Медяк среди звёзд

Говорят, в последний миг вспоминается многое. Многое из того, о чём хотелось забыть навеки, вычеркнуть из прошлого и никогда более не признаваться, что подобное дерьмо с тобой всё же случалось. Броска не исключение. Её жизнь – скорее, существование – тоже воскресает из самых тёмных уголков памяти, куда всё это было спешно закинуто после ритуала посвящения в Стражи. Итак, Натия Броска… нет, называть её так будет ошибкой: просто Броска - в Пыльном городе иначе и не звучало. Впрочем, снова неверно. Звучало. К ней применяли такие слова, что у наземников бы и кровь из ушей потекла. А вот Натией её звали только старшая сестра и, почему-то, Дункан, ферелденский Командор Серых Стражей. Для остальных она – Броска. Это звучит резко, отрывисто, без каких-то излишеств и церемоний. Ей подходит. Так что, Броска. Просто Броска. Простая как медяк, такая же звонкая и потерянная. Вот только в Пыльном городе медяк нужнее, чем она, а во всём остальном Тедасе наоборот. Странная эта жизнь, всё-таки. И вспоминать её тоже странно. Вот, к примеру, ей было двенадцать или около того, когда собутыльник матери полез к ней. Синяки по всему телу, много крови, разбитая бутылка и с испугу перерезанное этой битой бутылкой горло несостоявшегося насильника. Мать, когда продрала глаза, ничего не сказала. Лишь допила остатки из второй бутылки и вновь завалилась спать. Типичная её реакция абсолютно на всё. Это Рика, старшая сестра, помогала избавляться от тела, отмывать дом и себя от крови, которая казалось, въелась навеки в кожу и одежду, чтобы все могли видеть, чтобы все могли знать: младшая Броска – убийца. Даже смешно теперь, какого страху она тогда натерпелась. Могла ли подумать та впечатлительная соплячка, что лет через пять-восемь это будет едва ли не повседневностью?.. Впрочем, кинжалом орудовать сподручнее, чем «розочкой»... Вспоминается и разговор с Бератом, года где-то через три, когда он, весь такой важный и высокомерный ублюдок, сообщает, что решил стать её покровителем. Краткий обмен любезностями – она плюнула ему в лицо, он выбил ей зуб – и желание само собой куда-то испарилось. Броске хотелось бы добавить ещё пару лестных, да только Рика поспешила вмешаться. Сестра выгнала её из дома с каким-то глупым поручением – сейчас и не вспомнить, с каким – на это ушло почти полночи. Это сейчас Броска понимает, как сестре удалось сделать мудака своим покровителем, а в тот момент и мыслей подобных не было. Иначе она упиралась бы до последнего, и всё, вероятно, сложилось бы по-другому. Они бы попросту не дожили до этого чудного дня – сдохли б от голода через пару лет или всего лишь месяцев. А так… Меньшее из зол, верно?.. Тогда, работая на Берата, Броска и встретилась с Леске. Ах, Леске – извечный напарник во всех злоключениях. С ним можно было общаться, делить постель, если закрывать всякий раз глаза на то, какой же он, в сущности, мудак. Все разговоры с ним всегда сводились к тому, как бы он был не прочь залезть под платье Рики. Но лишь разговоры. Леске не идиот, он знает: раз Броска сказала, что перережет ему глотку за малейшее поползновение, то так и будет. Все в Пыльном городе знают – Броска не врёт, не разбрасывается словами. Лишь за прямоту и честность Берат её и не выгнал. Да ещё за то, что она преданна. Не ему, конечно. Сестре. Ради сестры готова на всё, а значит, можно хоть на смерть её посылать. О, а он посылал. Посылал не раз на самую грязную работу. То ли желая избавиться, то ли не считая способной на что-то иное. Стоит только вспомнить последнее его поручение. Ну, то, где она должна была «помочь выиграть» бойцу, на которого ставил Берат. Так что, за этот день она ему искренне благодарна, ведь тогда она и встретила Дункана. Командор Серых Стражей говорил с ней как с равной, без брезгливости и отвращения. Не наигранно, а искренне. Фальшь-то чувствовать она умеет, ведь ненавидит её всем сердцем, хоть для пылеглотки это и губительно. А тот человек, Дункан... Должно быть, ему не объяснили элементарных вещей их мира. Но да, именно этот разговор её и испортил. Нет, правда: она бы ни в жисть не решилась на тот бред с переодеванием в элитного борца. Элитного… да эти нажьи дерьмоглоты не лучше её. Даже хуже. Слабее. Ох, как она их уделала! Да только у них нет клейма, являющегося мерилом испорченности. И гнить в тюрьме пришлось бы ей, а не им. Вспоминается и первый выход на поверхность, уже в роли рекрута Серых Стражей, а не какого-то жалкого отброса. Она знала легенды о звёздах. Давно-давно, в глубоком детстве Броски, мать, когда не была пьяна, рассказывала ей разные истории, которые в своё время слышала от сбежавшего на поверхность отца своей