Autumn stories. Flowers.

Глава 2. Часть 3. Вам посылка. Мне наложили гипс, вернулись мы домой поздно и меня оставили в своей комнате под присмотром Амидамару. День был длинный, но уснуть я не мог, всё лезли разные мысли. Поэтому, сидел на своей кровати, а напротив меня, молча, сидел Амидамару, изредка поглядывающий в мою сторону. В очередной раз словив на себе его тяжелый взор, я сказал: – Вот что ты на меня пялишься. Во всем, как обычно, виноват-то ты! – моё изречение вышло каким-то шутливо-игривым, хотя изначально я хотел вложить в него максимум боли, страдания и презрения. Ама только улыбнулся, – Нечего тут радоваться, я до сих пор на тебя злюсь, – невольно улыбка появилась и на моём лице. – В таком случае тебе следует меня наказать, Хана…доно, – то, как он протянул моё имя, так хитро и азартно, казалось мне вызовом. И я принял его. Ненамеренно я вспомнил о посылке, поняв, что сейчас самое время её применить. Ваш повествователь встал с кровати, немного пошатываясь подошёл к шкафу, желая изъять из его глубин груз, но коробка была большой и одной рукой у меня не получилось бы её вытащить. Поэтому я попросил помощи у Ами. Он выложил коробку на кровать и отошёл. Я принялся её раскрывать, но доставать содержимое не спешил. Медленно направляясь к Ами, я хотел стать перед ним и предъявить свои требования. Но почувствовал сильную слабость, всё поплыло перед глазами. Когда я очухался, то сидел на краю стула с Амидамару, опираясь больной левой рукой о его бок. Дух пошевелился, желая встать, тем самым потревожив мою руку. Резкая боль охватила плёчо и запястье. – Чёрт, вот видишь, опять ты…! – хранитель никого не позвал, решив, что справится сам с моим легким обмороком. Вдруг мне стукнуло в голову стать с места, и Ами начал помогать мне подниматься, – Знаешь, ты должен мне. – Что вы хотите? – Есть у меня одна идея, – все глупые ситуации начинаются с этих слов. – Вставай и снимай с себя кимоно, это мой приказ. Самое странное, что никаких вопросов Амидамару не задавал, сделал так, как я велел: снял одеяние и сел на пол, облокотившись о дверцу шкафа. Возможно он не мог и в мыслях себе представить о моих замыслах, от чего его ничто и не беспокоило, а может быть… Нет, маловероятно. Настал звездный час моей коробки, а если быть точным, её содержимого. Первыми свет увидели наручники. Я много насмотрелся видео и фильмов, как их надеваю на преступников, поэтому проделал процедуру «сковывания» крайне быстро. – Хана-доно, хотите меня унизить, оставив на всю ночь в таком положении? Заметьте, я ведь даже не спрашиваю откуда вы их взяли, – он принял оскорбительно притворно-добродушное выражение. Которое было свойственно ему при общении с людьми или духами, которых он не жаловал. – На этом мы не остановимся, Амидамару. – выхватив из коробки чёрный шипованный ремень, я подлетел к недовольному духу и замер напротив его лица, – Я не мщу тебя, ты не подумай… – ехидно улыбнувшись, хлестнул его в бок. Мой хранитель резко отвел взгляд в сторону, и было ясно, что ему было крайне больно. Посмотрев на место удара, по моей коже пробежала дрожь. Из-под ремня сочилась кровь, убрав его, я смог рассмотреть множество глубоких ран оставленных шипами, – Прости…Амидамару…, – ужас читался на моём лице, пошевелиться я не мог. Просто замер и смотрел на кровь, что не переставала течь из отверстий. Её стало так много, что на полу образовалась небольшая лужица. Из ступора меня вывело касание Ами, он взял меня за плечо, призывая обратить на него внимание. Мне так нужно было услышать эти слово: – Всё нормально, я же самурай, раны мне не страшны, – слова звучали так наивно и глупо, словно он с маленьким ребёнком говорит, но почему-то они меня успокоили, я поверил ему. Оковы были моментально сняты мной и закинуты под шкаф, хранитель положил ладонь на место рядом с раной. Протянув свою правую руку к его ране, передо мной вдруг всплыл момент в ванне. Причинив боль Амидамару, мне стало жаль его. Появилось непреодолимое желание защитить его, хотя кто-то, но этот дух не нуждается ни в чьей защите. Но всё-таки продолжая ощущать себя хозяином, я нахмурился, вгляделся в его лицо и повторил те движения, что проплывали у меня в воспоминаниях. Холодные губы Ами пронзали меня тысячью иглами, но продолжали вызывать во мне желание и удовольствие. Я чувствовал себя свободным. Пройдясь вдоль его раны, я ощутил, что кровь у него была тёплой. От этого стала немного легче, «значит, он не был таким холодным полностью» – думалось мне. Внезапно, длинные бледные пальцы духа прошлись по мои волосам, а потом стали опускаться ниже, задержавшись на ключицах. Я не знал, куда девать свои руки, как верно вести себя. Хотелось быть властным, местами жестким, но я не знал, что и как делать. Волноваться было незачем, мой хранитель взял всё на себя. Мы перенеслись на мою одноместную кровать, было ясно, что Амидамару с трепетом касался меня, видимо боясь причинить ещё боли. Но она была неизбежна. Я лежал под ним, с оголённой грудью, а он вскользь водил руками, не задерживаясь долго на одном месте, по моему стану. Вытягивая мои руки, выгибаясь, опускался, и снова касался моих губ: безмолвно, украдко, пронзительно-приятно. Само собой вышло так, что теперь я сидел сверху духа, всаживая в него свой член. Мои ягодицы сжимались при каждом входе в него, а ноги с непривычки охватывала судорога. Каждая мышца тела приятно напрягалась. Помимо единения душ с утра, мы решили соединиться и плотски. Я не был мелким, и в свои семнадцать был крупнее Йо, хотя все до сих пор относились ко мне, как к малолетки, и всё из-за моего особенного мировоззрения, ха. Но Ами знал меня, чувствовал на себе мою боль и обиду на всех, поэтому он не вступал со мной в ссоры и споры, уступал, закрывал на что-то глаза. Мне хотелось думать, что, то, чем мы тогда занимались, не было очередной уступкой мне, а его собственное желание. Влажная и мускулистая спина воина содрогалась при моих резких толчках, при анальном проникновении. Пелена удовольствия застелила мои глаза, когда я кончил, безжизненно повалившись на спину хранителя. Но как всегда он пришёл на подмогу, подставил своё плече, и не подвел. Иногда я ощущаю касание своих губ к его пульсирующему члену. В моих фантазиях проскальзывают мотивы этой ночи, когда я лежал, стягивая на себя простыни и кусая губы, испытывая не привычную, иную страсть. Даже боль в эту ночь приобретала для меня иной смысл, что дразнило меня. А наставник играл языком моими яйцами. И у него это не выходило грязно и мерзко, даже в такой ситуации все его действия, движения были благородны и мужественны. Была глубокая ночь, когда из наших глоток вырвался последний глухой стон. Мне ещё один раз доведётся испытать слияние наших душ.