Совпали

Это что-то про химию. Про химию или про физику — Антон не ебёт, он в этом не разбирается. Но думает, что это что-то про химию, когда видит Арсения впервые, когда тот смотрит на него своими глазищами, и Шастун чувствует, как время и место теряют значение, бледнеют и, в конце концов, растворяются. Слава богу, Арсений чувствует то же самое. Слава богу, в этот же вечер они целуются так остервенело и ненасытно, что Антон между химией и физикой разницы не видит никакой, потому что всё складывается в наслаждение и удовольствие. Всё складывается в ладони к Арсению: он целует с напором, но вот пальцы его нежны и чутки. Антону хочется остаться в этой полутьме навсегда: гореть новым знакомством, влажно дышать в чужие губы, иногда дразняще проводя по ним языком, и исследуя, изучая чужое тело. Арсению хочется сдохнуть от того, какой Шаст красивый, — он следил за ним весь вечер. Невозможно было удержаться от беглых взглядов и намёков на грани провала, потому что у Антона красивая добрая улыбка, потому что у Антона совершенно дурацкий смех, потому что у Антона колец на пальцах, как у какой-нибудь гадалки, — и нет обручального. Арсений про свое благополучно забывает, а Шастун о него не жжётся, когда льнёт к руке — и хорошо. Они с Арсением вообще ничего друг о друге не знают, и вся эта дурацкая романтика случайных встречных даже не успевает заявить о себе: у Антона крышу сносит от алкоголя и проницательных взглядов, он заводится ещё до того, как Арс вообще его касается. У Попова в глазах темнеет, когда он наблюдает за такой реакцией. Это свадьба их общих знакомых, и они случайно сталкиваются на входе, а потом случайно оказываются за одним столом, а потом Арс ни разу не случайно прожигает в Антоне взглядом дыру, а Шастун нервно чешет шею, оттягивает ворот рубашки. До номера Антона добираются быстро, и Арсений даже немножко не верит, что Шастуна так ведёт от его рук на своих бёдрах, что он целуется своей доброй улыбкой так злобно, что цепляется пальцами за воротник и едва сдерживается, чтобы не порвать Арсению рубашку. Арсений думает: они же не в порно. Арсений смотрит на руки Шастуна и думает, что, может, всё-таки немножко в порно. Арсения под Антоном выламывает стонами и попытками быть ближе, он вообще ничего не стесняется и ни о чём не жалеет, и рядом с Шастуном Арс вдруг чувствует себя самым свободным человеком в мире. Антон думает, что это всё ужасно неправильно: полуголым лежать на паре часов знакомства и стонать этой паре часов в губы. Антону похуй. (похуй-похуй). Антону похуй, потому что они больше никогда не встретятся: Шастун вряд ли вернётся в этот город и вряд ли пересечётся хоть с кем-то из присутствующих на свадьбе. Он здесь в качестве знакомого знакомых — не более. Поэтому Антон и целует Арсения, как в последний раз, — он ведь и есть последний. Арсений зачем-то смеётся ему в губы, параллельно расстёгивая белую раздражающую рубашку. Шастун отодвигается, ненадолго концентрируясь на пальцах, замерших в районе груди. — Чего? — А ты со стороны жениха или невесты? — Невесты. — Тогда мы самое клишированное клише. Антону нужно время, чтобы догадаться, что речь о типичном «свидетельница спит со свидетелем», но он всё равно смеётся, когда Арсений тянет его обратно вниз. Смеётся, и тут же затихает, потому что Попову наконец удаётся расстегнуть его рубашку до конца, а чувствовать друг друга кожей — это уже совсем иначе. Антон возвращается к губам Арсения, металл его колец холодит чужие скулы и шею. Арсению нравится такой перепад температур и нравится, как манжеты рубашки цепляются за браслеты Антона. Арсению под Антоном горячо так, что хорошо бы пойти подышать свежим воздухом, да только даже мысль о том, чтобы выбраться из-под горячих ладоней, кажется далёкой и неосуществимой. А Антон спускается ниже, Антон кусает его шею, бесстыже оставляя отметины на коже. Они оба, на самом-то деле, бесстыжие, потому что чувствуют безнаказанность, знают, что никаких долгих разговоров «после» не будет, ведь их не было и «до». Шастун протискивает колено между ног Арсения, и