***
После Планеты он изменился. Теперь Джим бьет без промаха. Здесь, на Монтрессоре, его имя всегда на слуху. Но связываться с ним опасаются. Ходят разговоры, но в лицо никто этого, конечно, не скажет. Хокинс — пират. Слава Планеты Сокровищ разлетелась вмиг. Довольно дурная. Характер Джима способствовал. Рекомендация для Звездной Академии мало помогла. Но ему плевать. Тягучее безразличие сворачивалось где-то внутри. Джим обычно никак не реагирует на разговоры о путешествии. Он не хочет больше рассказывать. Мать перестала спрашивать. Чувствует. Джим всегда мрачнее тучи. И ему неловко. В глаза не смотрит, старается ей не грубить. Дома бывает редко. Эти воспоминания только его. Сильвер говорил, что всегда почувствует, когда его будут ждать. Джиму кажется, он лгал. Джон вечно лгал, шутил и притворялся. Говорил комплименты и держал оружие за спиной. Был обходителен и жесток. Но Хокинс понимал. Дьявол в деталях. Поэтому Джим ждет.***
Злая кровь не дает покоя. Джим выворачивает рычаг до упора. Серфер плохо слушается, кренится вбок. Кажется, что-то горит. Лишь бы не солнечные паруса. Он лишь вчера заменил их на новые. Панель управления пищит и мигает кучей огоньков. Джим чертыхается, сжимает зубы. Посадка явно будет неприятной. Из последних сил Хокинс заставляет серфер не терять скорость слишком быстро. Он петляет, маневрируя между какими-то древними постройками, уходя с линии огня. У него даже нет времени выстрелить в ответ. Впереди незнакомый лес и Хокинс не думая направляет серфер туда. Он ошибся. Посадка будет отвратительной. Серфер все-таки разбивается окончательно. Солнечные паруса изорваны. Парень тяжело стонет. Штаны и рубашка в крови. Джим ранен, но мозг плохо обрабатывает информацию. Тупая боль. В ушах звенит. Кроме звона толком ничего не слышно. Скверно. Джим быстро поднимается на ноги. Чувствует дрожь. Опирается о дерево и не может сфокусировать взгляд. Механически ищет пистолет за спиной. Прислушивается. Голова раскалывается и свет режет глаза. Наверно от взрыва. Джим чувствует жар. Тяжелый запах гари забивает нос, царапая изнутри. Безумно саднит изрезанные ладони. Злая кровь топит разум. Скорее инстинктивно Хокинс уворачивается от плазменного выстрела, оставившего в дереве расплавленную дыру. Дезориентированно двигается куда-то в сторону. Теперь слышит лишь свое дыхание. Преследователей не видно, но должны же они быть. На этой планете уже стемнело. Сложно что-то разобрать. Это нервирует. Сквозь дыру в ботинок набралась вода. Куда же его занесло? Джим замирает, едва дыша. Слышит голоса. Язык знакомый, на таком иногда говорят на Монтрессоре. Старое наречие. Его используют пираты. Хокинс вслушивается, но слов почти не разобрать. Жжет в районе ребер и левой ноги. Это отвлекает. В какой-то момент Джим оступается и чувствует как горит рука, сжимающая пистолет. Выстрел прошел по касательной, но задело неплохо. Его прибивает к земле и он смазано видит перед лицом грязный ботинок. Челюсть обдает болью. Он давит стон. Сквозь гул в ушах слышен смех и громкие возгласы. Приказы. Джим выдыхает и резко поднимается, молниеносно нанося удар по противнику. Он практически не может разобрать, кто перед ним. Но некто точно выше. Их оказывается несколько. Джим проводит серию ударов и старается не напороться на чужие. Выходит не так скверно, как могло быть. Пистолет все-таки выбивают из руки, но Хокинс автоматически вырывает из ножен кинжал. Как говорили дома? Вооружен до зубов? Так и было. Его сильно шатает. Кажется, кровь уже повсюду. Надеется, что чужой тут больше. Последний незнакомец явно шире в плечах, чем предыдущие. Он говорит что-то. Голос смутно знаком. Джим плохо соображает. Кашляет кровью и надрывно хрипит. — Черт побери…***
