понимает, что ему нужно делать что-то в ответ, только Чжунэ вмиг исчезает из его поля зрения, и через секунду его член оказывается в теплом и мокром вакууме рта Ку. Дон широко открывает рот и скулит от приятного жара. Чжунэ замирает на мгновенье, а Донхёк приходит в себя и прижимает ко рту уже две руки. Ку выпускает член изо рта с хлюпом и дует на головку. Член дергается сам по себе, и Дон думает, что это неприлично, как будто всё, что происходит здесь — вполне. Чжунэ невесомо целует головку, ведя руками по животу вверх и останавливаясь на сосках, сжимает их и насаживается горлом настолько, насколько может: Донхёка выгибает дугой на постели и он понимает, что руки его не спасают и ничего не заглушают. Чжунэ начинает размерно двигать головой, играясь с чужими сосками: теребит пальцами, надавливает, сжимает и чуть прокручивает. Дон теряет связь с внешнем миром, его потряхивает внушительно, в горле тот самый ком из цветов, но изо рта вылетают только стоны и хныканья. И, пожалуй, задыхаться так приятней всего. Он не помнит, как начинает кашлять, как Чжунэ прекращает свои действия, но Дон хватает его за руку и крепко сжимает. Дышать тяжело, но даже если он сейчас задохнётся — ни за что не остановится. — Д-давай дальше, — Ку кивает, хватает Донхёка за бедра и рывком переворачивает на живот. Тот ахает и едва успевает подставить руки вперед. Чжунэ подкладывает под Дона подушку, и тянет его футболку вверх, заставляя привстать и помочь стянуть её. Донхёк спиной чувствует чужой жар и не помнит, когда Ку успел снять свою толстовку. Чжунэ коротко целует в губы и толкает его обратно, чмокает мокрый от пота затылок и ведет языком по выступающим позвонкам, позволяя Киму заглушить протяжный стон в простыне. — Я-я хочу тебя видеть. Поздно признается Дон дрожащим голосом, Чжунэ замирает и наваливается на спину Донхёка, дышит на ухо загнанно и посасывает мочку с сережкой. Дон крехтит что-то, от жара чужого тела прогибается в спине, отставляя зад и чувствуя возбуждение Ку. Он стонет, сам не зная от чего, или от всего сразу, и как сучка трется о чужой член, потому что больше не может терпеть. Потому что он задыхается. — Если ты будешь кашлять, то так будет легче, — Чжунэ ждет ответа, Донхёк кивает, понимая, что лежа на спине может задохнуться цветами, а так он задохнётся в Ку Чжунэ. — Открой рот. Дон открывает и мычит, потому что Чжунэ сует ему три пальца, и ничего не остается как смачивать их собственной слюной. Донхёк не знает, как будет потом смотреть Чжунэ в глаза, потому что звуки получаются совсем из ряда вон выходящими. Он слышит, как ахает Ку сзади, когда он проходится по фалангам языком, и что тот возится со своими штанами: блякает пряжка ремня, расстегивается ширинка и недолгое копошение — на удивление слишком быстро при помощи только одной-то руки, или просто Донхёк оказывается через чур увлеченным своим делом. — Я... — Ку вытаскивает пальцы из чужого рта, оглаживая левую ягодицу и чувствуя чужую мелкую дрожь. — Прошу, если будет больно и станет совсем плохо — скажи, ладно? — Ладно, — кивает Донхёк, лишь бы он продолжал, перестал пытать его этими касаниями и дал большего. Лишь бы Чжунэ отдал ему себя. — Ладно... Дон чувствует, как Чжунэ оглаживает его зад ладонью, как подставляет палец, выдыхает медленно и пытается расслабится. Тихое "а-а" вырывается непроизвольно, а от проникновения хочется уйти, но он комкает простынь и громко ахает, когда его истекающий смазкой член обхватывает рука Ку. Чжунэ делает всё аккуратно, бережно и абсолютно не торопясь, чтобы Донхёк задохнулся в нем, а не в цветах. А Дон не против: раздвигает ноги шире, прогибается в спине, толкаясь в чужую руку и стоная все громче и громче. Но даже с одним пальцем неприятно, особенно, когда Ку пытается двигать им внутри. Донхёк шипит, с трудом отцепляя одну руку от постели и протягивая ее назад. Он пытается дотянуться до Чжунэ почувствовать поддержку и дать ее в ответ, потому что растеряны немного они оба. Ку пару раз проводит левой рукой вдоль члена и тянется к протянутой донхёковой. Липко и странно, но Дону плевать, он сжимает ладонь, поднимая руку выше и