Большие и маленькие люди

1.1 Чимин бьется о стенки собственного сознания, тщетно заставляя конечности шевельнуться. Страх заполняет без остатка безжизненное тело. Пак рвётся кричать, а рот точно зашит самыми прочными нитями. Дышать невозможно, и кажется, что это ужаснейшая из существующих смертей. Он проснулся ещё вечность тому назад, он мыслит, слышит оглушающее тиканье часов. Тысяча трезвых мыслей возникают в голове, а плоть мертва. Он считает. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Кончик языка скользит по нёбу. Рука, наконец, дергается, шлёпая по лицу. Доброе утро. Вскакивая с постели, Чимин ещё несколько мгновений не может унять взбесившееся сердце. Дышит глубоко и бегает наконец открывшимися глазами по комнате. Справочная литература говорит, что сонный паралич — явление не смертельное, советует заняться йогой и избавиться от источников стресса. Чимин, вместо выполнения прочитанных рекомендаций, принимает в объятья ещё один страх. Уснуть. Телефон вибрирует, уведомляя о письме: «Заберу сегодня плейстейшен». Чимин печатает секундное «Ок», следом отправляя. Проблемы накрывают его друг за другом такой кучей, что он и не может отделить одну от другой. Они слиплись как куски сырого теста, превращаясь в единый ком, который проглотить — большой труд. Пак слаб, поэтому не препятствует очередному приступу истерики. Правда, выделяет он на это минут двадцать от силы, ведь нужно собираться на работу. Помогать другим. Он любит свою работу, хоть отчасти и в ней вина их с Чонгуком расставания. А, вообще, можно обвинять других бесконечно, но к концу дня Пак все равно подытожит, что облажался сам, и ничто в этом больше не причастно. Центр реабилитации и социальной адаптации для детей с аутизмом стал единственным местом, где он может развеяться. Здесь всегда тихо, хоть и куча детей вокруг. Среди них десятый красочный сон видит и тот, с которым индивидуально занимается Чимин. Сонджун хоть и чуток, но невесомый поцелуй воспитателя его не тревожит. И под одеяло, подтянутое к его груди, он устраивается с особым комфортом. — Вот ты где! — раздаётся шёпот позади. Чимин вздрагивает, понимая, что больше минуты отключённо пялился на спящего ребёнка, и оборачивается. Тэхён хватает его за локоть и выводит друга из детской спальни. — Я тебе вчера весь вечер звонил. Почему не отвечаешь? — Ах, — Чимин вспоминает число пропущенных звонков, что он мельком видел с утра. — Прости. Уснул вчера без задних ног, а телефон на беззвучном был. Тэхён щурится, выражая слишком уж утрированное подозрение: — Опять по своему Чонгуку всю ночь убивался? — Не без этого, — Пак пожимает плечами, даже не пытаясь отрицать очевидное. Только вот отводит взгляд, чтобы в очередной раз не видеть в лице друга порицание. — Сколько раз мне тебе говорить, что это даже к лучшему? — сокрушается тот. Вместе они заходят в кабинет, донельзя заполненный женщинами. В их присутствии приходится говорить фразами неоднозначными, хотя эти змеи любой шифр раскодируют. — И перестань считать виноватым себя. Он специально все так провернул, чтобы ты так чувствовал. — Тэ наливает в пластиковые стаканчики воду из уже горячего чайника и передаёт готовый кофе другу. — Ты до сих пор не понимаешь всей ситуации, — Чимин непонятно зачем размешивает в напитке несуществующий сахар, одновременно здороваясь с попадающими на глаза коллегами. — Я не должен был так поступать. Я обязан был хотя бы сказать, ведь это касалось нас обоих. — Слушай, была бы твоя вина такая же явная, как в моем случае, я бы ещё согласился… Чимин застывает, как и ложка в его стакане: — Ты о чем? Ким мешкает на секунду, вновь оглядывая всех присутствующих, и кивает другу в сторону двери. В игровой он говорит: — Я переспал с Хосоком. — Что? — Пак повышает голос до непозволительной громкости, на что его друг мгновенно шипит: — Тихо! Дети же спят! — Ты же говорил, что у вас невинный флирт! — негодует теперь уже полушепотом Чимин. — Да. Но вчера Юнги опять решил переночевать в студии, а мне было так тоскливо, что я пригласил его. — Тэ, ты вообще в своём уме? Скажи ещё, что вы на вашей же с Юнги кровати… Многозначительное молчание вкупе с заломленными в сожалении бровями дают Чимину вполне красноречивый ответ. — И не стыдно тебе? — У меня не было секса два месяца. Он меня вообще не хочет! Постоянно в голове только один микстейп! Что мне было делать? — Поговорить, может? — предлагает друг. — Ты думаешь, я не пытался? Он вечно говорит, что устал, обещает, что непременно всё будет, только потом. Завтра. Послезавтра. А я устал ждать! Я молод и красив, и