кто сказал «мяу»?

У Миранчуков есть уши и этот факт не дает Феде нормальной жизни. Самые обычные ушки, только вот они кошачьи. Каштановые, прямо под цвет волос. Он обнаруживает это совсем случайно — братья вечно ходят в кепках, и разобрать что у них там под ними творится — задача не их легких. Да и никто разбираться особо и не хочет, вроде как. Бегают они себе в кепках, мало ли. Может мнительные сильно, боятся, что голову напечет. Ну, а зимой мерзнут, понятное дело, кто ж зимой не мерзнет? Только Федя случайно заходит в раздевалку, когда, по идее, там уже быть никого не должно. Повод — банальщина. Отъехал от базы, понял, что забыл телефон и вернулся. И вот на тебе. В раздевалке полуголый Антон и только вышедший из душа Лёша. Оба без кепок, оба с ушами. Стоят, улыбаются друг другу так ярко, так заманчиво, что у Феди дыхание перехватывает. Хотел бы он, чтоб и ему так улыбались. Но уши… Ему бы сейчас самое правильное это развернуться и уйти, но ноги не слушаются, а глаза прикованы к этим двум чудам — иначе не назвать. Отвлекает его так некстати зазвонивший собственный телефон. И палит. Смолов с нечитаемым лицом пересекает помещение, подхватывает гаджет и почти пулей вылетает обратно, хлопнув при этом дверью. И только дома до него доходит, что раз есть уши — есть и хвосты. На следующий день после тренировки, полной косых взглядов друг на друга, замешкавшийся в коридоре Федя оказывается прижат к стенке. — Если кто-нибудь об этом узнает, — жарко шепчет на ухо Лёша, — то можешь прощаться с клубом. — Мы сделаем все возможное, чтобы ты отсюда съебался, — вторит Антон с другой стороны. — А это не в твоих интересах, сладкий, — кажется, они говорят это одновременно, Федя разобрать не может, Феде слишком жарко, горячо, близко. Миранчуки смотрят на него настороженно, почти озлобленно, в глазах льдинки, хоть и напряжение такое, что сейчас заискрит. А потом молча разворачиваются и уходят, переглядываясь. Смолова это представление взвинчивает еще больше. Новая цель увидеть хвосты и почесать за ушком превращается в слишком навязчивое желание. На братьев сыпется все больше заинтересованных взглядов. Федя везде: на поле, в тренажерке, в раздевалке, в автобусе. И везде он слишком рядом и слишком пристально смотрит, откровенно съедает своим сумасшедшим взглядом. Он начинает все чаще задерживаться на поле в конце тренировок, старается заходить в раздевалку последним, последним же выходить из душевых. Пару раз ему удается побыть с Миранчуками один на один, только на все попытки подойти ближе и дотянуться рукой до кепки он получает злое шипение, недовольные, вперемешку с недоверием, взгляды и тихое «пошел нахуй отсюда» от Антона. И Федя уходит. Федя почти сдается, когда на очередной тренировке подходит к ним с беспомощным «надо поговорить». Они договариваются встретиться вечером, на завтра все равно выпадает выходной. Тогда-то, сидя в тихой уютной кафешке, Федя и замечает горящий интерес в их глазах. Опустошая пару стаканов виски, он заходится эмоциональной тирадой о том, как же ему блять на-до-е-ло бегать за ними. А в конце тихо добавляет, что ему вообще-то тоже интересно. Братья молча переглядываются, что-то решая между собой, встают и так же молча кивают Феде, с приглашением идти следом. До дома Миранчуков они доезжают за каких-то пятнадцать минут, еще десять тратят в магазине, покупая виски и закуску. Федю выдают слегка трясущиеся пальцы. Дома Лёша спешит на кухню даже не снимая куртки, а Антон дожидается, пока разуется Федя. И тут же снимает кепку, так, чтобы Федя видел. — Тронешь — убью, — бросает нарочито холодно и ведет Смолова за собой. Тот лишь кивает. В просторной гостиной, объединенной с кухней, на маленьком столике уже стоит разлитый по стаканам виски, на тарелках лежит закуска, а у окна стоит Лёша, с ушами и… хвостом. Федя на секунду замирает, потом садится в кресло-мешок, и впивается в Лёшу взглядом. Он даже не сразу замечает склонившегося над ним Антона. — Что, нравится братик, а? — шепчет, касаясь губами фединого уха. Федя решает, что ему срочно нужно выпить и тянется к стакану. Тоша мягко смеется, но садится в кресло напротив и следует его примеру. Вечер течет плавно, парни ведут тихий разговор, в основном состоящий из расспросов Феди как Миранчуки живут с э-тим. Братья охотно отвечают, смеясь, рассказывают истории из жизни, успевают отпускать шутки на тему того, что Федя все еще на них пялится и оба жутко краснеют, когда он слишком честно отвечает. Таких сложно не хотеть, они знают, только Федя хотел бы их и без всяких диковинных штук, типо ушей и хвостов. На вопрос зачем это прятать никто из них не отвечает, только мрачнеют оба. Федя спешит перевести разговор и спрашивает в каких отношениях находятся братья, снова заставляя их краснеть, а сам смеется. Столько на них глазев, он-то заметил собственнические замашки обоих. В глазах мутнеет пропорционально выпитому и ближе к половине второго они решают идти спать. Тут-то и обнаруживается, что кровать в доме одна, что вызывает у Феди очередной смешок. В ответ ему только фыркают невпопад, берут за руки и тащат на кровать. Справа лежит Антон, слева — Лёша, а Федя, не без удовольствия, занимает место посередине, тут же оказываясь в кольце четырех рук. Чей-то хвост обвивает его ногу, когда Федя уже почти отключается. Он вздрагивает, открывает глаза и осматривает кажется спящих Миранчуков. Наплевав на запрет, Федя тянется к уху Антона и мягко чешет за ним подушечками пальцев. — Так вы еще и урчать умеете? — не сдержав удивления восклицает он. — Охуеть! — Скажешь кому-нибудь — язык вырву, — бормочет засыпающий Тоша, не переставая тарахтеть. Лёша тянется за своей порцией ласки, обдавая Федю урчанием, после чего согласно кивает брату. Счастливый Федя улыбается в темноте.