Попов стонет, прикрывая глаза, и выгибается навстречу тёплым ладоням, и загнанно дышит — всё, как Антону нужно. Антон вообще редко знает, что ему на самом деле нужно, потому что голова всегда забита чем-то лишним: чужими хотелками, работой, какими-то людьми вокруг — да чем угодно, только не своими желаниями. А когда Антон видит Арсения, его замыкает, и в голове пусто настолько, что даже в ушах звенит — или это от выпитого? — и ничего, кроме него, не хочется. Он не слышит ни тамаду, ни какую-то девчонку, сидящую рядом, только чувствует остро, как мимолётно соприкасаются пальцы — его и Арсения, — когда последний передаёт ему то ли бутылку, то ли бокал, Антон не помнит уже. Антон смеётся со всеми остальными гостями, потому что так надо, а ближе к завершению вечера, когда все вокруг уже слишком пьяны, чтобы заметить, как вместе уходят два едва знакомых человека, уводит Попова к себе. Антон просто поднимается из-за стола в какой-то момент, и Арсений почему-то поднимается за ним — словно почувствовал. Заглядывает в глаза, кивает в ответ на вопросительный взгляд — и просто идёт следом. С Шастуном такая хуйня впервые в жизни случается, но он в какой-то степени был к этому готов, надеялся, что свалит со свадьбы не один. Арсений звучит так потрясающе, что Антон даже теряется, замирает на какое-то время, просто вслушиваясь в тяжёлое дыхание. Целует зачем-то снова, и этого, наверное, слишком много для подобного случая. Арсений согласно размыкает губы, гладит Антона по шее и Антону похуй. * Арсений, честное слово, почти забыл про тот забавный случай на свадьбе — он вернулся домой и жил своей привычной жизнью, всё стремился нахватать звёзд с неба, поэтому, когда услышал о возможном продвижении по карьерной лестнице, зацепился за идею сразу. Не позволил сомневаться — себе и в себе. Телевидение, а? Звучит неплохо. Они с Серёгой сидят в каком-то маленьком зале прямо на сцене, здесь должно произойти их знакомство с будущими товарищами по команде. На вопрос, почему именно здесь, Стас только плечами пожал и коротко ответил: «Импровизация». Когда в помещение заходит Антон, Арсений даже не узнаёт его сначала, улыбается инстинктивно, поднимается с пола и вдруг смотрит в глаза сверху вниз. Антон подвисает на мгновение, его лицо теряет всякое выражение — он вспоминает. Тут же отмирает, поднимается на сцену, сглотнув, протягивает ладонь для рукопожатия. — Антон, — глухо, — Шастун. — Арсений Попов. Чужие кольца холодят ладонь, и Арс улыбается сам себе, чувствует, как загнанно бьётся сердце, и знает, что Антону не легче, — но они справляются. И сегодня, и завтра, и послезавтра — справляются. А потом оказываются наедине, и у Арсения заканчиваются умные слова. Они в офисе, остальные ещё не приехали. Антон неожиданно находится: — Слушай, — он прокашливается, чешет шею и смотрит в глаза, — давай замнём, да? Мы не можем всё запороть просто из-за… того, что случилось. Попов медленно кивает и думает: как хорошо, что Антон не сказал слово «ошибка». Как хорошо, что они оба не расценивают это как оплошность. Случай — да; что-то, чего нужно стыдиться, — не в этой жизни. — Окей, давай договоримся: кроме нас об этом никто не знает. Сам понимаешь… — Понимаю, — не даёт договорить Арсений. Он и впрямь понимает, просто знает, что Антон не пытается избавиться от той ночи совсем, он не говорит слова «забыть», а «замять» носит немного другой характер. Характер «было — и было», и так гораздо лучше, чем «не было вовсе». С этим проще жить. Антон улыбается, и Арсений давит улыбку в ответ. * Антону так легко работается с Арсом, это реально какое-то чудо — он даже не понимает, когда всё вдруг началось. Им правда весело: после бесконечных репетиций и нескольких неудачных пилотов им наконец дают зелёный свет, и Антон наслаждается каждой секундой, проведённой перед зрителями. Зрители это видят, зрители — не дураки, они всё чувствуют. Этот процесс обмена энергией и Арса завораживал ещё с самого детства, как актёры делятся чем-то своим с залом, а зал в свою очередь даёт силы двигаться дальше, не сомневаясь в