я хочу внимания! Хосок мне это внимание даёт, — Тэ не замечает, что и сам перешёл на откровенный ор, поэтому слышит шиканье и в свою сторону. — И что ты теперь будешь делать? — Пока не знаю. Но Хосок трахается шикарно. Я знаю, что так нельзя, но… Не знаю, — Ким сдаётся, возвращаясь к остывшему кофе. Чимин в это время безмолвно его осуждает, но говорить ничего больше не хочет. Не его это дело. Пак переводит взор на часы, и понимает, что самое время будить своего. Его коллеги подтягиваются понемногу, подходя к кроватям собственных подопечных. На воспитателях, работающих с сиротами, ответственность двойная, — так же как и роль: друг и родитель. Сонджуну требуется немного, чтобы проснуться — обычные поглаживания по голове и негромкое «Вставай». Ему три года, он не улыбается, потому что не видит в этом смысла, и мало говорит. Чимин любит его больше, чем племянников. Больше, чем требует работа. У Сонджуна развита моторика, он легко справляется с ложкой, когда ест рис, правда палочки ещё не освоил. Наедине с Чимином он менее молчалив, но по возможности обходится несложной жестикуляцией и взглядом глубоких темных глаз. Они круглые, как у Чонгука. Он выглядит действительно как чонгуков сын. — Смотри, — Пак кладёт ему в руку треугольную бумагу. — Найди мне такую же фигуру на столе. Мальчик думает недолго. Находит зелёный треугольник на столе и кладёт кусок картона поверх. — Что это за фигура? Джун не отвечает, забирая с рук воспитателя квадрат. Пак не сдерживает улыбки, так как знает наперёд, что мальчик молчит не по незнанию. Спустя мгновение он все же произносит: — Тре, — затем кладёт имеющийся у него на руках квадрат к аналогичной желтой фигуре и дополняет: — Ква. — Верно. Сонджун заканчивает упражнение самостоятельно, справившись и с ромбом и кругом. В перерыве между заданиями Пак опять замирает в пространстве, глядя на младшего с чувством вины и обязанности. — Ты же знаешь, что я тебя люблю? — уточняет он в попытке оправдать себя. У мальчика на лице нет ни одной эмоции, потому что он такой. Однако, Чимин — сам понимая, что ошибочно — идентифицирует осуждение. Вечность проходит перед тем, как Чимин тянется за следующими материалами для игры. В тот же миг Сонджун обвивает маленькими руками повернувшееся к нему боком огромное тело. 1.2 У Чимина никогда не было отвратительной привычки щёлкать пальцами, но он уже отсчитал обещанные Чонгуком десять минут и ждёт дверного звонка. Пак трепещет будто перед первым свиданием, обдумывает, что сказать и как себя вести, хотя по сути бывший просто заберёт приставку и уедет. Долгожданная трель все же застает Чимина врасплох. Он репетировал весь вечер, но так и ни к чему не подготовился. Рука его трясётся, проворачивая ключ в замке, да и дверь парень не сразу открывает. Нужно отдышаться. — Привет, — молвит высокий молодой человек, как только оказывается в поле зрения. — Привет, — Пак обнимает его лишь взглядом, с жадностью окунается Чону в глаза, которые его избегают, и тает от запаха его парфюма. Чонгук мнётся у двери, поскольку старший не даёт прохода; ждёт, пока тот не придёт в себя. Это происходит лишь после вопроса: «Могу войти?». Пак тушуется, мямлит «конечно» и припечатывается к стене, дабы шатен мог проникнуть в квартиру. Чимин не знает, что у младшего в голове. Ему бы хотелось, чтобы тот познал тот же ментальный хаос, что и он. — А ты не помнишь, где коробка от приставки? — интересуется Гук. Настолько беспристрастно, что старший чувствует обиду. Почему страдает только он один? — На балконе, — бросает Пак, после чего, утирая слезы, прячется на кухне. Такой красивый. Тёплый. Любимый. Уже не родной. Увидеть его оказалось больнее, чем Пак предполагал. Сам не зная, что делать, парень наливает воду из-под крана в чайник и включает его. Делает глубокий вдох и никудышный выдох, а потом возвращается в гостиную. Там молодой человек с трудом засовывает громоздкую консоль в узкую коробку, и Чимин рефлекторно предлагает: — Тебе помочь? — Нет, все в порядке, — произносит тот, упрямо запихивая устройство в его первоначальное место обитания. В итоге, Чон героически справляется с задачей и в довершение закидывает следом два небольших джойстика. — Будешь чай или кофе? — в качестве награждения спрашивает Пак. — Нет, я… — Гук почему-то садится на диван, хоть ему и пора уходить, и впервые за встречу заглядывает Чимину в глаза. Фатально. — А впрочем… давай. — Ага, — Чимин кивает и уже хочет развернуться в сторону кухни. Через секунду он вспоминает: — Так чай или кофе? — Чай. — Хорошо, — Пак делает ещё одну попытку двинуться