— Эх, парень, и почему ты вечно выбираешь не тех соперников? Джиму кажется, что Джон ворчит где-то рядом. Почти по-доброму. Успокаивает. Совсем как раньше. Отвратительно больно. Джим чувствует в теле непреодолимую тяжесть. Слушает невнятное бурчание. Почти забытое. Боковым зрением улавливает движение и с трудом поворачивает голову на подушке. На фоне заката маячит красная бандана. Широкие плечи. Табак и порох. Мерный стук ножа о доску и тихая старая песня. Что-то в ней о верности и чести, ожидании и бескрайнем космосе. Она пахнет горечью и печалью. Хороший сон. Хокинс не сразу понимает, что Сильвер уже не поет. Внимательно разглядывает Джима. Взгляд тяжелый, пристальный. Не показалось. Джим неловко улыбается и чувствует, что губы тоже разбиты. В последнее время на нем слишком много ран. Предчувствие опасности неприятно отдает покалыванием. Как тогда, на Планете. Джим напряженно смотрит в ответ. Киборг выдыхает и тяжелой поступью идет к двери. — Четыре года, Джон, — хрипло произносит Хокинс. Сильвер резко останавливается и медленно оглядывается через плечо. — Четыре года, парень. Четыре года. А взгляд мрачный, топкий. Не предвещающий ничего хорошего взгляд. Возвращается киборг с новыми бинтами и миской воды. Нарушает глухую тишину тяжелым дыханием. Джим смотрит исподлобья, настороженно. Вздрагивает от каждого последующего прикосновения. Хокинс напряжен до дрожи. Нервы раскалены добела. Паскудная ситуация. — Что ты хотел сказать мне? Тогда, в лодке? — Джим впивается в него взглядом, говорит резко и быстро. Чтобы не успеть передумать и заткнуть пасть. Сильвер хмуро молчит. Парень помнит. Все помнит. — Ничего такого, чего не мог бы сказать один джентельмен другому джентельмену, Джим. Мог, но не сказал. Никем не озвученное, тягучее и темное. — Послушай, Джим… И вот снова оно. Вечное. Джим. Джим. Джим. Джим. Джим. За эти четыре, блядские четыре года, он так отвык от своего имени. Глупо, черт побери. Сильвер, наконец, говорит. Говорит тихо, настойчиво, ни разу не сбивчиво, как это обычно бывает с ним самим. Как в старые добрые. Будто и не было чертовой пропасти лет и сомнений. Говорит так, будто сам в это верит. Будто уже говорил это сотню раз самому себе. Но то, что в итоге Джим слышит отвратительно неверно. Он же нашел! Нашел, черт тебя подери! Он Монтрессор не видел бог знает сколько, свежие раны не успевают сходить от постоянных передряг. О чем же ты тут, Джон? Но Сильвер о настоящем. А Джим о том, что осталось там, на Планете. И это «о настоящем» пробивает дрожью в голосе. Сильвер о расставании. Вновь и вновь. Безжалостно, не смотря в глаза. Приколачивая словами к полу. Сужая вселенную до одного вздоха. Выжигая из-под век воспоминания. Джим бессознательно заламывает пальцы и снова не может сфокусировать взгляд. — Снявши голову, по волосам не плачут, парень. Джон собирается уйти, но Хокинс подрывается с постели и цепляет киборга за левую руку. Шипит от расползающейся боли в ребрах. Сильвер не двигается. Джим упирается горячим лбом в широкую спину. И замирает. А пират чувствует, как загнанно и жарко дышит мальчишка. Киборг мучительно медленно гладит смуглую ладонь.***