младшей дочери. Но ни одна из них не сравнится с их настоящей красотой. Она помнит это, как сейчас – ещё бы, ведь это самый лучший момент в её жизни без каких-либо преувеличений. Несколько робких шагов по траве – всё кажется, что камень вот-вот прогневается, и земля разверзнется под ней. Взгляд ввысь – и потрясённое молчание. То, что она видит, не описать словами, ведь для этого великолепия не существует подходящих слов. Или же пылеглотка их попросту не знает. Но после сырого мрака подземного города, где единственным источником света является огонь, это небольшое открытие нового кажется настоящим чудом. Все они так похожи друг на друга, но в то же время такие разные. Вон те кучкуются в одном уголке неба, как близкие друзья или даже семья. А эта – чуть менее яркая – отдалена от них, как будто обиделась. Другие похожи на клинок, третьи – на гнома. Одна из звёзд и вовсе пытается куда-то сбежать: стремительно проносится мимо своих сестёр, не задерживаясь ни на миг. Падает. Она сбегает в неизвестность от всего, что было ей так привычно. Неужели не боится?.. Что-то влажное касается губ Броски. Солёное. Слёзы. Она плачет. Как глупо. Она только что перерезала глотки шестнадцати гномам, а теперь ревёт как полная дура из-за каких-то светящихся точек в небе. Дункан протягивает ей платок, и Броска отходит от наваждения. Она настороженно смотрит на человека перед собой. Он улыбается. Не насмешливо, не жестоко – спокойно и просто, как будто в этом нет ничего такого, как будто всё правильно и естественно. И Броска понимает – она последует за ним куда угодно. Хоть на глубинные тропы, хоть на поверхность. Она сделает что угодно, если он скажет. Не потому, что она должна, а потому, что она этого хочет. Хочет из благодарности, из восхищения этим человеком и его идеалами. И если он сам такой, то и его орден должен быть во истину потрясающим. Разумеется, узнать ей это не удалось. Не могло же пылеглотке так крупно повезти. Когда Дункан погиб, скорбь выжигала изнутри, причиняя почти физическую боль. И самый минимум из того, что Броска могла сделать для почтения его памяти – это следовать его словам. Его идея должна жить дальше, она обязана была сделать её своим девизом. Все равны, и каждый заслуживает шанса. Именно благодаря этой фразе отряд из двоих Стражей в итоге дополняют орлесианский бард в отставке, бесхозный мабари, ведьма-злючка с ведьмой-добрячкой, пьяница-соотечественник, мрачный здоровяк и посланный убить Броску и Алистера Антиванский Птенчик. Последний, кстати, очередная головная боль, которую Броска выбрала себе сама. Дело не столько в лестных словах, сколько… Ох, да ладно! Кого она обманывает? Да, ей приятно слышать лесть. Ей хочется верить, что она красива и желанна. Что в этом такого? Пташка поёт весьма убедительно. В какой-то момент даже почти верится, что такая обыденность, как Броска, может кому-то нравиться. Ну, по гномьим-то меркам точно нет – ни тебе пышных форм, ни длинных ухоженных волос, ни этой, как её, косметики. Первое плохо сочетается с вечным голодом Пыльного города, за второе неплохо так таскают во время драки, а третье она просто не понимает. Зачем мазать харю, если это не скроет ни грязных словечек, ни воровских замашек? Это вон, аристократкам и охотницам за знатью надо, а она-то к ним каким боком? А Смазливчик чирикает что-то про прекрасные глаза, стихи читает: так и хочется обмануться. Только Броска не дура – её мордой лишь детей пугать. Один шрам у губ, на всю жизнь наградивший её вечной кривой усмешкой, чего стоит. Так что, нет. Обмануться она так и не смогла, хоть и пыталась. Но всё же, хоть их совместное времяпровождение и было довольно приятной вещью, самым лучшим в её жизни всегда оставались истории. Ага, странно звучит, но это так. Читать Броска не умеет, да и странно было бы, окажись иначе, но вот слушать других она любит. Всегда любила. Особенно Лелиану с этими её легендами. Истории, рассказанные поздней ночью, под трескучую пляску огня в костре и завораживающе-яркий холодный звёздный свет. Есть в этом какое-то волшебство посильнее, чем у Винн и Морриган вместе взятых. Тайное волшебство, понятное только ей, Лелиане и, быть может, ещё Сэндалу. Вот только легенда о Сэр Авелин Броске совсем не понравилась. Зачем было так рваться домой, к бросившим её людям, если она уже нашла своё место? К чему бросать всё, лишь из-за идиотской попытки доказать своё равенство или даже своё превосходство над ними? Нет, они с ней не похожи ни капли, как бы ни была в этом убеждена Лелиана. Разве что немного... нет уж. Глупо так думать! И то, что происходит с ней прямо сейчас, тоже не имеет ничего общего с той дурацкой злой сказочкой… