Круговая порука

Когда слуга появился из-за двери и жестом велел идти следом, у Сигберта чуть не подогнулись колени от облегчения — сэр Орнштейн его хотя бы выслушает. Солнце палило немилосердно, и в приемной стояла такая духота, что лоб быстро покрылся испариной, а по шее покатились капли пота. В кабинете же гуляло хоть какое-то подобие сквозняка из открытых настежь огромных окон, холодя лицо. Но кабинет, в отличие все от той же приемной, буквально слепил: если во второй, превратившейся в натуральную душегубку, все пестрело от отсветов с витражей, то в первом — утопало в белом. Падающие на светлые стены лучи до невольных слез резали глаза. Старательно сморгнув и плотнее прижав к боку рогатый шлем, Сигберт спешно поклонился, лязгнув пластинами доспеха. Слуга склонился тоже, а после тихо шмыгнул вон, прикрыв дверь. Орнштейн сидел за столом, сцепив пальцы в замок. На Сигберта он взглянул — точно молнию метнул; по спине пробежал неприятный липкий холодок. Впрочем, он всегда так смотрел, но Сигберту показалось, что его командир уже все знает, и лучше сейчас же развернуться и уйти. «Неоткуда ему знать, — утешал себя Сигбер. — Просто неоткуда». — Мне передали, — сказал Орнштейн, сразу переходя к делу, — ты срочно хотел меня видеть. — Так точно, сэр, — отчеканил Сигбер и, немного замешкавшись, все же подошел к столу. Выглядел он, должно быть, смехотворно. Полжизни проживший, верной службой сковавший себе доброе имя, с женой и детьми дома — и робеет, точно какой-то мальчишка. А с другой стороны, кто ж не робел перед каменной, непроницаемой маской Орнштейна? Лицо его, гладкое, бледное, усыпанное неуместными веснушками, не выражало ничего, разве что глаза казались воспаленными, точно командир которую уже ночь не спал. Да, может, так и было — Орнштейн вхож во многие дела в Анор Лондо, чего удивляться. — Садись, — Орнштейн взглянул на Сигберта снова, а после кивнул в сторону стульев, выставленных у стены. — И рассказывай. Пренебрегать гостеприимством Сигберт не стал; правда, усевшись напротив, заговорил не сразу. Не сказать, что он был дружен с капитаном, но числился у Орнштейна на хорошем — очень хорошем — счету, а сейчас всего от пары слов зависело, останется ли он там или впадет в немилость и с треском вылетит из Серебряной Гвардии. Глубоко вдохнув, Сигберт начал, правда, издалека. Сказать напрямую духу не хватило. — Вы знаете, сэр, что я почти пятнадцать лет верой и правдой служу Лордрану и господину нашему Гвину, — Орнштейн смотрел на него в упор, и когда Сигберт запнулся, тот кивнул, призывая продолжать. — Я никогда ничего дурного против него и, сохрани Пламя, его семьи не имел, как и против святого Анор Лондо. Вы ведь знаете меня, сэр — как никто, пожалуй. Даже сейчас, без массивного золоченого доспеха, внушающего трепет, от Орнштейна исходило что-то повелительное, как от самого великого Гвина. Такое, от чего хотелось склонить голову. — Я обучаю солдат, прививая им исключительную — понимаете? — исключительную любовь к Анор Лондо, и сам придерживаюсь того мнения. Я сопровождал вас и самого господина в Изалит, в Астору, в Виндхейм!.. Я предан вам всей душой... — Понимаю, понимаю, — прерывая его, Орнштейн несколько раз кивнул и продолжил, но уже как-то иначе. Непроницаемая маска не изменилась, но в голосе послышалось что-то покровительственное. И — человечное. — Так случилось-то что? Сигберту вновь потребовалось немного времени, чтобы собраться с мыслями. — Глупый по молодости я был, — он вздохнул и отставил снятый шлем на край стола. — В общем, в переписке одной — по дурости, уверяю вас, — много чего написал. И про Лордан. И про Гвина. А теперь меня этими письмами шантажируют. Не знаю, что и делать. Может, судить не будут, но репутацию мне это, сэр... А мне никак нельзя репутацию портить, понимаете? И соглашаться... соглашусь ведь — не отвяжется больше. Мне некого, кроме вас, о совете просить. Дело давнее, — поторопился он напомнить и уверить вновь, — дураком был, не знал и не смыслил во многом. Вот и нес что ни попадя. А оно боком вышло. Орнштейн слушал молча, лишь однажды отвлекся, поправить рукав багрового кафтана, и Сигберту даже показалось раз, что тот велит его сейчас же тащить к Гвину. Страх, что в миг все рассыплется, и больше не соберешь, а мир рухнет не иначе, как в Бездну. Но Орнштейн задумчиво постучал пальцами по столу и вполне буднично спросил: — Что было в письмах? — он прищурил один глаз. — Только искренне. — Дословно не скажу, — Сигберт даже как-то растерялся. Он ожидал чего угодно, да не таких слов, но изворачиваться не стал. — Много чего. Я там и весь Лордран, и Гвина по матушке и по батюшке. Что правит плохо, что житья нет добрым людям. Что божество из него... скверное, в общем. Орнштейн снова кивнул. — Письма кому слал? — Адалхарту. Он мелкий законник, работает в Нижнем Городе. — А от тебя чего ж захотел? — Денег и места здесь, в Анор Лондо. Орнштейн неожиданно весело усмехнулся и облокотился на стол. — Толку ему с тебя? Ты солдат, даже просто к канцеляриям отношения не имеешь. — Не знаю, но говорит, что либо помогу, либо места лишусь, — сокрушенно покачал головой Сигберт, а после порывисто подался вперед. — Я ведь, сэр, грешно кичиться, но на это место столько лет сам спину гнул, только верой и правдой!.. Старое ведь дело, а сейчас я и мысли... Орнштейн поднял руку, точно отмахиваясь. — Знаю. И про службу знаю — я этого не забыл, — с этих слов Сигберту отчего-то захотелось улыбнуться. Не забыл — сам! — легендарный Драконоборец. — Дело небольшое, но волна пойти может, это верно. Сейчас, сам знаешь, беснуются только так, — Орнштейн снова побарабанил пальцами по столу, глянул в сторону, на светлую мозаику по стене, обдумывая. Сигберт смотрел на него во все глаза — и с искренней надеждой. О том, что капитан помогает своим в подобных щекотливых вопросах, слухи ходили давно, но так слухами и оставались — блеклыми и почти ничем не подкрепленными. От осознания, что все это вовсе не выдумка, взволнованно дрогнули руки. — Вот что, — заключил, наконец, Орнштейн. — Если у тебя остались письма от... как его? — Адалхарта, — подсказал Сигберт. Орнштейн кивнул. — Сожги, чтобы ни одного упоминания не осталось. Дня два-три веди себя как обычно, а после можешь законника своего слать. Писем, кстати, сколько было? И кроме этого — переписки были? — Нет, не было, — качнул головой Сигберт. — А писем... штук пятнадцать точно. Орнштейн поднялся, неспешно обошел стол и присел на край рядом с Сигбертом. Точно старый товарищ. — Ну вот и все. Беспокоиться тебе не за что, я все улажу. — Благодетель... — только и смог выдохнуть Сигберт, а после не удержался, вцепился в командирское предплечье латными перчатками, рассыпающими отсветы солнца. — Спасибо вам. Спасибо. Чем мне вас благодарить за такую просьбу? Еще немного, и он готов был рухнуть Орнштейну в ноги, хватать метущие по коленям полы кафтана. Деньги, драгоценности? Что может понадобиться ему? Магические свитки, смолы... что угодно, все, что попросит. Но Орнштейн мягко улыбнулся и опустил руку на нагретый наплечник. — Верно служи мне, — просто сказал он, — этого достаточно. И — не сильно болтай о том, что тут было. Сигберт тут же с жаром закивал. *** Сигберт еще долго расшаркивался в самых искренних благодарностях, прежде чем скрылся за порогом, а на его месте снова показался Бертольд. Орнштейн недолго смотрел на слугу и велел послать за Сиаран — капитан Четверки желает ее видеть так скоро, как только можно. Когда дверь закрылась, Орнштейн, прищурившись, глянул в окно, на чистое, безоблачное небо. Он едва ли мог сказать, когда все это началось, и под золотым идеальным панцирем расползлась липкая гниль. Сразу после войны или чуть позже? Попробуй вспомнить, столько всего было. Да и не так важно теперь — слишком крепко в жизнь прославленных рыцарей вплелась пресловутая круговая порука. Доблесть теряла вымышленный блеск, отвага, окрашенная кровью, меркла, беспрекословная честь мутнела — но за ними оставалось нечто более живое. Нечто более, что вот уже сколько лет заставляло вставать грудью за своих. Привязанности, работа без лихих геройств — все они так делали: скрывали проступки, закрывали глаза на колкие мелочи. Это ведь вполне соразмерная и достойная плата за преданность благодарных людей. А знать о этом тому же господину Гвину не следует — главное, что Лондо живет и здравствует. Сиаран явилась лишь к вечеру, когда Орнштейн дочитывал последний отчет стражи, выписывая мелочи на лист под рукой. Она вошла без стука, Орнштейн кивнул, не поднимая головы. — Опять кто-то из твоих людей прокололся? — сходу угадала она, хрипловато хмыкнув. Впрочем, не угадать было сложно — вызывал ее Орнштейн всегда одними и теми же словами. Он черкнул еще несколько строк и, оторвавшись от бумаг, поднялся. Сиаран крепко сжала протянутую ладонь, и они соприкоснулись предплечьями. — Опять, — с легкой улыбкой подтвердил Орнштейн. Сиаран будто и не менялась с годами: все такая же крепкая и гибкая, с извечно обветренным лицом — совершенно невзрачным, что играло Клинку великолепную службу, — и тугой косой через плечо, в простой пыльной одежде. Даже в глазах — больших, хищных — точно и не отражалась вся тяжесть ее бремени. — Тогда рассказывай, — она так же улыбнулась в ответ, — что твой орел натворил. Слушая Орнштейна, она кивала и то и дело касалась светлой косы, начиная перебирать, а после глубокомысленно заключила: «А-ага». — Тогда и я попрошу тебя об одолжении, — Сиаран заложила большие пальцы за ремень на поясе. — У меня человек засветился на чем не надо. Разберемся мы с ним сами, а лишние слухи Клинкам ни к чему. *** Пожалуй, никто из них не оброс слухами так, как Смоуг. Сколько всего судачили за пределами Лондо — хоть книжицу собирай и пугай детей перед сном. Но сам королевский палач не так и спешил развеивать подобные слухи, и иногда казалось, что они ему нравятся. Но жути он и в самом деле лишен не был. Вспомнить хотя бы его умение разговорить почти любого — и отнюдь не милой беседой. Тех, кто молчал до последнего в присутствии Смоуга, можно было пересчитать по пальцам, а остальные живо сознавались под пытками или точно бьющими словами. А информацией Смоуг умел пользоваться что надо: страхи, слабости, больные места, — ничто не укрывалось, стоило ему проехаться парой слов по чьим-нибудь оголенным нервам. Ну и те случаи с костями и мясом, да... Орнштейн давно уже научился делать вид, что этой нездоровой привычки у Смоуга нет. В остальном же, за пеленой недомолвок и золоченым доспехом огромного, жуткого великана, он оставался обычным старательным юристом, широкоплечим, крепким — таких любили женщины, хоть по ним Смоуг почти и не шатался, но некоторые придворные дамы то и дело шептались, завидев самого палача без церемониального облачения. И снова ползли слухи, но уже более вульгарные и интимные. Орнштейн зашел, как и Сиаран до того, без стука. Смоуг вскинул на него взгляд, отрываясь от книги, и приветливо кивнул. Был он весьма хорош собой, с аккуратной, коротко подстриженной бородой и такими же темными усами, которые то выбривал до чистого лица, то отпускал снова. — Что-то случилось? — пророкотал тот, отнимая от глаза блеснувший оправой окуляр. С каждым годом Смоуг все хуже видел вблизи. Орнштейн мельком глянул на книгу в его руках — свод законов. Человек его профессии всегда должен быть во всеоружии, а память, со слов же Смоуга, у него хорошая, но не очень долгая, так что время от