Но это так обязательно

      Арсений криво улыбается и на громкое: — Сень, смотри!       Быстро отмахивается, сморщив нос и мысленно сосчитав где-то до... хуй его знает до скольки. Больше чем это долбанное «Сень» его бесят только бесконечно красивые закаты на этом бесконечно красивом пляже. И нихрена Попов не романтик. Даже близко. Просто только их могло занести на практически пустынный пляж в сентябре. — Арсений.       Чеканит по буквам мужчина и откидывается на дешевенький икеевский стул: незамысловатое плетение. Просто, но со вкусом.       И плевать на ветрище, который вот-вот снесет к херам и эту террасу, и одинокие поломанные лежаки, и остатки коктейля в совершенно бабском стакане, и... Антона.       Вот с последним вообще проблемы. Попов с ним будто на пороховой бочке: каждую ебаную секунду его жизни. С самого первого дня знакомства. И кто бы там не пиздел про любовь с первого взгляда — нет её. Ни с первого, ни с сотого, ни с миллионного. Хуйня всё это.       Примерно тоже самое Арс и произносит вслух, заставляя Антона замереть на месте, отвлекаясь от тыкания на экран потрепанного айфона, в надежде запечатлить «тот-самый-охуенный-закат-Арс».       Он на самом деле, так до конца и не понял, почему вообще согласился пойти. Почему сейчас сидит на этом дурацком стуле и смотрит на дурацкого Шастуна. Внутри от этого так странно-пусто, что хочется раскрошить дешевое стекло и с остатками приторного коктейля - кажется «голубая лагуна» - просто затолкать его себе в глотку. Чтобы прямо внутрь, чтобы разъхуярить остатки органов, а прокуренные легкие так вообще в пыль. В мокрый песок, что скрипит под новенькими кедами Шастуна. — Ну, Арс. Хватит строить себя мудака, встань и... — Иди нахуй, Шаст. — ... и расслабься.       Антон хмурится и делает пару шагов навстречу, засовывая руки в карманы, предварительно щёлкнув на блокировку телефона.       Для Шастуна это всегда просто: у него в голове всё по полочкам разложено и поебать вообще, что всё равно полнейший бардак. Это что-то вроде творческого беспорядка, только в мыслях.       Мыслях, которые одна за одной, хаотично и отталкиваясь друг от друга. Но всегда о нём. Порой Попова в его голове столько, что Антон больше ничего там найти не может. Даже себя. Хоть капельку чего-то кроме этого-вот-взгляда - пожирающего, крошащего сердце на сотню осколков - такого вот, что правильным становится только звенящая пустота внутри.       Они оба настолько неправильные, аж до скрежета этого самого песка на зубах. До глухого «Арс» в три ночи, разносящегося по номеру очередного отеля. До «не подходи ко мне больше никогда», а через секунду тихий выход куда-то в район ключиц и «я-никогда-не-отпущу». — На самом деле, я очень много думал обо всём этом, — Попов начинает всегда вот так - будто до этого не посылал нахуй, будто не сверлил взглядом, будто не убегал каждый день от самого себя.       Будто не у него эта семья. Не у него: «ты же знаешь, что это я без тебя не могу. А ты можешь». М о ж е ш ь, Антош.       И ебал он все эти «не могу, блять, мудак, не могу» в ответ. Криком и до хрипов. А потом в интервью простое «простудился». Ага. — Если ты сейчас скажешь то, что я думаю, то я дам тебе по морде, Попов. — Я бы хотел не зн...       Прежде, чем он успевает договорить, ему в нос прилетает Шастовский кулак, попадая точно в цель. — Больно, сука.       Шипит, хватаясь за нос, тут же резко задирая голову, чтобы не заляпать толстовку - ту самую, что спер у Антона утром - кровью.       Антон никогда силы не жалеет. Этот сучистый мудак заебал со своей жалобной телегой про: не хочу, не знал, не буду. — Заебал ты, Сень, честно, — Попов пытается перебить, бросив своё: «в жопу себе этого Сеню засунь», но Шастун грозится врезать ещё раз и Арс затыкается.       Антон такой же сучистый мудак и это бесполезно.       Они вместе – это как смотреть на чемоданчик с часовой бомбой у которой на таймере осталось секунд пятнадцать, а бежать вообще некуда.       Шастун и Попов – это как три сверхновых, которые сталкиваются и пожирают ебаную вселенную за пару секунд. И похуй, что такое даже в теории невозможно.       Просто они чёрные дыры друг друга. — Я эти твои вдохновенные речи слышал миллионы раз и знаешь что?       Арс вкидывает брови и усмехается так притворно-обиженно, что Антон даже на секунду затыкается и просто зависает. Это ненормально. Это, блять, какая-то болезнь.

Мы же на одной волне. Детка, мы же на одной волне.

— Что?

В море штиль – оно в тоске по нам.

— Пиздишь ты ещё хуже, чем трахаешься.       Попов чуть не давится голубой лагуной, а Антон довольно щёлкнув его по окровавленному носу - на кровь уже и внимание никто не обращает - быстро разворачивается на пятках и бежит к самой воде, где небольшая волна тут же накатывает, помочив насквозь светлые кеды.       Под громкое шастовское: «блядь», Арсений лениво поднимается на ноги и быстро осмотревшись по стронам плетётся в сторону друга... друга, блять. Даже в его голове это звучит убийственно смешно.       Друзья не сосутся по углам дешёвых московских клубов. Друзья не втрахивают друг друга в кровать и не... блять.       Передрузья, недолюбовники... коллеги.

Под сорванными крышами, мне пора обратно, ведь всё, что обо мне ты слышал - наглая правда...

      Арс подходит быстро и тихо - как и всегда - а потом просто обхватывает руками, притягивая к себе и утыкаясь носом в изгиб шеи, коротко дыша.       Антон вообще ничего не чувствует. Только свист в ушах от ветра и то, как нервно подрагивают ресницы Арса. В голове та-самая-пустота и он знает, что этот мудак сейчас скажет. Всегда говорит. — Я хотел бы не знать тебя. — Но это так обязательно, да?       Шастун выдыхает слова с последним воздухом и резко разворачивается, обхватывая ладонями лицо Попова. — Повторишь это ещё раз? Мм?

Мы прячемся от вспышек, туда, где потемнее.

      Усмехается, издевается. А сердце, там, под рёбрами, так и норовит вылететь, сметая за со собой всё. И выблевать бы эту любовь - которой не существует вообще - выблевать. А потом упасть на этот песок и сдохнуть. Потому что он совершенно точно не может без него.       Арсений отрицательно машет головой в ответ и целует первым. У Шаста губы сухие и от привычного привкуса табака хочется застонать прямо в поцелуй. Влажный, совершенно бестолковый. Будто им по пятнадцать и до этого они целовались разве что с помидором. Но у них всегда так. Как в первый. С искрами, взрывая всё вокруг. Выворачивая наизнанку и путая мысли.       Мысли, которые всегда о нём.

Перед тобою море, мои флаги на ветру Я целую горизонт - ты танцуешь на берегу. Я хотел бы не знать тебя Но это так обязательно Ведь без этого всего Мы бы были другими Если прошёл по касательной Не умирал бы из-за тебя каждую ночь Но такие, как ты - проходят н а в ы л е т.