— И как тебя занесло на Андромеду? Сильвер смотрит на Джима, привычным движением подносящего сигарету ко рту. Ему идет это. Идет чертова смертоносность во всем. Губительная бледность губ и холод взгляда. Широкие ладони в грубых шрамах. Острые слова поперек горла. Обжигающие клятвы. Дыхание у плеча и уверенность в глазах. Запах полевых трав и стремительная решительность. Вот что такое Джим Хокинс. — Торговый корабль. Дальше на серфере, — Джим выдыхает дым и хмурится. Отворачивается к окну. — Он разбился. Киборг понимающе качает головой и смотрит неотрывно. Он видел ту отвратительную посадку. Но спрашивает не об этом. И они оба это знают. — Те люди, что гнались за мной — твоя новая команда? Сильвер неторопливо кивает. — Ты им чем-то успел насолить? — Возможно обидел парочку… пиратов. Джим хрипло смеется и качает ногой. Подоконник холодный, но слезать желания нет. Киборг ухмыляется. Да, как в старые добрые. Отчаянно хочется врезать ублюдку.***
То, что у Сильвера фантомные боли в кибернетической руке, Джим понимает в первую же ночь. От бессонницы парню не помогает ничего, поэтому ночью он гуляет по дому. Обследует первый и поднимается обратно на второй этаж. Глухой стон заставляет вздрогнуть. Юноша осторожно открывает дверь и замирает на пороге. Сильвер всегда спал спокойно и чутко. Годы пиратской жизни вбивают реакцию и привычку спать с клинком под подушкой. Джим и сам спит, держа руку на корпусе пистолета. Пират с трудом дышит, бормочет неразборчиво, царапает здоровой рукой протез, будто и вправду может ее ощущать. Хотя сейчас он остро ее чувствует. Кажется, на корабле Хокинс не замечал этого. Что же происходит в голове твоей, чертов киборг? Джим открывает окно, впуская ночной воздух в комнату. Медлит и в итоге подходит к постели. Держит левую руку Джона. Тот сжимает ее до боли. Парень даже не морщится. Утром Сильвер обнаруживает спящего Джима возле кровати. И темные отметины на его руке.***
Джону кошмары снятся. Бездонные, страшные. Там он выбирает не Джима. Не ловит широкую ладонь. Вязкое сомнение не отпускает и он теряет то самое мгновение, чтобы успеть. Кричит, словно ножом раздирает горло. И видит. Видит. Видит. Видит. Дикий ужас, мертвенную бледность, кровь повсюду. Застывшую тень надежды на лице мальчишки. В такие дни Сильвер ходит мрачный, взгляд неприятный, слова колкие. И правый глаз отдает красным. Киборг начищает протез снова и снова. И Джим лишь пристально смотрит. — Перестань, — не выдерживает Хокинс. Сильвер вопросительно оборачивается. Он сейчас дыру в металле сделает, думает Джим. В нос ударяет запах чистящих средств и юноша морщится. — О чем ты, парень? — Об этом. Обо всем. Обо всем, черт побери, Джон. А видения из сна все еще преследуют. И это надломленное «Черт побери». И сведенные брови. В отчаянном жесте взъерошенные волосы. Джон смотрит в упор. Горячо, откровенно, страшно. Сильвер весь — из железа и крови. Горечь пополам с огнем. Джим перекатывает во рту давно знакомое имя. Оно отдает полынью и дымом. — Давай, идем. Киборг не задает вопросов. Молча поднимается, отбрасывает платок на деревянный стол. Идет следом. Сильвер молчит, когда Джим выводит его на пустошь недалеко от дома. Не отрывает взгляда от прямой спины и широких расправленных плеч. Также молча блокирует нанесенный ножом удар. И еще один. И еще. Они кружат по пустоши, набрасываясь друг на друга. А пират вспоминает. Вспоминает, «Наследие