***
Он удивлялся, когда они начали проводить ночи вместе. Это началось достаточно безобидно, когда Гэвин напросился на «уебского андроида», которого Фаулер приставил к нему в напарники полгода назад. Он вспомнил, что это было как раз после того, как ситуация с революцией немного улеглась. Ему сказали что-то про повышение продуктивности и то, что работать в паре намного лучше, чем быть подобием «одинокого Рейнджера», или какую-то другую хуйню по стандартному сценарию. Рид все еще помнил вопрос, на который Фаулер не смог ему ответить: «Просто скажи мне, чего ты хочешь, Фаулер? Какие цифры вы хотите увидеть, чтоб убрать от меня эту ебаную, натренированную железку?» Первый раз это случилось, когда они «вместе» раскрыли свое второе дело. То, что обычно бывало простой перепалкой (читайте: высерами Гэвина) с RK900 перешло на новый уровень. Физический. Он помнил синяк на ключице, который остался после того, как Ричард впечатал его в стену. В ушах четко прозвучал звук ударявшегося об бетон металла. Каким-то образом RK удалось вырвать пистолет из рук размахивающего этим самым пистолетом Гэвина, сразу же опустошив его, высыпая содержимое на пол. Тогда, глубоко за дымкой ярости Гэвина охватил ужас. Единственное, о чем он мог думать была потеря работы. Где-то в схемах процессора уёбка (что-то типа мозга) все автоматически записывалось и запись передавалась начальству, Гэвин был убежден в этом. Он был убежден, что это последний его проеб, после которого он лишится работы, но все подобные мысли рассеялись, как только он почувствовал, что холодные, безвкусные губы RK900 прижались к его губам.***
В первый раз Гэвину вспомнилась его первая любовь: девушка, с которой он познакомился в колледже. Они вместе проводили субботние вечера трахаясь в гостиной. Они оба зажигали сигареты после секса и Гэвин наблюдал, как дым витал в теплом воздухе, сливаясь воедино с чужим дымом, достигая такого уровня близости, с которым не сравнилась бы ни одна их ночь. Во время второго секса с Ричардом, Гэвин вспомнил о втором бывшем — парне, который признался, что его тянет к Гэвину больше, чем к «просто другу». Привязанность, возникающая из-за любви была как раз тем, что отталкивало Гэвина от дальнейшей связи с ним. Он ненавидел это. Как мог такой самодостаточный человек стать таким бесхребетным перед лицом любви? Да как кто-либо вообще мог хотеть потратить каждый момент своей жизни, показывая другому человеку, насколько сильна его привязанность? Он не видел в этом никакого смысла. На самом деле, если он был бы честен с собой, то признал бы, что это просто до усрачки пугало его. Но каждый раз, когда он таял под прикосновениями Ричарда, внутри него будто что-то начинало меняться. Он понял это, когда поймал себя на мысли о том, что с нетерпением ждет появления Ричарда на рабочем месте. Это осознание заставляло его все больше удивляться тому, что он, похоже, заразился как раз той болезнью, которую презирал все эти годы. Вот почему он никогда не произносил «Я люблю тебя».***
Простыни зашуршали под тяжестью его веса. — Время, — его язык заплетался, голос хрипел из-за сухости в горле. Дисплей, к которому он повернул голову стоял на тумбочке и слабо высвечивал: [3:14 утра]. Гэвин глубоко вздохнул. Светло-голубой свет с его часов тенью ложился на белую спину Ричарда. Твердые плечи оставались неподвижными. По сравнению с его то подымающейся, то опускающейся грудью, андроидам не нужно было дышать. В такие моменты ему становилось обидно. Обидно от острых напоминаний, которые приходили к нему, будто грубый незнакомец, чтоб дать по ебалу. — Гэвин. Это не было вопросом. Если бы он был человеком, то сказал бы что-то на подобии: «ты проснулся?». Но этот говнюк был ебаным роботом! Конечно он знал, что Гэвин проснулся. — Что? — огрызнулся Гэвин, будто причиной его пробуждения был именно RK900. — Хочешь, я обниму тебя? Неожиданно для него самого на глазах мужчины выступили слезы. — А ты как думаешь, уебок? Теперь он молча наблюдал за тем, как Ричард развернулся к нему с задумчивым выражением лица, рассматривая его своими серыми глазами, в которых не было ничего, кроме вычислений и вероятностей. Крепко обнял его так, будто никому и никогда больше не позволит сделать Гэвину больно. Гэвин ненавидел это. Все казалось таким ненастоящим, когда андроид говорил что-то с стиле: «Я забочусь о тебе» или «Я люблю тебя». Гэвин знал, он был практически уверен, что все это было лишь своего рода аналитическим алгоритмом в его программе. Он прижался лицом к тому, что было похоже на человеческую ключицу, позволяя себе виском аккуратно упереться в чужое плечо. Хотя бы на некоторое время он решил поверить в фантазию, мол, все это реально. Поверить, что все в порядке. И, возможно, просто возможно, что его действительно искренне любили.