полностью прижимаясь грудью к кровати. Донхёк выглядит слишком по-блядски с такой выгнутой спиной и оттопыренной задницей, что Чжунэ просто не может не прорычать и толкнуть палец поглубже. Дона словно током бьет, колени в какой-то момент разъезжаются по сторонам, и он отпускает руку Чжунэ, почти завывая от незнакомого слишком приятного чувства внутри. Перед глазами звездочки и хочется еще раз так. Ку вытаскивает палец и исчезает, кажется, на целую вечность. Донхёк слышит только свое тяжелое дыхание и чувствует некую пустоту внутри. — Чжунэ... — слабо зовет Дон в надежде, что тот не ушел по среди процесса, но Ку мычит где-то совсем рядом, а затем целует напористо, высовывает свой язык, и Донхёк не находит ничего лучше, чем начать сосать его и стонать от такой развратности. Чжунэ толкает Дона в плечо, и тот падает обратно на спину, не отвлекаясь от своего занятия. Он слышит рык Ку и высовывает свой собственный язык, чтобы окончательно поехала крыша, чтобы сплестись ими, как в старой дешевой порнухе, о которой так часто говорит Чживон. Донхёк едва улавливает звук откручивающейся крышки и вдыхает запах своего персикого крема для рук, которым пользуется только зимой. — Надеюсь, ты не против, — Чжунэ отодвигается на какой-то жалкий сантиметр, чтобы уложить Донхёка ровнее: подкладывает под поясницу ту самую подушку, сгибает ноги в коленях и раздвигает, — Я слишком жаден, прости... Дон отрицательно мотает головой — он хотел так с самого начала. Ким тянется к Ку, обхватывая руками и прижимая к себе, целует, как может, и игнорирует уже два пальца внутри себя, пока Чжунэ вновь не находит ту самую точку. Приходится отрываться от опухших и искусанных губ и громко стонать, выгибаться и насаживаться, чтобы через боль получать удовольствие. Как Чжунэ только держится остается загадкой, но пальцы с кремом двигаются намного легче, что через время в Донхёке безбожно хлюпают уже три. В такой позе целоваться удобнее, кусать друг друга, касаться и сквозь темноту пытаться разглядывать лица. У Дона стонать почти не получается, только издавать непонятные скуляще-всхлипывающие звуки. Когда Ку вырывается из его объятий и устраивается меж ног, обхватив их своими руками, Донхёк вновь сжимает простыню и в предвкушении прикусывает губу. Чжунэ толкается мучительно медленно, следит за тем, чтобы Дон цедил воздух, и сжимает ляжки до синяков, старясь не причинять боль. Входит туго, и Донхёк чувствует прохладный крем, стекающий по его заднице, болезненно сжимаясь и сдерживая крик. Чжунэ останавливается, начинает стимулировать член Дона, чтобы тот расслабился, и зацеловывает шею и грудь. А когда не чувствует сильного сопротивления, одним толчком входит до конца со стоном наслаждения. Донхёк подрагивает и едва открывает глаза, чтобы увидеть хотя бы силуэт. Он чувствует себя заполненным до предела, приятно до дрожи и тихих постанываний от того, что Чжунэ теперь точно везде. — Так хорошо, — Чжунэ почти пищит, обволоченной узостью и теплом Донхёка, медленно начинает двигаться, найдя руку Дона и оторвав ее от измученной простыни, переплетает пальцы. Не смотря на боль и неприятные ощущения, Донхёк полностью отдается Чжунэ, стараясь отдавать столько же, сколько дает Чжунэ, хоть и получается слабо. Дону абсолютно наплевать, если Ку кончит в него, и пусть потом придется заморочиться с этим, у Донхёка окончательно сносит крышу от пыхтящего Чжунэ, плавно толкающегося в него, водящего руками по всему телу и жадно вдыхающего запах Кима. Дон в какой-то момент сильно сжимает чужую руку и сгибает пальцы на ногах, разрезая высоким стоном мнимую тишину, — Чжунэ кусается больно и неожиданно, а еще рычит страшно, словно зверь. И Донхёк соврал, если бы сказал, что от этого у него не дергается член. — Я... — Донхёк выгибается почти до хруста в спине, потому что Ку вырывает свою ладонь их чужой, хватает его за талию и начинает насаживать на себя жестко и быстро, выбивая короткие звонкие стоны. Дон давится воздухом очень опасно и из его рта вылетает пара лепестков, Чжунэ едва прекращает двигаться, как тот сжимает плечо, заставляя продолжать. Оба дышат тяжело, Ку нависает