времени приходилось вспоминать старое. — Дело мне одно не одолжишь? — без обиняков спросил Орнштейн. Смоуг взглянул на него снова, оглянулся на шкафы за спиной и кивнул в их сторону. — Где что лежит, знаешь, — и снова приложил окуляр к глазу. — Опять твои красавцы что-то натворили? Пожалуй, даже Арториас не был таким упрямцем, как Смоуг. Если уж тот решил чего-то не делать сразу, то хоть пополам тресни — останется при своем. Орнштейн прошел к полкам, где, скрупулезно разложенные, покоились скрепленные бумаги — все, что когда-то и у кого-то вызывало сомнения или подозрения, аккуратно сшитое и подбитое, если нужно, дополненное мнением шпионов и доверенных людей. Перебирая стопки, Орнштейн выискивал имя, услужливо записанное чуть ранее на клочке бумаги рукой Сиаран. — Не мои, Рановские, — он прищурился, разбирая почерк, и потянул на себя куцую стопку. — Рановский, точнее, один, — а после ненадолго замолчал и, задумавшись, продолжил. — Хотя, может, некий законник Адалхарт из Нижних районов недавно привлекался? Почти твой коллега. Смоуг насмешливо фыркнул. — Ты всерьез думаешь, что я помню каждого доходягу? — он перелистнул страницу. — Посмотри, если что-то и было, он здесь есть. Выуженные прежде листы Орнштейн положил на край стола, возвращаясь к шкафам. Смоуг скосился на бумаги, приподнял одну, другую, присвистнул. — Крупная кража? Неплохо, — он глухо рассмеялся и вернулся к книге. — Я думал, Ран такое из них выбивает с порога. Кстати, а законник тот тебе на что? — Смоуг снова мельком оглянулся через плечо. — Или где обидеть успел? Орнштейн покрутил в руках вытащенные листы, сверил несколько строк, вернул на место. — Человека у меня подсидеть пытается, — просто ответил он, потянув и встряхнув следующую стопку. — Есть. Смоуг не глядя кивнул. Правда, в бумагах все было не так хорошо, как хотелось. Законник из Нижнего Города лишь в молодости попался на краже привозных фиников да раз дебоширил в доме терпимости, ничего серьезного. Орнштейн развернулся и положил дело перед Смоугом. — Тут что-нибудь можно накинуть, чтобы им всерьез заинтересовались? Смоуг отложил книгу, перевернул несколько листов, вскидывая брови, отчего на лбу собрались морщины, а после добродушно пророкотал в усы: — Ну уж вы лучше меня знаете, что нужно для ареста накидывать, командир. — Политическую? — Политическую, — подтвердил Смоуг, открыл чернильницу, поднял перо, мелким почерком выводя несколько строчек, а после глянул на Орнштейна. — Мои ребята все слатают. — Благодарю, — Орнштейн поднял отложенные бумаги для Сиаран. — Если что вдруг — мигом ко мне, подсоблю чем смогу. *** Орнштейн сидел в кресле, облокотившись на колени, и смотрел на танцующее в очаге пламя. Сиаран рядом вспарывала один за одним письма и швыряла в огонь — сначала смятый конверт, а следом, наискось скользнув по строчкам, и исписанный лист. Бумага обугливалась, сворачивалась, рассыпалась в пепел, погребая старые тайны. Когда от внушительной пачки осталась лишь тесьма, Орнштейн кинул на алые пылающие головни стопку с делом о краже. Рыжие языки тут же принялись вылизывать страницы. Он слышал, некоего законника минувшим утром скрутили по обвинению шпионаже для Торолунда, и с тех пор, как он отправился на приватную встречу с королевским палачом, о нем не было слухов. Еще Орнштейн слышал — правда, уже случайно, — как новобранцы перешептывались, мол, господин Сигберт, уважаемый, между прочим, серебряный рыцарь, снова стал похож на человека, а не на серую тень. Слышал, что и в форте Клинков разобрались с одним вором, правда как — от внимания Орнштейна укрылось. Но воровать он в любом случае больше не станет. Сиаран скосилась на Орнштейна и, поймав взгляд, улыбнулась. Они прекрасно прикрывали друг друга на поле брани когда-то. И разве можно пожелать более надежного тыла теперь?