Жаворонок под солнцем

Свет ударил в глаза, отразившись пульсирующей болью в висках. Дикое желание прибить того, кто потревожил ночной покой, перебивалось сухостью во рту и нестерпимой жаждой. Алауди знал, что будет дальше. – Во имя всех святых, – услышал он над ухом, – ты мог пожалеть мои нервы? – Иди к чёрту, – тихо прохрипел Алауди в подушку. – Мне не нужна нянька. Накл хмыкнул и присел на край огромной кровати, застеленной белоснежным шёлком, перепачканным багровой кровью. Один вспоминал всех святых, второй не нуждался в заботе – сейчас они оба были неискренни. Ложь плотно опутала их жизни, уже давно проникнув в самые тёмные уголки памяти. Но всё это теряло смысл перед смертью, присутствие которой так явно ощущалось в пространстве огромной спальни. Накл не понимал, зачем Алауди нужна такая большая комната. Он устало вздохнул, поднялся и подошёл к окну, распахнув его настежь. Лёгкий весенний ветерок осторожно коснулся лица, прошёлся по волосам и влетел в спальню, разбавляя духоту и заменяя терпкий запах крови и пороха на ароматы моря и цветов. Алауди перевернулся на спину, раскинув руки в стороны. – Здесь нужно прибрать, – задумчиво протянул Накл, разглядывая разбросанные по комнате трупы. Алауди ничего не ответил, только тяжело вздохнул, не открывая глаз. Наверняка он потратил много сил, отбиваясь от кучки незадачливых убийц, якобы заставших его врасплох. Дело в том, что застать врасплох Алауди было невозможно, и Накла это безумно раздражало. По многим причинам. Во-первых, прибирать в спальне придётся ему. Во-вторых… А во-вторых, Алауди был слишком идеальным. Может быть и нет, но Накл никогда и не был объективным, когда речь шла о его друге. Ещё одна вещь, поднимающая из самых тёмных глубин души запретные, нервировавшие его некогда успокоенное сердце мысли – Алауди никогда не считал его своим другом. У этого человека не было и не могло быть никаких привязанностей. Наклу хотелось верить в обратное, но одновременно это его и страшило. Потому что в этом случае он безусловно откажется от некогда принятого обета. Снова. Стоило ли попробовать? – Закрой окно, холодно, – ледяным тоном лениво произнёс Алауди. – Как скажешь, – в той же манере ответил Накл, прикрыл окно и подошёл к кровати. Белые шёлковые простыни были покрыты чернеющими в полумраке разводами и пятнами, как и светлые волосы Алауди. Его руки тоже покрывала тонкая плёнка засыхающей на коже крови, обтягивая, словно перчатки. Ему очень шёл багровый цвет. Накл осторожно прикоснулся к голому торсу Алауди, почувствовав подушечками пальцев, как напряглись мышцы живота, вырисовывая кубики пресса. Он довольно ухмыльнулся – этот бесстрашный воин, вырывающий сердца своим врагам голыми руками, боялся щекотки. Накла безумно радовала мысль, что об этом знает только он. – Даже не думай, – услышал он угрожающий тон. – А не то что? – Накл осознавал, что нарывается, но уже не мог остановится. Злость и возбуждение рвались наружу первобытным желанием обуздать этого дикого зверя, расслабленно раскинувшегося на постели. – Я убью тебя, – ответил Алауди, но без малейшего намёка на немедленное исполнение угрозы. Это был знак, сигнал к действию. И Наклу было плевать, что это не так, механизм уже был запущен и время остановилось в ту же секунду, как их глаза встретились. Он стянул с себя шарф, такого же багрового цвета, как и стягивающая кожу Алауди кровь, смочил его давно остывшим чаем из забытой на прикроватной тумбочке чашке, и аккуратно провёл влажной тканью по щеке. Накл злился каждый раз, когда видел это красивое лицо запачканным. Алауди смотрел ему прямо в глаза, почти покорно подставляя шею под приятные и прохладные прикосновения. Ткань сменилась рукой, тёплой и грубой. Пальцы прошлись по груди и плечам, вызывая мурашки и сбивая дыхание. Алауди был всё ещё напряжён, ему не хватило убийства, чтобы выпустить пар. Ему нужно было не это. Он рывком притянул Накла к себе, вцепившись в его тёмные густые волосы окровавленными руками, пачкая его