над Доном, пытается разглядеть лицо и целует осторожно, как бы извиняясь за свой порыв. Донхёк кусает его в ответ, улыбается и издает тихий скулеж, когда Чжунэ вновь толкается в него. Звуки шлепков и рыки Ку смешиваются с его стонами, низ живота неприятно тянет, а член требует ласки. Донхёк совсем не хочет позориться перед Чжунэ, не хочет дрочить себе на его глазах, даже мысли об этом старается отбрасывать. Но так хочется коснуться, терпеть совсем невыносимо. Рука сама отрывается от простыни и переносится ближе к бедру на какие-то сантиметры, Дон сжимает зубы и выдыхает громко, борясь со стыдом. — Чж... — имя исчезает в полустоне-полукрике, скорость увеличивается, и желание потрогать себя тоже, — Потрогай меня... Просьба тонет в зверином рыке, и Донхёк готов расплакаться, потому что Чжунэ трогает слишком искусно, он терзает и испытывает его тело, заставляет дрожать, хотеть еще, заставляет беспрерывно стонать, подаваться на все ласки, извиваться и едва держаться на грани. — Чжу-нэ... — Донхёк успевает предупредить, потому что в следующие секунды из него выбивают все силы, насаживая на себя и лаская истекший и перепачканный в собственной смазке член. Дон метается по всей постели, пытается свести колени, всхлипывает громко, подаваясь бедрами в руку по инерции еще пару раз, и пачкает свой живот и руку Ку в сперме. Он не понимает, что Чжунэ продолжает двигаться внутри совсем недолго и кончает в него. Чжунэ выходит из выдохшегося тела с хлюпом, от которого Донхёк приходит в себя и начинает дышать. Ку валится рядом с ним, обхватывает рукой за грудь и притягивает к себе. Оба вспотевшие, пытающиеся отдышаться, лежат, не шевелясь. Донхёк полуживой-полумертвый улыбается слабо и вырубается от усталости и сильных рук. Удары сердца отдаются в голове, а цветы застревают в горле.***
— Мы уже сделали анализы, и обследование показало, что цветы начали цвести не только в легких пациента, шипы обвили 80% процентов внутренних органов. Но Ким Донхёк пришел в себя и беседует о лечении со врачом. К Вам он тоже подойдет позже, как я понимаю, цветы от Вас? — медсестра замолкает и внимательно смотрит на Ку. Голос её отдается эхом в ушах, пахнет лекарствами и если у Чжунэ было бы что-то в желудке, то уже вывернуло бы давно. Ку не знает, что делать: позволить Донхёку задохнуться и больше никогда не увидеть этой солнечной улыбки, греющей в гадкую осеннюю погоду, не услышать громкого заливистого смеха, не почувствовать вкуса искусанных губ, и робких касаний с теплыми объятиями. Чживон — мудак такой, не берет трубку, а у Чжунэ на губах только — "Спасите его". Слезы в глазах само собой, дрожь в руках, Донхёк его не простит. Вибрация телефона отдает в кармане джинс с надеждой, что это Боб, ведь он должен знать, что делать, должен помочь. Но это Юнхён, как всегда не во время, как всегда со своими вопросами и просьбами. Чжунэ берет трубку, только чтобы разузнать нужное ему самому, но хён сегодня слишком прямолинеен: — Где Донхёк? — Где Чживон? — Чжунэ отвечает вопросом на вопрос грубо и требовательно. — Да здесь, пирожное жует, — бубнит Юнхён, отдаленно слышен громкий смех Ханбина, — А что случилось-то? — Пусть ждет, — бросает Чжунэ, быстро шагая к выходу из больницы. Ку замечает Донхёка в больничной пижаме, останавливается и пытается нормально дышать, хотя цветов уже нет. Чжунэ не может сейчас к нему подойти, никак не может. Чжунэ боится и совершенно не знает, что ему делать. Он выбегает из больницы, как последний трус.***
Ку врывается в кондитерскую, словно вихрь, дышит тяжело и щурится на первый столик: Боб сидит на привычном месте с Ханбином и неизвестным пухлощеким парнем. Чжунэ стоит и не может пошевелиться, глядя, как беззаботно они сидят. — А как ты... ну... — Бобби ржет, понимая вопрос парня, а незнакомец краснеет. — Сначала чисто по-надобности, — отвечает Чживон и смотрит на Ханбина, которого в этой жизни ничто не смущает. — А потом просто. — Без чувств? Безо всякого желания, просто потому что надо? — неловно спрашивает пухлощекий, пряча глаза. — Просто потому что у него Ханбин, — перебивает Чжунэ, не вынося такие подробности чужой личной жизни. Он подходит к столику, хватает Боба за руку и тянет, — Пойдем поговорим. — Эй, Чжунэ, да что случилось? — приближается Юнхён и кладет на его плечо руку в надежде успокоить. Чжунэ одергивает ее и тянет непонимающего Боба. — Я сказал пойдем! — он почти кричит, чувствует что его всего трясет, что больше не может, что сейчас заплачет, — Пойдем... — Где Донхёк? — Ханбин вспоминает не вовремя, Чжунэ смотрит Бобу в глаза, умоляя пойти с ним, не говорить при всех. Но Чживон поднимает брови вверх и он самый настоящий ублюдок. — У него от тебя цветы. Чжунэ понимает, что он ублюдок не меньше, чем Бобби.