себе. Есть в этом что-то магическое, наукой не объяснимое. Наукой их с Антоном взаимодействие тоже не объяснить, здесь и логика бессильна, но только слепой не заметит, какая между ними динамика. Креативная группа видит это, ребята видят это, сами Антон с Арсением чувствуют это — как легко им даются шутки, как они подхватывают друг друга с полуслова. Антон никак не может это объяснить, но он так много смеётся из-за Арсения, что болят щёки. Тур — отдельная тема для разговора, целая маленькая жизнь, которая делится с людьми, ставшими роднее, чем просто коллеги. Атмосфера первой же гостиницы подсовывает Арсению воспоминания, и он смеётся, и Антон смеётся тоже, даже когда они оба стоят на пороге их общего номера — и ситуация не та, над которой следовало бы потешаться. Но они не дают себе расслабиться, контролируют и взгляды, и руки, и мысли. Арсений лишь изредка вспоминает, как жжётся дыхание Антона на губах, как холодят кожу его браслеты. Антон лишь изредка вспоминает, как горячо от прикосновений Арсения, как жарко и душно от его поцелуев и судорожных выдохов. Они справляются. * Они не справляются. Однажды Антон говорит: — Чтобы добиться такого взаимопонимания с человеком, надо просто с ним переспать, или в чём секрет? Они выпили, музыка громко играет в каком-то клубе, и Антону приходится наклониться к уху Арса, чтобы сказать эти слова. Попов трезвеет и пожимает плечами, выходит на улицу подышать свежим воздухом и садится в ближайшее такси, называя адрес своей гостиницы. Он улетает в Питер ближайшим рейсом. * Что-то щёлкает в них обоих после этой случайной фразы. Казалось бы, столько вместе проработали уже, столько прошли бок о бок, — и всё в порядке, а здесь Антон просто перестаёт быть осторожным с языком и говорит, что думает. И всё летит к чёртовой матери: Арсений гасит телефон и не появляется несколько дней подряд, а в следующий раз, когда они с Антоном видятся — не носит обручальное. Он бы очень хотел, чтобы Шаст ничего не заметил, и Шаст замечает — но делает вид, что нет. Арсений почти благодарен, он не в настроении разговаривать. Антон всё равно просит. — Я не имел ничего такого в виду… Блять, Арс, серьёзно, я просто… Я просто был пьяный и плохо пошутил. Я не хотел обесценивать то, что между нами было. Прости меня. — Я знаю, — Арсений кивает, не смотрит в глаза. — Всё в порядке. Антон не верит ни единому слову. * Арсений никогда бы не смог объяснить, что произошло, но с Антоном рядом вдруг становится сложно дышать. Он не понимает причину. Он привык к тому, что у Антона есть девушка — что старая, что новая, — его это не касается, а задевать не должно тем более. Он привык к постоянному существованию Антона в своей жизни, не вспоминает денно и нощно их единственную близость, не мечтает о ней, — просто живёт рядом и чувствует себя нормально. Арсений не понимает, в какой момент начинает подвисать в их разговорах, не понимает, почему становится так сложно не смотреть. Старается не входить в номер одновременно с Антоном — для своего же спокойствия. Арсению тяжело, и Антон видит это. Он как-то раз обнимает Арсения в тишине и полумраке номера, и они стоят так какое-то время: Попов дышит Антону в плечо, прикрыв глаза. Это становится неловким, и Шастун отстраняется, идёт в душ, ложится спать, пожелав спокойной ночи. У Арсения всё болит. Арсений болит. * — …Мы не можем запороть всё просто из-за… того, что случилось. * Арсению приходится напоминать себе изо дня в день: он на работе. Он на работе. Импровизация — прежде всего работа. Антон — прежде всего коллега. Антон меняется чертами лица и даже немного походкой, становится увереннее и серьёзнее. Растёт в такт чему-то, что не даёт покоя сердцу Арсения. Антон смотрит Арсению в глаза всё так же часто. Арсений всё чаще не выдерживает этот взгляд. * Мероприятие заканчивается совсем поздно ночью, Арсений зевает в кулак, едва соображая, где он находится. Усталость даёт о себе знать, и он роняет голову Шасту на плечо — забывает про пакт, заключённый с самим собой. Антон тоже уставший, но отстраниться даже не пытается, пока они сидят на диване в гримёрке. Арсений почти засыпает. — Арс, идём, — тихо говорит Шастун спустя пятнадцать минут полнейшей тишины. — Я вызвал такси. Арсений смотрит на Антона, и ему приходится отвернуться, чтобы перестать чувствовать какую-то острую перемену в чужом взгляде, словно за несколько минут, проведённых в молчании, поделенном на двоих, он для себя решил что-то очень серьёзное. Антон умеет так смотреть — красноречиво. Арсения сковывает неловкость, когда они с Антоном оказываются на заднем ряду сидений вдвоём. Шастун на него не смотрит — глядит в окно, подперев подбородок рукой, следит за жёлтыми фонарями на фоне тёмного неба. Раз — свет гладит его лицо, два — вечер мажет его по щекам. Раз — Арсений делает вдох, отворачиваясь. Два — Арсений чувствует прикосновение и забывает выдохнуть. Антон по-прежнему не смотрит на него, но его правая ладонь задевает пальцы Попова, как-то неуверенно прокладывая себе путь чуть выше. Мгновением позже Шастун странно держит его руку и поглаживает запястье там, где чувствуется узорный рельеф вен. Попов выдыхает, синхронно с этим Антон наконец смотрит на него, переплетает их пальцы, и Арс больше не слышит попсовую композицию по радио, он вообще больше ничего не слышит, кроме собственного дыхания. Чувствует левой щекой чужой взгляд и очень медленно поворачивается, смотрит на их сцепленные руки, на то, как Антон двигает большим пальцем, поглаживая его кожу. Выше посмотреть не осмеливается — знает, что пропадёт. Как бы ему этого ни хотелось, в такси они всё же не одни, и водителю названо два адреса — сначала Антона, потом Арсения. Антон убирает руку, и Попов вспоминает, что надо бы дышать, ему бы открыть окно, чтобы ветер остудил щёки и шею, чтобы отрезвил и образумил — они же взрослые люди, и вести себя надо по-взрослому. Ему бы открыть окно, чтобы за ветром не слышать биты, дыхание Антона и его же тихое: — Арс. Это раз: Попова прошивает снизу доверху, хриплое «а» заставляет поднять взгляд. Это два: Антон смотрит на него пытливо, больше ничего не говорит — только взглядом, только дыханием. Это три: Антон кладёт руку ему на бедро и легко скользит на внутреннюю сторону, медленно сжимает пальцы. Арсений едва успевает словить собственный стон, прежде чем тот потревожит голосовые связки. Хочется попросить сделать погромче эту дурацкую музыку, хочется попросить Антона прекратить, но Шастун держит его крепко, и кадык у Арсения дёргается непроизвольно, прямо перед шумным выдохом. Антон больше не отводит взгляд, больше не отпускает — капкан захлопнулся, зубьями впившись Попову не в ногу, а в грудь, вгрызаясь куда-то дальше, чем рёбра. Арсений в ловушке. Антон не отпустит его сегодня. Арсению не уйти. Механический голос навигатора говорит, что они приехали в пункт назначения, Арсений отстранённо думает об этом дебильном ужастике и предполагает: может, их прямо сейчас собьёт какой-нибудь грузовик, если он закроет глаза и хорошенько это представит. Так что он и впрямь закрывает глаза, но видит только Антона в полутёмном номере: над ним, под ним, в нём. Повсюду. Водитель тактично прокашливается. Антон отвлекается — даёт Арсению время на раздумья, и у Попова в черепной коробке стучат часы. Тик- что ты творишь, блять, Арсений, что ты творишь, куда ты смотришь, езжай домой, Арсений, тебе нужно ехать к себе, не бери на себя ответственность, не -так. Антон не спрашивает его ни о чём, молча выходит из машины, а Арсений остаётся на месте — руки на коленях, спина прямая, как самый, блять, прилежный ученик. Водитель говорит: — Куда дальше? Арсений сжимает челюсти, мотает головой и выдаёт: — Никуда. До свидания. Водитель кивает, но Попов уже не видит, он уже на ногах, и тишина двора давит на него со всех сторон. Асфальт под кроссовками влажно шуршит — недавно был дождь. Антон ждёт его у подъезда и не смотрит, не смотрит в глаза, только набирает код, открывает дверь. Дальше — пешком на третий этаж под зеленоватыми лампами, с капюшоном на голове, с ладонями в карманах. Арсений идёт за ним. Антон открывает квартиру — три поворота ключа в такт