ноги тонкие, словно у аиста... глаза, словно янтарь, застывший в смоле... кожа, словно дорогой фарфор... фарфоровый аист с медово-смольными глазами...
чимин впервые видит такого прекрасного человека. кота. его глаза загораются детским любопытством, пальчики тянуться к ушкам, а после слышаться болезненный стон, что вытаскивает альфу из мыслей о его новой "добыче". длинные тонкие руки скользнули к омеге, поднимая его с холодной земли, юнги не тяжело, он впервые держит такое легкое существо в руках, глаза становятся синеватыми, а альфа немного подпрыгивает, переносясь в дом. юнги положил на большую синюю кровать фея, а сам присел рядом, длинные пальцы перевернули чимина на спину, омега не успел и пикнуть, как ткань, что раньше была свитером рвется. кот вздрагивает, когда видит большие кровавые порезы на мягкой детской коже, он тихо шипит, хоть и знает, что убьет того, кто так сделал с его "жертвой", а после начинает аккуратно слизывать капельки крови, дезинфицировать раны. приятный сладкий вкус остаётся на языке, дело закончено, а раны омеги начинают затягиваться, немного светясь. — спасибо, — совсем неслышно говорит чимин. — юнги, — слышится в ответ спокойный хриплый голос. — чимин, — также тихо говорит омега, чувствуя, как кот. нет, юнги. приближается к крыльям. крылья прижимаются сильнее к спине, а мин проводит языком по коже между ними, из-за чего слышится тихий стон. — не ешь меня, — уже со слезами на глазах просит омега, а альфа щуриться, ухмыляясь. — я съем тебя, — говорит он, облизывая тонкую шею, острые клыки начинают чесаться от соблазна укусит, юнги не сдерживается, он кусает, кусает так сильно, клыки впиваются так глубоко, а омега стонет, сминая ручками покрывало. фей чувствует, что по телу разливается яд, зелёными струйками течет в кровь, смешиваясь, все тело парализовало, а слезы застыли на глазах, становиться так тепло, боль уходит, оставляя после себя лишь нежно покалывающее тепло. — люблю, — слышит чимин. — люблю. люблю. люблю, — повторяет юнги, зализывая метку, яркую, алую метку. теперь это только его добыча, только его жертва, только его тело, только его душа, все его. он завладел, а жадность греет душу, греет. юнги хочется больше. больше. кошки ненасытные животные, жадные и ужасные собственники. по воле случая чимин попал в лапы к самому жадному, пахнущему кофе, самому эгоистичному, с прекрасными глазами, и самому большому собственнику, что заставляет сердце чимина вздрагивать, в кошачьем мире. к королю жадности мин юнги... люди пагубны до зависти, а юнги пагубен до нежности…end
19 августа 2018 г. в 18:54
жадность, она начинает править душой, когда хочется чего-то сильнее жизни, хочется владеть этим, хочется всего его. жадность. да, хочется полностью владеть этим человеком.
тишина ночного леса приятно щекочет черные ушки, цикады начинают замолкать, а хищники выходят на охоту. лёгкой крадущейся походкой кот миновал лес, в поисках источника сливочного запаха, немного розоватый от холода нос содрогается, когда этот манящий запах становится сильнее, темные ушки настораживаются, длинный гибкий хвост начинает рисовать узоры в воздухе, а по лесу проносится тихое урчание, а на лице расползается довольная ухмылка.
белоснежные тончайшие крылья слабо сверкают в темноте, их обладатель свернулся маленьким комочком в корнях старого дерева, что шуршит своей листвой, чтобы отогнать хищника от беззащитного омеги. ствол поскрипывает, а альфа оказывается в доле секунды около маленькой феи. белоснежная кожа, немного пухлые розоватые щеки, глаза прикрыты, а из открытых аловатых мягких губ вылетает рваное слабое дыхание, глаза полумесяцы блеснули, а смольный кот подошёл к крыльям. аккуратные линии поблескивающего рисунка, пыльцы почти не осталось. крыло порвано, гигантская черная линия разрыва, юнги приближается ближе, а после сладко облизывается, крылья дрогнули от тепла, что исходит от кота. длинные белоснежные пальцы невесомо взяли крылышко, поднося ко рту. скользкий, горячий, шершавый до ужаса язык, прошелся по краю раны, тягучая слюна скрепила края, а фей очнулся, хватаясь маленькими пальчиками за корни, болезненно реагируя на нежные прикосновения.
чимин впервые летал один, ничего не предвещало трагичного конца недолгой ночной прогулки, фей слишком сладко пах, никто не мог устоять перед головокружительным очарованием, угрозу представляли все, одной из них были охотники, охотники близ лежащей деревушки, решили подстрелить крыло фея ради забавы. просто ради игры изгубить прекрасное существо, острая стрела разрезала воздух так же быстро, как и крыло чимина. болезненный крик раздался в ночи. тело пронзали острые иглы боли, тело начало падать, а омега ничего не мог сделать. омега упал на корни, боль ударила по спине железным кнутом, в глазах потемнело, а столь хрупкое несчастное существо потеряло сознание от такого множества нестерпимой боли.
слюна юнги полностью скрепила рану, а ладони скользнули на пухлые щеки, притягивая лицо омеги к себе. омега плакал от боли, от страха, от горячих ладоней на щеках. хищные глаза заполнились непониманием, а шершавый язык скользнул по щеке, слизывая слезы, той вязкой тягучей слюны, что скрепила крыло не было, были лишь горячие прикосновения кошачьего языка. опухшие от слез глаза, закрылись, слезы прекратили портить лицо, омега поддался вперед, навстречу приятному языку, а кот облизнул свои тонкие губы.
странные невиданные ощущения поглотили их двоих, когда юнги впился в неприлично манящие губы, когда его язык проскользнул в чужой рот, сплетаясь с чужим языком, чужие губы тянули, чужой язык покорял сознание своей гладкостью.
— мои губы, мой язык, мой запах сливок, мой маленький фей, — довольно промурлыкал юнги, отстраняясь от потерянного чимина. чимин содрогнулся от хриплого голоса альфы, его ударило сладким током, от чего в животе запрыгали персиковые эльфики. маленькие пальчики сами тянуться к фарфоровой коже кота, он приподнимает голову, выставляя самое не защищенное место — шею, а омега аккуратно начинает чесать ее, а слух ласкает тихое мурчание.
маленькие ладошки взяли длинные пальцы, что своей красотой приковывали внимание намертво. чимин хотел бы смотреть на эти пальцы вечно, зная, что скульптора, что слепил их, убили за создание столь дьявольски прекрасного творения.
люди пагубны до зависть и бояться тех, кто творит красоту.