Стивенсона», Планету, кровь. — Не. Думай. Джим чеканит каждое слово. В глазах обжигающий холод. «Если бы не чертов мальчишка», — думает киборг. Что ожидало бы тебя, Джон Сильвер? Он был бы самым успешным джентельменом, какого только видел космос. Он бы бороздил бескрайние просторы на лучших кораблях и вызывал трепет одним именем. Внушал ужас больше, чем Флинт. Перед ним бы снимали шляпы. Он мог бы… Он бы… Да. Если бы не чертов парень, что ожидало бы тебя, Джон Сильвер? Муки совести, а она у пирата была. Боль пополам с сожалением. Разъедающее одиночество, граничащее с пустотой. Полные карманы золота. Трибунал. Он спас твою шкуру, Джон Сильвер. Дважды. Он сделал больше, чем кто-либо, хотя знал тебя чертовски мало. А ты его предал. Одинокого мальчишку без будущего, которому ты пророчил величие. Который всю жизнь сам по себе, который больше о других, который с головой в омут. Без сожалений, интуитивно, не доверяя по сути никому. А тебе повезло вот, Джон Сильвер. Киборг смотрит тем голодным взглядом, что распарывает кожу. Джим двигается на голых рефлексах. Он изменился сильнее, чем могло показаться. Так думает пират. Тренировки продолжаются. У Джима еще болят раны, но сидеть в постели он упорно отказывается. Незримое напряжение так и не спадет. Накаляет. Воздух потрескивает электричеством. Временами киборг молчит и смотрит страшно. А Джим застывает и все ждет удара в спину. Всегда готовый драться.***
Через неделю у Сильвера перестает неметь правая рука. Он идет в комнату напротив, ища новые запчасти для протеза. За окном уже непроглядная тьма. Свет выключен, мальчишка спит. Джон двигается бесшумно. Пиратская жизнь, черт бы ее побрал. Джим резко поворачивается на кровати, пристально смотрит. В руке пистолет. Палец на спусковом крючке. Взгляд горящий и недружелюбный. Джон напряженно молчит и не отводит глаза. Едва заметно горько кривит губы. Медленно поднимает кибернетическую руку, показывая ладонь. Хокинс медлит, опуская оружие. Благоразумие — лучшая черта храбрости.***
Разговоры ночью и ветер, раздувающий солнечные паруса. Вот чего так отчаянно не хватало все эти четыре года. Но сомнения, грызущие изнутри становятся сильнее. Доверие пока хрупкое, натянутое, с зажатым ножом в руке. Оно не дает спокойно вздохнуть и леденит краями. Они сидят на траве и рассказывают истории из жизни. Слушают внимательно, говорят тихо. Сильвер, как всегда, дымит трубкой, жестикулирует, пускает в ход кибернетическую руку. Залихвастски улыбается и щурится хитро. Как в старые добрые. Так, что у Джима заходится сердце. Было здорово, там, на Наследии. А в какие передряги они попадали… — Так всегда будет, Сильвер, — Хокинс лежит спиной на траве, вертит в руках канат. Улыбается тепло. Но Джон мрачнеет глазами. — Клятвы, данные в бурю, забываются в тихую погоду, парень. Словно в упрек произносит киборг. Джим застывает, перестает крутить узлы из каната. Резко, так что в глазах темнеет, отрывается от земли. — Это не я ушел. Это не меня не было рядом четыре чертовых года. Не я даю обещания и пропадаю, — шипит Хокинс. Сильвер смотрит пронизывающе, испытующе. Он говорит о мальчишке. Тот молод и свободен. Впереди вся жизнь и немного больше. Все это опасно, колко, непрочно и невзначай. И Хокинс читает все опасения, усмехается грустно. Вот оно что. Качает головой. Ведь Джим близко, рядом. Не длиннее расстояния клинка. Тихим эхом отчаяния и боли шелестят слова. Я здесь, Сильвер. Я все еще здесь.