пульсу. Попов за эти три оборота прощает себе все слабости, каждый взгляд в сторону Антона и каждое не сказанное «давай поговорим». За эти три оборота Арсений отматывает несколько лет назад, и смотрит на Антона так же, как тогда на чьей-то свадьбе. Антон такой красивый, что хочется сдохнуть. Антон стягивает кроссовки, заминая задники, поворачивается к Арсению, едва тот закрывает за собой дверь, и темнота обрушивается на них оглушающе. Антон не даёт Арсению сделать и шагу, обхватывает его лицо руками со своими прохладными кольцами, целует, — как-то отчаянно, медленно, никакой спешки. Арсений держится за его плечи и разувается одновременно, не задумываясь о мокрых подошвах и белой обуви. Он делает шаг вперёд — Антон слушается, ступая назад. Его большие пальцы гладят щёки Арсения, когда они останавливаются. Тихий выдох Арсения проходится судорогой по телу Антона. Шаст перемещает ладони дальше, одна коротко царапает загривок, вторая спускается к лопаткам, и Попову не хватает воздуха так же сильно, как не хватало всё это время прикосновений — вот таких. Антона — вот такого: сосредоточенного, внимательного, спокойного. Арсений поддаётся и вжимается в него всем телом, дышит в тёплую шею и никак не может успокоиться сам: ладони подрагивают, дыхание сбивается, будто он на первом в жизни экзамене. Он взрослый человек, у него была семья, есть дочь, он может принять на себя ответственность за свои поступки, попробовав всё то, что ему оказалось чуждым. Антон ничего о семье не знает, не знает о браке, не знает о детях: а если ему всё это нужно? Станет нужно? Арсений не может брать на себя ответственность за его поступки. Мысли зацикливаются: семья-ответственность-Антон. Семья-Антон-Антон. Антон-Антон-Антон. — Ты так громко думаешь, — шепчет Шастун. Антон и правда гладит его по голове, пока Арс переживает что-то, отдалённо напоминающее паническую атаку, и Шасту горько оттого, сколько времени они потеряли. Сколько раз вместо пустого молчания в номере они могли вот так касаться друг друга, сколько раз вместо того, чтобы пытаться не смотреть в глаза, они могли крепко держаться за руки. Антон за шумными сожалениями в своей голове не сразу чувствует, как затихает в его руках Арсений, как он выравнивает дыхание и просто цепляется за Шастуна крепче. Антон повинуется своим ощущениям и находит губами лоб Арсения. Он целует. Арсений выдыхает. — Я и ты, — бормочет он. — Я и ты, — соглашается Антон. — Не так и плохо, да? Арсений мажет губами по его шее в ответ, щекочет дыханием подбородок, замирает прямо напротив чужих губ. Антон ныряет с головой, делая слитное движение вперёд, почти снося Арсения своим ростом и весом — тому приходится отшатнуться, — снова обхватывает его лицо, и целует, целует так, что у Арсения в голове что-то щёлкает, и наступает долгожданная тишина. Они так и идут, спотыкаясь, к спальне, и Антон не может прекратить — целовать, кусать, бормотать себе под нос, что они оба придурки, и Арсений уже не понимает: собственное «да» — ответ или сигнал к дальнейшим действиям? Он говорит: — Подожди, — когда Антон ложится сверху на двуспальной кровати. — Подожди. Всего вдруг слишком много, сердце заходится, Арсению хочется спросить: «Ты хорошо подумал?», — но ответ он получил ещё в такси. Антон смотрит всё так же, взглядом закручивает в Арсении такие нужные гайки, замуровывает все двери, не оставляет никакого шанса на сомнения. Говорит «да» всем своим видом, и Арс кивает ему в ответ, и Шаст наклоняется, припадая к его шее, гладит его живот, прикусывает кожу чуть ниже ключицы. Приходится снять верх — чтобы было больше доступа, чтобы быть ближе, ещё ближе, и украшения Антона мешаются, зато Арсению больше не мешает собственное обручальное. Антон матерится сквозь зубы, снимая с себя кольца, и Арсений уже видел это зрелище не однажды и даже не дважды, но его всё равно выламывает тихим поражённым выдохом. Антон снимает кольцо за кольцом, браслет за браслетом, и внимательно смотрит Арсению прямо в глаза. Мгновение спустя они лежат поперёк кровати снова, и Антон целует Арсения