Семнадцать мгновений весны

Наши встречи всегда происходили весной. Каждый год. Он был моим спасением. Весь такой лучистый, счастливый. Мы проводили это время года вместе. Все семнадцать лет моей жизни. Он был рядом — и я жил. Но была одна проблема. Мне становилось только хуже и хуже. Но весной, когда моя болезнь обострялась, он появлялся вновь. Он был рядом со мной. Не знаю, откуда он появлялся, и откуда всегда знал, где меня найти, — это было и не важно. Ведь он был моим другом. Пак Чимин: моё счастье, мой лучик жизни, моё лекарство, моё спасение. Даже не знаю, как его описать, но все эти слова о нём вовсе не были фантазией и придурью больного мальчишки. Рядом с ним я на самом деле ощущал себя в полном порядке. Наши встречи всегда были странными. Честно сказать, первое осмысленное воспоминание, связанное с ним, произошло, когда мне было всего пять лет. — Меня зовут Пак Чимин, а тебя? — тогда еще незнакомый мальчик протянул мне свою ладонь. Он улыбался так счастливо, отчего его глазки зажмуривались. Как сейчас помню: в том возрасте Чимин был по-детски наивен, но я уже знал, что такое боль, когда ты каждое утро пьёшь по несколько таблеток. Но он продолжал тянуть ко мне свою руку, ожидая ответного рукопожатия, и не знаю, как объяснить, но в тот самый миг, во мне прибавилось сил, позволившей мне дышать свободнее. Яркое весеннее солнце играло с его густыми волосами, слегка касаясь лучиками его светлых прядей. Я тогда не запомнил его лица, но яркие волосы и доброжелательная улыбка — я никогда их не забуду. Не знаю, что тогда произошло, но теплый ветер подхватил мою руку, заставляя обхватить чужую, безумно горячую. «Точно, как солнышко». — Юнги. Меня зовут Мин Юнги. Никогда не забуду, каким хриплым был мой голос тогда от долгого молчания. Мне запрещено было много говорить: опасались приступов одышки. Но Чимин будто бы не замечал: всегда весело улыбался мне и продолжал свои удивительные рассказы. Они всегда пробирали до дрожи. Удивительно, как красиво он рассказывал. Обычные истории, но живость и энергия, с которыми он рассказывал, заставляли верить каждому его слову. Но чем старше я становился, тем больше замечал, что детали его истории повторяются лишь с малыми изменениями, не особо влияющими на сюжет. Помню, что однажды новый рассказ, совсем непохожий на другие, настолько сильно заинтересовал меня, что я перебил Чимина. История была о зеленом мотыльке, которому не хватало тепла настолько, что он осмелился устремиться к солнцу, не боясь смерти. Мне казалось, будто он говорил обо мне. «Юнги — мотылек, а Чимин — яркое солнце». — Чимин, зачем ты это делаешь? Мой голос был по-прежнему глух, — я не отрывал от него глаз. Видел, как он щурился на слепящее солнце. Мы сидели в поле, трава в нём была настолько высокая, что нас не было видно с дороги. Трава была такой светлой, как и его волосы. С тех пор они всегда напоминали мне о нём. Ему не пришлось объяснять, что я имел в виду, — Чимин понимал меня. Это было на самом деле чем-то удивительным: То, что, не общаясь должным образом, он всё равно понимал меня. Как сейчас помню: нам было по одиннадцать. Я полюбил истории Чимина, полюбил его голос, полюбил его всего. И с нетерпением ждал наших встреч. Его ответ поразил меня в тот день. — Потому что ты этого хочешь. И он был абсолютно прав. Следующая наша встреча произошла, когда нам было по шестнадцать. Я уже говорил: мы встречались каждый год весной, — но целой жизни не хватит, чтобы пересказать все истории Чимина, описать его улыбку, повороты головы и прикосновения. Поэтому я и рассказываю только о том, что действительно важно. Моя болезнь обострилась, и я не мог дышать без трубочек в носу. Той весной мне пришлось говорить ещё меньше: почти не хватало воздуха, — но Чимину и не нужны были мои слова, он понимал меня с полувзгляда. Даже поворота головы было достаточно, чтобы он понял, что я хотел ему сказать. Мы проводили три месяца в году вместе — этого хватало, чтобы Чимин зарядил меня своей силой на целый год. До нашей следующей встречи. — Ты же дождешься меня, Юнги? Улыбка исчезла с его лица. Он смотрел на меня серьезными глазами. — Обещаю, Чимин. Мне исполнилось семнадцать, а я уже не мог держаться на ногах. Сил стоять не хватало. Таблеток стало больше, как и походов в больницу, но приступы нехватки воздуха учащались. Но я выполнил свое обещание. Чимин вернулся