lovely — billie eilish & khalid
мягкая улыбка разрезает его губы, когда подушечки пальцев скользят по глянцу ноябрьского выпуска модного издания. обложку украшает знакомый силуэт: подтянутое тело против высокого роста и сурового взгляда в плену черно-белого изображения. она смотрит на криса с листа формата а4 с долей надменности, присущей девушкам за двадцать пять (когда ей едва ли исполнилось двадцать два — крис помнит): морщинка на переносице, приоткрытый рот и непроизвольно сжатые пальцы правой руки, где на безымянном — тонкое кольцо с аккуратным бриллиантом. и при всей её богинности, пусть даже в драных джинсах и странного покроя футболке, что открывает взгляду читателя упругую грудь, её расслабленная поза слегка скрыта за спиной мужчины. мужчины, в чьем выражении лица улавливается явная насмешка, и, возможно, гордость — право, она полностью оправдана — его девушка стоит многого. заголовок, путающийся в их небрежно сплетенных ногах, гласит: 'женская сила: как она есть', чуть ниже — имя его первой любви (что даже через фотографию для широкой аудитории умудряется слегка хмурить брови будто в осуждении) в дуэте с чужим именем и фамилией, которую они разделили на двоих. шистад скрипит зубами — как эва и пророчила — и открывает нужную страницу: новая порция фотографий как причина учащенного пульса.*
в ней остался былой шарм — выпирающие ключицы и горящие живым азартом глаза. она больше похожа на хищницу, никак на когда-то малышку в кедах, что слушала хип-хоп малоизвестных норвежских напевал и курила толстые сигареты в четыре тяги, раз в шесть минут поправляя растрепанные огненно-рыжие волосы. теперь это черное платье — обязательно маленькое, но не блядски-откровенное, как у прочих — и закусанный уголок губ, что изогнуты в игривой ухмылке, решительно никому не предназначенной. её пряди, выкрашенные в оттенок беж, лежат на плечах легкими кудрями, и крис почти уверен, что они пахнут так же сладко — вероятно, что-то из ягодного сорбета. ему хочется прикоснуться подушечками пальцев к коже на линии её челюсти, но данная роскошь больше не является его прерогативой — ему отчаянно жаль осознавать свою юношескую глупость спустя пол десятка лет, и он крепко сжимает зубы, глотая чистый, ничем не разбавленный, ледяной виски. она остановилась в его отеле — почти безумная ирония, сродни судьбе — если бы он, конечно, в неё верил. идея появиться в ресторане на первом этаже, где она должна проводить свой субботний вечер, в момент оказалась абсолютно ужасной. шистад не имеет представления, что он должен ей сказать, и должен ли вообще — эва выглядит счастливой в своей непринужденности, и его желание обнажить перед нею зубы в отточенно-обольстительной улыбке кажется излишним и совершенно неуместным. их расставание было красивым — негласным и тихим, неожиданным для кристофера и вымученным для эвы. он кричал ей «ненавижу» каждую пятницу, напиваясь до икоты и выдумывая, что все, что между ними — невыносимая ноша. шистад в восемнадцать — самонадеянный эгоист, считающий, что мун — его девочка до последнего вздоха, со всеми его припонами и ночными «помогите» и «отпусти, мне с тобой стало скучно», потому что их секс стал вмиг чем-то серьезным. крис боялся, выгонял, но неизменно возвращался — эва знала, что имеет полное право решать, но никогда не сможет удержать его рядом с собою. мун ушла молча и без скандалов, оставляя после себя полупустой флакон духов от ив сента на полке в его коридоре, и больше — ничего. крис искал ее, обивая пороги её дома, обрывая телефоны её подруг, но сдался спустя полгода — за безнадёжностью затеи. а теперь эва снова в норвегии, и она стала еще красивее — если такое вообще возможно. крис проводит рукою по остриженным почти под ноль волосам, а содержимое стакана залпом отправляется в его организм, когда он делает шаг навстречу своей первой любви, которую так бездарно проебал. его пальцы касаются её обнаженного плеча, и шистад осознает, что путей отступления больше нет, и ему смешно от своего навязчивого напряжения от их уже случившейся встречи. эва оборачивается мучительно медленно, освещая помещение ослепительной искренней улыбкой, не меркнущей даже тогда, когда взгляд её встречается с его. — шистад, — это не вопрос, но утверждение. — у меня не возникало сомнений, что мое первое появление в осло сопроводится твоей компанией. крис впервые в жизни не знает, куда деть руки. он сжимает пальцы в кулак, впиваясь ногтями в грубую кожу ладоней, слегка щурится и не может не улыбнуться в ответ. эва кажется эфемерной — гораздо меньше, тоньше, нежнее; это разительно бьет под дых — сильнее, чем шистад мог себе представить. — я не мог упустить тебя снова. эва кидает быстрый взгляд на экран телефона, что небрежно держит в своей руке за отсутствием сумочки. весь смысл теряется за её пренебрежением, за нерушимой улыбкой, за расслабленностью, читающуюся в плавных, едва заметных жестах. мун (мун, мун, всегда мун — никакая не грассо с припиской 'миссис') не чувствует ровным счетом ничего — крис слишком хорошо знает каждую её эмоцию, чтобы судить с единичного взгляда. — была рада нашей