Падение

Тьма. Такая нежная и мягкая. Она ласково окутывает его с головы до ног, принимая в свои чудесные объятия, о которых он так мечтал с самого рождения. Он мечтал, чтобы хоть кто-то его обнял, мягко привлёк к себе, обхватив руками, с намерениями подарить тепло и ласку. Ему было абсолютно плевать, кто или что именно. Незнакомец, которого он видит впервые и больше никогда не увидит. Злой и чёрствый человек, у которого руки по локоть в чужой крови, образ которого соткан из людского страха и ненависти, криков отчаяния и о пощаде. Пусть его руки будут грубы как камень. Пусть они будут такими же ледяными как море в январе или айсберг в Атлантическом океане. Он хотел лишь ощутить себя в кольце чужих рук, сильных или слабых, грубых или нежных, холодных или тёплых, это совсем неважно. Видимо, тьма, к которой он никогда не стремился, решила подарить ему то, что он так хочет. Объятия, практически материнские, о которых он лишь слышал. Потому что свою мать он никогда не видел, он даже имени её не знает. И уже больше никогда не узнает… Ведь если он шагнёт в пустоту, в эту мягкую и нежную тьму, то ничего плохого не случится? Верно? Небо не обрушится на землю, а суша не окажется на дне морском? Мир не утонет в крови, а творения рук людских не исчезнут с лица этой жалкой планеты? Ведь его крохотная фигура на мировой шахматной доске не имеет ровным счётом никакой роли и значения. Перед ним бескрайний океан, пьянящая свобода, яркий и огромный диск луны в перигее, играющий бликами на спокойной морской глади и отражающийся в ней. И тьма, такая ласковая и нежная, готовая в любой момент принять тебя в кольцо своих мягких рук, притянуть ближе к себе. Дазай-сан был прав. Смерть, в каком-то смысле прекрасна, в отличие от жестокой жизни. Она может привлечь к себе, тёплыми руками обхватывая тебя, как мамочка может погладить по голове и прошептать слова о том, что всё будет хорошо. Может подарить тебе второй шанс, мотивацию, чтобы двигаться дальше, идти к своей цели и мечте. Или заставить утонуть в жалости к себе и бесконечном отчаянии, что ты никогда больше не станешь прежним. А кто-то больше никогда не сможет уйти из её прекрасного родового имения, с огромной библиотекой, на корочках книг в которой выгравированы красивым каллиграфическим почерком, практически, навсегда забытые имена, а внутри них никем не прочитанные истории. В её доме для всех приготовлены комнаты. Для всех, кто приходит сюда приготовлены множество, миллиарды комнат, в каждой из которых свои миры или вечно повторяющиеся дни. Люди, которым они принадлежат, даже не подозревают, что они мертвы. Что это всё красиво сотканная ложь и иллюзия, которая никогда не станет правдой, ведь жизнь не может быть настолько прекрасной. Ацуши надеется, что он был достаточно хорошим человеком, чтобы получить свой мирок. Ацуши надеется, что в этом мирке Рюноскэ будет ласковым и нежным, он не захочет убивать его. Надеется, что Акутагава будет любить его и никогда не отпустит. Потому что тот Акутагава, которого он знает, в объятиях которого он хочет оказаться больше всего на свете, никогда не посмотрит на него с теплотой. Он никогда не скажет, что любит его. Он никогда не обнимет его, привлекая в тёплые объятия. Потому что этот Акутагава говорит лишь слова бесконечных оскорблений и несдерживаемой ненависти. Этот Акутагава ни за что не притронется к нему даже в перчатках, потому что Тигр для него слишком мерзкий. Накаджима не понимает почему Рюноскэ. Накаджима не хочет это понимать. Накаджима хочет ощутить себя в материнских объятиях Смерти, чтобы больше не чувствовать себя никому, абсолютно никому не нужным и молча отвергнутым. Поэтому Ацуши делает один маленький шажок с обрыва в пропасть. Воздух такой тёплый, что кажется будто, он обжигает кожу лица, открытых ключиц и почти не прикрытых ног. Рубашка пижамы почти не прилегает к телу, поэтому свободно пропускает порывы морского ветра под неё. Ацуши смеётся как ребёнок, ощущая себя будто бы в невесомости. Он переворачивается, в полёте, на спину и смотрит на звёздное небо, кусок которого ему доступен. В голове нет ни одного сожаления. На лице яркая и широкая улыбка, а в голове лишь одна восхищённая мысль: — Как красиво. Прямо как глаза Акутагавы-сана… Жаль, что она была последней. Жаль, что Ацуши до последнего не испытывал сожаления и не колебался, когда шагал в открытый океан. Но Ацуши не жалел, что сам прыгнул в объятия Смерти, буквально, врываясь в них. Как будто он — ребёнок, который долго не видел свою мать и радуется, наконец увидев её. Она смеётся, тепло обнимает, не желает отпускать и нежно прижимает к себе. Прижимает, целуя в серебряную макушку и холодную щёку. Как будто она его ждала. — Ты, наконец, будешь счастлив, Накаджима Ацуши-чан. Я покажу тебе, что Акутагава Рюноскэ-кун может любить тебя. Ацуши рад. Ацуши счастлив. Ацуши просыпается в холодном поту, истерично пытаясь понять, что всё это был всего лишь сон, не больше. Он яростно глотает воздух, но тот будто бы не хочет наполнять лёгкие, проходя мимо рта. Лёгкие ужасно горят от кислородного голодания. Накаджима дышит так громко, что человек, спящий рядом просыпается. — Ммм… Малыш, ты чего?.. — мужчина, спросонья не понимающий что случилось, подрывается на своём месте, сразу же обнимая своего любимого. — Я рядом, всё хорошо… — Да… Д-да… Просто кошмар… Просто кошмар… Всего лишь плохой сон… — Ацуши хватается тонкими пальцами за бледную кожу, прижимаясь к горячему телу рядом. — Тот самый? — Да… И снова я лечу… И снова радуюсь смерти… — Мне тоже снится подобный сон, Тигр. Я думаю о тебе. Мертвенно-бледном, в белых ликорисах*… И без капли сожаления перерезаю вены по вертикали, смотрю, как жизнь вытекает из моих рук. Голова тяжелеет. А тяжёлые веки опускаются. Но это не так. Потому что я здесь, с тобой… — А я здесь… С тобой, — добавляет Накаджима, целуя Акутагаву в мятные тонкие губы. Даже если так. Даже, если они мертвы. Они вместе. Навсегда вместе, ведь если они мертвы, то Смерть их больше не разлучит. Никогда.