с первым днём весны: постучал в дверь и увёз меня в этом чёртовом инвалидном кресле. На наше место. В наше поле. Чимин поднял меня и осторожно усадил на траву, присаживаясь рядом. Сорвав желтоватую травинку и недолго покрутив её в руках, я протянул её к его лицу и аккуратно просунул стебель между полных губ. Чимин вздрогнул и обхватил мою ладонь, переведя на меня взгляд задорных карих глаз. Столкнувшись с моим взглядом, он счастливо засмеялся, окончательно избавляясь от травинки, и притянул меня к себе, приобнимая за плечи. Я начал замечать, что он стал чаще касаться меня, когда смеялся, опираясь на мое плечо или сжимая коленку. С каждым днём прикосновения становились все увереннее, — я и не возражал. Его близость вызывала трепет, заставляла сердце биться чаще. Он ничего не просил — я не предлагал. И когда наступил конец весны, Чимин усадил меня в кресло, но не отстранился. Он был настолько близко, что я почувствовал запах свежескошенной травы и ярких лучей солнца. Чимин внимательно смотрел мне в глаза, касаясь моей щеки. Он задал мне вопрос, на который я не смог ответить. Язык не поворачивался. Я знал, что если отвечу положительно, это вряд ли будет правдой. Я до сих пор помню то чувство: будто внутри всё переворачивалось от осознания, что это может быть наша последняя встреча. Последняя. — Ты дождёшься меня, Юнги-я? Я молча отвёл глаза, — он лишь обхватил моё лицо, чуть сильнее сжимая щёки. — Пожалуйста, хён… — отчаянно протянул он. У меня всё не хватало сил взглянуть на него. На его лице не было ни намека на улыбку: он будто угасал, находясь рядом со мной, и я только тогда заметил это. По моей щеке скатились слезы, останавливаясь у его ладоней. Его руки дрожали. Он провёл пальцами под моими глазами, вытирая мокрые следы. Во мне не оставалось сил, и я просто кивнул. К Чимину будто вернулись силы: бледные щеки залило румянцем, он улыбнулся мне. Я снова почувствовал, как жизнь течёт в моём теле. — Спасибо тебе! — его крик оглушил меня, не ожидавшего такого. Он прильнул ко мне, невесомо касаясь моих губ. Это даже нельзя было назвать поцелуем. Господи… Но я клянусь: это было самая потрясающая вещь, что когда-либо случалась со мной. В тот миг я понял, что люблю его всем сердцем. Нашу восемнадцатую весну я не смог встретить: я погиб зимой — воздух перестал поступать в мои легкие, а врачи просто не успели помочь. Я не смог выполнить данное Чимину обещание. Я его подвёл. Мои похороны должны были пройти в феврале — в конце зимы. Оставалось совсем чуть-чуть, но я не смог. Я осознавал, что это был конец. Видел со стороны, как плакали мои родители и знакомые, но, честно говоря, испытал облегчение: моим мучениям пришел конец. Я был свободен. Я мог уйти. Но каждый раз, когда я подходил к желтой, словно золото — двери, она не пропускала меня. «Я до сих пор не свободен? Неужели я мало страдал?!» — крутились в моей голове, когда я стучал в дверь, умоляя ее открыться И лишь в день похорон я понял, почему не смог уйти. Он был невероятно красив в черном похоронном смокинге и в таком же утеплённом пальто. Белые хлопья снега сыпались с неба, зазывая к себе. Я думал, он не успеет, ведь весна ещё не наступила. Я не мог понять, почему он не появлялся в другое время, кроме весны. И, честно сказать, всё ещё не знаю. Но это и неважно: ведь он смог прийти попрощаться со мной. Я видел, как он плакал. Как по его щекам текли горячие слезы, стирая вечную улыбку с губ. Это тяготило мое сердце. Его светлые волосы отливали серебром в это прохладное зимнее утро. Тогда я увидел его впервые. Это был месяц зимы, пусть и последний, но я был по-настоящему счастлив. Ведь я мог стоять рядом с ним без чьей-либо помощи, не было странных трубочек и всевозможных таблеток. Я был счастлив. Чимин не отводил взгляд от гроба, без единого звука утирая текущие слезы. Я смотрел только на него. Он был так красив, — я не устану это повторять. Когда на крышку гроба, укрывавшего моё тело, посыпалась земля, Чимни поднял взгляд своих заплаканных глаз прямо на меня . И я будто потерял опору под ногами. Он улыбался, смотря прямо мне в глаза, и тихо прошептал: — Спасибо. Я люблю тебя, Юнги-я… В тот момент мне стало легче, будто с моих плеч и ног спал огромный груз. Мне не нужны были объяснения: я понял его, как и Чимин понимал меня. И я наконец был свободен. «Я люблю тебя, Пак Чимин». «И я тебя, Мин Юнги».