встрече, — эва склоняет голову набок, и губы её смыкаются в задумчивом жесте. — мне пора, но, — секундная заминка, сиплый выдох. — не теряйся. позвони мне. эва порывисто встает на носочки, оставляя мягкий поцелуй на его небритой скуле, и тут же теряется в толпе — точно растворяется, будто её здесь и не было. и крису вмиг становится жаль — если не себя, то её, такую прекрасную, что в свои семнадцать заслуживала всех звёзд на небе, но получила его — форменного ублюдка без чувства стыда и голоса совести. и он, сравнении с ней — сильной, не таящей в себе обид — жалкое подобие взрослого мужчины: едва ли человек, чудом выживший мальчишка. (сообщение на фейсбук от пользователя эва грассо с набором цифр часом позже оставляет после себя жгучий осадок с привкусом клюквенной водки, счет которой потерян после её ухода)*
существует что-то сюрреалистичное в лунном свете, падающем мягкими линиями на её обнаженную спину. крис теряется на границе между сном и явью, не способный четко осознать, что происходит на самом деле, а что он искусно додумывает воспалённым сознанием. в расфокусе уют: неброский интерьер его квартиры сопровождает единственное, что видит шистад — её четкий силуэт: растрёпанные волосы, две ямочки на пояснице и дрожащие плечи. он позвонил в тот же вечер — не удержался, никогда не умел. она ответила через три коротких гудка и мягко рассмеялась в трубку — так, будто ожидала, что он сорвется даже раньше, чем это произошло на самом деле. спутанные мысли недруги четкой речи, но эва зацепилась за то, что крис пытался ей донести: «я скучаю. приходи ко мне?» эва приехала через час и тридцать семь минут, постучалась одними костяшками и не обременила себя одеждой: кружевной бюст едва ли скрывал грудь, мягкие шелковые брюки не оставляли простора фантазии (крис мог поклясться, что на ней не было трусиков). она молчала с легкой усмешкой, он совершенно не знал, что должен ей сказать: всё, во что крис когда-либо верил превратилось в бесконечную череду абсолютной глупости. шистад учился молчать на ходу. эва поцеловала его первой: положила сухую ладонь на его горящие щеки и мягко обхватила губами его нижнюю. крис слышал её запах, резко отличающийся от ему привычного: перечная мята и другой мужчина, но ни намека на сигареты или его гель для душа. шистад зажмурился и вцепился в руками в её талию, углубляя подаренный поцелуй: ему нужно прижать её к себе, чтобы почувствовать свою девочку рядом. чтобы стереть между ними, кажется, вечную пропасть. её стоны слаще спелой вишни: громкие, звонкие, без грамма былого стеснения и без тени прошлых комплексов. в ней бушует страсть и почти безумное желание, когда острые зубы оставляют синеющие метки на его шее и ключицах, пока он пытается принести в их секс-без-чувств смысл: наверстывая упущенное, шепчет о своей любви и о её важности, целует скулы и пытается, пытается, изо всех сил пытается доказать. только эва его не слышит. и теперь, после почти синхронного оргазма, она сидит на паркете совершенно голая, скрестив ноги по-турецки и тихо напевает что-то из итальянского джаза. кажется, будто это её новая привычка, но неродной язык режет слух и отрезвляет лучше, чем холодный воздух из приоткрытого окна. крис курит прямо в кровати, прочёсывая пальцами ежик волос, дрожит и осознаёт: пока он топчется на месте, эва красит стены в своем новом доме в болонье и снимается с мужем для обложки vogue. эва желанна, узнаваема и дальше от него, чем когда-либо: несмотря на то, что он буквально был внутри неё минуты назад, ему никогда больше не оказаться внутри её сердца. никогда больше. она медленно поворачивает голову в его сторону и смотрит на него через плечо: прядь волос спадает со лба и закрывает половину лица, но даже в полумраке шистад четко видит её мягкую улыбку. он прочищает горло и пытается улыбнуться ей в ответ: — привет, — голос звучит непривычно сипло, — добро пожаловать домой? эва издает негромкий смешок и поворачивается к нему всем корпусом: с неё впору писать картины или фотографировать для дольче в качестве ведущей модели бренда, настолько она красива в своей беззастенчивой естественности, бледной коже и выделяющихся скулах. харизма этой женщины не оставляет крису шансов: он скучал по своей неловкой девчонке, но в подарок получил ту, о ком боялся мечтать. парадокс: крис шистад боится, эва мун (грассо, придурок, она больше не мун) над ним смеется. крис знает, что она никогда не исчезнет. ему нужно выбраться из плена эвы му..грассо: её ухмылки, её кожи, её сладкого безразличия. — ты же знаешь, кри-ис, — она произносит его имя нараспев, щурясь, — мой дом давно уже не в этой стране, — эва качает головой и смотрит крису прямо в глаза. — ты больше не мой дом. крису нужно снова почувствовать себя живым.*
эва уходит, оставляя после себя звенящую пустоту и серебряный браслет с правой лодыжки. крису кажется, она исполнила его негласную просьбу: разорвала его на кусочки. они поменялись ролями, и он знает — эта та месть, что подается с лучшими специями. крис наливает себе полный стакан виски и выпивает его залпом, не морщась.разве это не прекрасно? я совсем один.