чёртову рясу своим грехом, и впился в губы, тёплые, мягкие и немного обветренные. Поцелуй был долгим, тягучим и невыносимо желанным для обоих. Алауди раздражала ненужная ткань между их телами, он рывком расстегнул ненавистную рясу и стянул с напряжённых плеч Накла. Ещё пара рваных движений, треск рвущейся ткани, и их обнажённым телам уже ничто не мешало чувствовать жар друг друга. Они оба были возбуждены до предела. У Накла тряслись руки, хотелось отпустить себя и немедленно избавиться от копившихся столько времени эмоций. Но он не имел права, не должен был этого делать ни в коем случае. Не сейчас, когда Алауди сам сделал шаг навстречу. Накл приподнялся, выпрямив руки, и подался бёдрами вперёд. Чувствовать друг друга каждой клеточкой кожи было невозможно приятно, сердце вырывалось из груди, болезненно и тяжело забившись под рёбрами. Он разглядывал лицо Алауди, пытаясь как можно лучше запомнить его таким, каким ещё никогда не видел. Припухшие влажные губы, томный взгляд, полный желания и сдерживаемой страсти, вырывающейся наружу тяжёлым дыханием, запрокинутая голова, открывающая шею с пульсирующей жилкой – это всё необратимо сводило с ума, и Накл не стал больше ждать. Покусывая шею, оставляя на ней яркие следы, слизывая выступающие капельки пота, он опускался ниже, к груди, к животу, обводил кончиком языка аккуратный пупок. Грубыми поцелуями заставлял Алауди напрягать пресс, поглаживая и слегка царапая ногтями бёдра. Душный и пьянящий запах мускуса кружил голову не хуже опиума, и Алауди почти пожалел о просьбе закрыть окно, но тут же забыл об этом, задохнувшись от сильных ощущений. Мягкие губы прикоснулись к головке его члена, размазывая смазку. Сердце Алауди забилось ещё быстрее от вида развратно заблестевших губ, от того, как медленно они скользили по стволу. Он чувствовал влажный горячий рот Накла, движения его языка, и не мог поверить в происходящее, будто это очередной обманчивый сон, но в этот раз слишком чувственный и яркий. Это то, что ему было нужно. Накл действовал осторожно, стараясь делать всё правильно, так, как представлял каждую бессонную ночь. Терпкий вкус на языке и осознание реальности происходящего немного отрезвили его затуманенный желанием разум, и он остановился, выпустив набухший член изо рта. И удовлетворённо хмыкнул, услышав недовольный стон Алауди, который тут же нахмурил брови. Он хотел что-то сказать, но все слова застряли в горле, когда Накл взял его руку в свою и начал слизывать засохшую кровь. Каждый раз, как язык проходился между пальцев, Накл бросал на Алауди взгляд, замечая, как тот напрягался и рвано выдыхал, неотрывно наблюдая за тем, как пачкается лицо священника в крови с рук убийцы. И не было ничего более притягательного и сокровенного, чем происходящее в этот момент. Из-за тёмных туч выглянула луна, посеяв по комнате резкие тени, контрастирующие с холодным слабым светом. В светло-карих глазах Накла блеснули стальные искорки. Перепачканный в крови, с заострившимися чертами лица и с этой нелепой полоской на носу он выглядел почти зловеще. Почти так же, как в тот раз, когда Алауди впервые увидел его на ринге. Накл ухмыльнулся и притянул Алауди к себе, устроившись у него между ног, обхватив их члены широкой горячей ладонью. Они оба были на пределе и хватило лишь нескольких грубых и быстрых движений, чтобы заставить Алауди выгнуться в экстазе с громким протяжным стоном и сразу же излиться самому, долго, с крупными судорогами пробивающего позвоночник удовольствия. Потребовалось немного времени, чтобы прийти в себя и восстановить дыхание. Накл чувствовал приятную усталость и пустоту. Алауди под ним лежал неподвижно, закрыв глаза и проваливаясь в тяжёлый, глубокий сон. Накл не стал его будить, он сделает всё сам, ведь его красивый жаворонок должен проснуться в чистой свежей постели, в светлой комнате без малейшего следа прошедшей по ней тяжёлой поступью смерти. Накл не знал, что будет дальше, но это было уже не важно. Он всё решил задолго до этой ночи.