коротко, почти сразу отстраняется, и ещё, и ещё раз. Три оборота ключа звенят у Попова прямо в голове, и он отзывается тихим эхом — стонет почти неслышно, вскидывает бёдра, когда Антон сжимает его запястья за головой, приковывает их пальцами к одеялу. Когда Антон знакомо протискивает колено между бёдер Арсения и просто позволяет Попову на это реагировать. Арс прикрывает глаза, выгибается навстречу тёплым ладоням, и загнанно дышит — всё, как Антону нужно. Всё, как им обоим нужно. Антон целует ниже, немного торопится, — пальцы срываются с ширинки штанов. Арсений усмехается, перехватывает его запястья, тянет на себя и целует раскрытые чуть влажные ладони. Шастун задыхается. Антону кажется: у него под рёбрами горит так, что покраснела, наверное, вся грудная клетка, — дышать действительно трудно. — Арс, пиздец. Попов кивает — и правда ведь пиздец. Они стягивают друг с друга штаны с бельём, и какое-то время снова тихо лежат: Антон наваливается сверху, лениво целуя шею Арсения. Проводит языком по мочке уха, и Попов коротко смеётся — в отместку Антон кусает его губу, сразу же отстраняется и припадает губами к животу, сжимает внутреннюю сторону бедра, царапает. Арсений шипит — Антон улыбается. Дразнится, совсем бесстыже заставляет Арсения согнуть ноги в коленях и вылизывает сгиб бедра. Арсений не может на это смотреть, слишком тесно становится в груди, слишком заметно начинают дрожать выдохи. Антон аккуратно вбирает головку в рот, и Арс стонет — в этот раз в полный голос, — пытается толкнуться, но длинные пальцы крепко удерживают его бёдра. Антон лижет по длине, и когда Арс снова отзывается, покрывает мелкими поцелуями всю внутреннюю сторону его бедра — прямо до коленки. Арсений тяжело дышит. Антон прикрывает глаза и говорит: — Я… Арс, я… очень сильно. Арсений садится, целует его подбородок, щёки, шею, губы. — Я тоже. Он тянется за смазкой сам — взгляд цепляется за белый пакет с характерным зелёным крестом, тот лежит прямо на тумбочке у кровати рядом с кучей колец и браслетов. Арсений усмехается: готовился, что ли? Антон краснеет: нахуй иди — да. Арсений сам вскрывает упаковку и вкладывает тюбик в руки Антону, тот разогревает смазку на пальцах быстро. Попов, когда Шаст входит одним, вздыхает почти облегчённо — он давно хотел. Мог сколько угодно бегать от этих мыслей, сколько угодно твердить себе, что всё это неправильно, что в итоге их отношения уйдут далеко за пределы приватной жизни — они ведь медийные личности, — но хотел. Прятался и прятал, — а толку-то. Зрители не слепые, камеры следят за ними пристально, выхватывают всё то, что даже сам Арс не всегда за собой замечает — а он ведь актёр. Он должен. Он должен был. Антон не прекращает целовать всё, до чего дотягивается, не прекращает говорить, стонет несколько раз в ответ, даже не касаясь себя — просто смотря на то, как прогибается Арс, как он беспорядочно хватается за одеяло, пока Шаст сгибает пальцы внутри, одновременно зубами справляясь с упаковкой презерватива. Они останавливаются, когда Антон замирает над ним, опираясь на локти, и долго смотрит в глаза. Арсений едва соображает, но мотает головой из стороны в сторону — не так. Он давит на грудь Антона, заставляет его сесть, кивает в сторону спинки кровати, и Антон откидывает подушки, облокачивается на прохладное дерево. Арсений садится сверху — и целует сам, сжимает большими пальцами челюсть Антона, пока тот длинными движениями ладоней водит по чужой груди и спине, снова и снова сжимает бёдра и стонет Арсу в губы, когда тот подаётся вперёд тазом. Попов садится на него сам и двигается осторожно, упираясь левой рукой в спинку кровати. Антон кусает его шею, лишь бы не закричать от того, сколько всего он чувствует — снаружи и внутри. Арсений ускоряется, и Антон откидывает голову, больно ударяясь затылком. — Блять, — шепчет он, — блять, Арсений, блять. Арсений, кажется, снова смеётся, — пиздец, ему ещё и на это сил хватает, — но сразу переходит на стон, потому что Антон вскидывает бёдра навстречу и задерживается. Арсений дрожит. Арсений, блять, дрожит над ним, и Антон сейчас разорвётся, он совсем останавливается, наклоняется вперёд и зацеловывает родинки — на плечах, на шее, на щеках и на груди. Лижет губы Арсения, крепко держит его в руках, и Попов двигается снова, выбивая стон из обоих. Ещё и ещё раз. Арсений выговаривает его имя только единожды, ускоряется и переходит на бесконечно дрожащие выдохи. Антон мягко оборачивает ладонь вокруг его члена, и Арсений стонет разрушено, закрывает глаза непроизвольно, останавливается опять. Антон ведёт вниз и вверх очень медленно, дразнит, и Попов переходит на неспешные, глубокие движения, подстраиваясь под заданный ритм. — Арс, — шепчет Антон сквозь поцелуи. — Арс, смотри на меня. Попов открывает глаза, и Антон взаправду жалеет, что все эпитеты, подходящие к голубому цвету, настолько избитые, что повторять их — пошлость, а придумать новые нет сил, да и ситуация не та. Антон видит по взгляду быстрее, чем чувствует первые спазмы ладонью на чужом животе. Он сам стонет от опьяняющего осознания всего происходящего, когда движения Арсения становятся рваными, когда он сжимается вокруг так, как, сука, надо. Как нужно. Так нужно. Арсений целует его настолько мокро и развязно, что порно-индустрия бы им позавидовала, и у Антона заканчивается воздух, и он отрывается, чтобы вдохнуть, чувствуя, как контакт — телесный и душевный — заполняет его до краёв. Антон ловит оргазм, сжимая в руках Арсения, впиваясь в его спину короткими ногтями и слушая его низкий сбившийся шёпот. Антон думал, что такого совпадения просто не может быть, первые несколько минут их «знакомства заново» даже пытался убедить себя, что у того Арсения со свадьбы просто есть брат-близнец, потому что в жизни так не бывает. Отношения, начавшиеся сексом, не могут развиваться, поэтому Шаст поверить не может, что между ними так прочно установилась эта связь, благодаря которой они понимают друг друга с полуслова. Так просто совпало. Просто совпали. * Арсению приходится смириться с тем, что Антон не умеет готовить ничего, кроме сраной яичницы, и что под его руками ломается всё, что может вообще сломаться, — Попов и сам немножко ломается и ничего поделать с собой не может. Арсению приходится смириться с тем, что они вынуждены делиться отношениями с коллегами и со съёмочной группой, потому что иначе просто не выходит. Оказывается, половина из ребят уже давным-давно всё поняла, просто никто не знал, как спросить. Антон над этой ситуацией смеётся так, что почти падает. Рассказывает, как они встретились на свадьбе. — Поз, помнишь, нас обоих тогда звали, но ты не смог и уговорил меня пойти? Так вот, спасибо, что уговорил. Дима улыбается. Гейских шуток — парадокс — на площадке становится меньше. * — Я тут подумал, — Арсений зевает, сидя за маленьким кухонным столом у себя в питерской квартире, — ждёт, пока Антон разложит по тарелкам яичницу. Антон на это дело плюёт, берёт одну большую посудину и стряхивает стряпню туда, торжественно ставя всё посередине. Суёт Арсению в руки вилку. Спасибо, хоть не сковородку на стол поставил. — Ага, — кивает Антон. — Тебе думать опасно. — Нет, я тут подумал, — Арсений размазывает кетчуп по краю тарелки. — А если бы ты тогда на свадьбу не пошёл? Или я? — И чё? — Как бы всё было? Мы бы сошлись? — Ну да, — Антон кивает, увлечённо пережёвывая яичницу. — Совпали бы. Живи с этим, никуда бы ты от меня не делся. Арсений закатывает глаза: больно надо ему куда-то деваться. Спасибо, пытался уже, не вышло. — Да и вообще, — добавляет Антон, — если мы после той свадьбы каким-то образом общались и друг другу нормально в глаза смотрели, то у нас просто шансов не было. — Ага, после такого ты был просто обязан на мне жениться. Антон замирает с вилкой в руке, смотрит на невозмутимую улыбку Арса и сам смеётся. — Хорошее клише про свидетелей с обеих сторон, согласись, — добавляет Попов. — И не говори. Часом позже Арсений с Антоном прямо на Невском встречают ту самую женатую пару. Антон смеётся так, что ему приходится хвататься за Арса, чтобы не упасть. * Арсений хватается за Антона — чтобы не упасть. Антон всегда держит.