***
Всем своим видом они кричали о вожделении, без слов обещая, как сладко ей будет с каждой, не говоря уже об обеих. Доступные, статные, пышные. Мягкие. Дрожа от каждого нетерпеливого прикосновения, услужливо подставляли плоть, с охотой демонстрируя порочные недра, равнодушно обменивали сомнительное наслаждение на людские душонки. Демонические имморальные шлюшки. Их соки, бесстыдно смешиваясь, щедро текли по пальцам, губам, распаляя язык, давно не знавший ничего прекраснее увядающей огуречной кожи. А запах, эмм… изысканный аромат умелой гетеры... почти забытый божественный восточный мотив — смесь изюма и коньяка — дурманом врывался в ноздри, разжигая воображение, призывно откликался ниже, напоминая растревоженному сознанию, как однажды уже испытало подобное. Flashback Они встретились случайно. На Эйфелевой башне. На первом, нижнем её этаже. Казалось, сам город, величавый изменчивый Париж, располагал тогда к расчетливому разврату. Совершив типичную для новичка ошибку, выбрала очередь поменьше и, встав не у той «ноги», не сразу разобралась, что придётся подниматься пешком. Пешком? На чёртову башню, это в двадцать-то первом веке? Поозиравшись, успокоилась, подмечая, что публика рядом сплошь пожилые да семьи с детьми. А картинка с надписью на чуждом ей языке успокаивающе свидетельствовала о возможности доплатить и таки воспользоваться лифтом. И чего дёргалась? Но и французики «хороши» — когда закончат многовековую вражду? Чтобы заставить их изъясняться понятно, приходилось мучительно предварять разговор ломаным французским: «Я — русская. Не могли бы вы говорить по-английски?» Не надменная англичанка — с ней всё понятно. Не банальная американка, не признающая другого языка, кроме своего. Не загорелая австралийка, весёлая и довольная жизнью, сбивающая с толку первых двух затейливой речью — да английский ли это? Русская. Поколениями растерявшая сакральные знания франко-нижегородского в горниле исторических коллизий. Ей простительно. Прилично подзадержавшись в скромной очереди, ревностно огороженной извращённым умом наследников инквизиции железными ограничителями (и захочешь выйти — не выйдешь), купив билеты, так и не обнаружила вожделенного хитроспрятанного подъёмного механизма. С остановками, бодренько обгоняемая на первый взгляд немощными собратьями, она упорно лезла наверх, оставляя благостную улыбку далеко позади. Достигнув цели, неприятно почувствовала, как загнанные лёгкие полыхнули огнём, придавая слюне гадкий металлический вкус. Обойдя всё, что можно, прикупив сувениров на сумму, несколько раз превышающую стоимость того же, но купленного бы в дешёвом районе Монмартра — а как иначе, это же чёртова башня, а не безродный магазинчик у подножия Сакре-Кёр — наивно пожелала воспользоваться билетом для поездки на лифте. Жалеете себя, кошелёк, время?.. Самое нужное — вычеркнуть. Учите матчасть, не пренебрегая занудными путеводителями. Невзрачный билет в обзорный туристический рай действительно гарантировал право с комфортом добраться до самой вершины. Вот только со второго этажа. Оставшийся путь, с первой на вторую площадку, предстояло преодолеть тем же дедовским способом. Чтобы выяснить это, пришлось изрядно метаться от лифта к лифту. При каждой попытке войти, получая в ответ нечто презрительное, напоминающее исковерканное англоязычное «следующий, другой» с махом руки, указывающей куда угодно, но только не на лестницу вверх. Как тут было не сорваться и, выбросив бесполезный клочок, не пойти искать удовольствия подоступнее? Следовало бы выпить вина: подвернувшаяся утешительница, если судить по суховатым бокам, была старовата и, признаться, теперь совершенно не по карману. Но как хороша... типичная разнузданная французская блядь. Из тех, что легионами ластятся к каждому мало-мальски денежному туристу. Блондинистая голова, глазурью поблёскивая на солнце, приманивала к себе залётных простофиль, словно чистокровная кобылка ненасытных дерзких насекомых. С её родословной и опытом не сравнился даже поджарый малец в гостинице, задержавшийся на губах томным вишнёвым вкусом, поутру обещавший большего, но так и не давший ничего — настоящий француз. Оргазма не ожидалось. Но и на то, что распутное создание оставит после себя неутолённый голод и тонкое горькое послевкусие, заведомо играя на чужой плебейской ненасытности, она не рассчитывала. Следовало добровольно оторваться и, набравшись решительности, отшвырнуть от себя подальше, но решётки и нищенская привычка дорожить своим удержали от опрометчивого поступка.***
Местные потаскушки, уступая француженке в ложной скромности, вываливали клиенту все прелести разом, с лихвой компенсируя загадочность энтузиазмом. За что, глупые, тем же вечером поплатились. Их двенадцатидюймовый собрат был умнее: истекая белым ванильным кремом, гарантировал стойкие пролонгированные последствия.***
В одиннадцать часов вечера она с ужасом взирала на растёкшиеся по тарелке останки жирно-сладкого безобразия, плохо понимая, как всё это могло приключиться именно с ней — такой правильной и чертовски осознанной. Ожидаемо ненавидя себя, подхватила пылившийся в углу рюкзак со спортивной одеждой и побрела в круглосуточный фитнес-клуб неподалёку от дома. Оказавшись в полном одиночестве в огромном спортзале, со вздохом залезла на тренажёр, ловя алчные взгляды скучающих тренеров и ощущая себя сдобной лоснящейся ромовой бабой. Одной из двух, съеденных только что. Категорически отказав бисквитному рулету, грустно размышляла, насколько это поможет ей пораньше вернуться домой.