***
Чжунэ сидит в курилке на улице и ждет Чживона, потому что сам не в состоянии зайти туда. Не в состоянии посмотреть на Донхёка, в его глаза. Ку страшно до темноты в глазах, а третья сигарета из купленной по пути пачки мальборо не успокаивает совсем, как и вид вернувшегося Боба с двумя стаканчиками кофе. Чжунэ молчит, выдыхает дым и слышит, как прикуривает Чживон. Пальцы трясутся, и пепел падает прямо на них, но не больно ни черта. — Врач сказал, операция не поможет, — у Чжунэ сигарета из рук падает следом. Он наблюдает, как та тухнет на холодном асфальте, а затем, как щеки Чживона втягиваются при затяжке, получая дым в лицо. Бобби щурится, смотрит в глаза, а Ку прийти в себя не может, — Слишком сложно вырезать цветы из всего живота. Или задохнется, или... Чжунэ вскакивает и мажет Чживону по скуле, не ожидая, что тот в ответ разобьет ему губу в кровь. Ку трясет всего, дальше драться нет сил и он просто смотрит на Бобби, ненавидя всем сердцем, потому что это из-за него Донхёк умирает. Боб берет его за грудки и смотрит хмуро, Чжунэ отводит глаза. Чувствует яркий страх за Донхёка, за себя без Донхёка. — Иди к нему. Чжунэ дергается и садится на лавочку, снова прикуривает и мотает головой из стороны в сторону. Не может. — Его скоро не станет, — слова Чживона отдаются эхом. Он ставит стаканчик рядом с Ку, — Если ты думаешь, что тебе одному от этого плохо, то ошибаешься. Он уже решил, что будет с тобой до конца. Ты не имеешь права сейчас сбегать. Они молчат, Чживон дает время Чжунэ, чтобы подумать и наконец решиться. Ку тушит бычок и зарывается пальцами в свои волосы. — Какие у него цветы? — Темно-красные розы. — Чжунэ пьет кофе, чтобы хотя бы что-то было в организме, — Почти как кровь. Означают траур. Чживон мнет свой бумажный стаканчик в руке и трясет головой. Чжунэ встать не может, тело не слушается. Он усердно сдерживает слезы, но губы предательски дрожат, потому что не может больше, потому что не знал, что так получится, что он один останется живым. — С шипами? — Что? Да, розы же, — Чжунэ сминает свой стаканчик, как и Боб, но успевает только замахнуться. — Шипы бывают, когда нравится не один человек, — Чживон закидывает ногу на скамейку и щурится куда-то вдаль, — Это намного сокращает время жизни. И значение цветов — траур, можно было сразу понять. — Что за херня, — Чжунэ тупит взгляд, но тут же поднимает глаза на Чживона. — Он задыхается от нас обоих, — Бобби снова прикуривает, потому что это единственное, что остается ему, — Мы вместе убиваем его. Но думаю, он знал на что идет, — Боб не успокаивает нихрена, Ку и так еле держится, — Тебе остается быть счастливым с ним до последнего. Чжунэ кивает. Он знает, знает и не хочет совсем. Слова Чживона режут по сердцу, на Чжунэ истерика накатывает, он сгибается пополам и громко всхлипывает, не замечая ничего вокруг: как Бобби хлопает его по спине, как рядом подсаживает Ханбин тихо-тихо, как Донхёк наблюдает за ними из окна — стоит еще живой, совсем рядом. Дышит и пока может улыбаться ему. Конечно, Ку соберется, встанет и ровной походкой подойдет к Дону, обнимет и ни за что не отпустит до конца, не выпустит из сердца и не забудет, что в легких он тоже когда-то был. Чжунэ любит и будет даже после смерти — донхёковой или собственной — неважно, потому что цветы — это любовь, потому что любовь — это Донхёк и его чертов траур. И пускай всем страшно, они оба не покажут этого. Чжунэ останется, Чжунэ будет рядом, ни на минуту не забывая, что его Донхёк задыхается от них обоих.