на кухню, но вновь возвращается, говоря: — Сейчас, только чайник вскипит. Чимин стоит перед бывшим, неловко перебирая собственные пальцы. Чонгук решается сказать: — Тогда, может, сядешь? Паку стыдно за своё поведение, но он ничего с этим не может сделать. Садится рядом с младшим, чувствует всей кожей его близость и начинает опасаться непроизвольной эрекции, что выдаст его волнение с потрохами. — Как дела? — спрашивает в тишине Чонгук. — Нормально. А твои? — Тоже, — Чонгук улыбается ему вежливо, а потом отводит взгляд в целях собственной же безопасности. — Что решил насчёт того ребёнка? Старший пялится на обвивающие его пальцы серебрянные побрякушки, поправляет кольца и тонкий браслет на запястье. — Я… забрал документы. — Почему? Ты же так хотел этого. — Да, но я хотел этого с тобой. Чимин не смотрит на парня, но шум его обречённого вздоха даёт понять, какая сейчас эмоция у него на лице. — Поэтому нужно было посоветоваться со мной. — Я боялся, — наконец, Пак поднимает голову и видит мрачный чонгуков профиль. — Я понимал, что ты не согласишься на это, и не решался сказать. — А когда ты планировал сказать? — Чон заводится, хоть и дал себе обещание не делать этого. — Когда я бы уже официально стал его отцом? Чимин не находит себе оправдания, поэтому молвит: — Прости. Они молчат с минуту, а потом Чонгук произносит: — Уже неважно. Короткая фраза наносит Чимину непоправимый вред. Руины надежды окончательно рушатся, ничего от себя не оставив. — У тебя больше нет ко мне… любви? Чон пялится в пол, ничего не отвечая. И в одно роковое мгновение устало качает головой. Этот жест надолго останется в чиминовых воспоминаниях. — Думаю, чайник уже вскипел, — на ватных ногах он встает и опять движется в сторону кухни. Пальцы его не слушаются, когда он кладёт в кружки чайные пакетики и сыпет в чонгукову три ложки сахара. Он думает, что не заслужил. Да, он виноват, но не настолько, чтобы терять к себе доверие и любовь. Думает, что жизнь обошлась с ним несправедливо, и справедливо обижается на Чонгука. Сильные руки ложатся ему на пояс, плечо тяжелеет от оказавшейся на нём чонгуковой головы. Младший целует его в шею, и Пак весь скукоживается от вскочивших на коже многочисленных мурашек. Он хочет спросить, что это значит, но слишком боится спугнуть неожиданное счастье. Вместо этого он плавно разворачивается, чтобы коснуться грудью чужой груди, столкнуться с чужими губами и немедленно их поцеловать. Мощь такого желанного поцелуя бьет Чимина по голове. Он почти теряет сознание, ощутив чонгуков язык во рту и дотронувшись до густых волос. Чон целует глубоко и настойчиво, кусает полные губы и, не отрываясь, подхватывает маленькое тело хёна и несет в спальню. Оказавшись на кровати, они раздеваются со скоростью света, и Пак знающе задирает ноги, давая парню то, что он всегда хочет на первое. Из горла брюнета вырывается долго сдерживаемое: — О боже, да… — когда истерзанные губы Чона оказываются меж его ягодиц. Гук вылизывает его старательно, проникает языком в пока ещё совсем тугую дырку, лаская её большим пальцем. Чон всегда увлекается этим процессом, так что единственный взгляд, брошенный в его сторону, сводит с ума. Пак откидывает голову и видит над собой темнеющий с каждой секундой потолок. Выдыхает: — Да, вот так, — и плавно крутит задницей навстречу. Он знает, что младшего это заводит, поэтому не удивляется, когда тот с рыком кусает сочную половинку, наверняка оставив за собой красный след. Следом он зацеловывает изувеченное место и накрывает большой ладонью подрагивающую мошонку. Чуть выше Пак уже твёрдый и мокрый, и прикосновения там он одновременно жаждет и нет. Ведь если всё будет даваться ему так легко, он слишком быстро кончит. — Иди сюда, — Чимин протягивает к младшему руки, и тот слушается. Возвращается к огромным зацелованным губам и целует ещё. Они трутся каменными членами, размазывая по коже предэякулят, и ощущения эти настолько полноценные, что будто ничего больше и не надо. Чимин прерывает поцелуй, чтобы взглянуть на любимого, зачёсывает пальцами упавшую ему на лицо челку. Чонгук с открытым лбом — явление поистине смертельное, но Пак целует эту смерть, губами собирая выступивший на коже пот. — Я скучаю по тебе, — шепчет Чимин. — Перестань, — младший прячет лицо на сгибе его шеи и слышит опять: — Скучаю. Настойчивое трение о чиминово бедро доводит его до пика. Чон позорно кончает, издав низкий гортанный стон. Содрогаясь в экстазе, он чувствует себя просто ужасно, в то время как старший, чрезвычайно тронутый этим казусом, прячет улыбку в каштановых волосах.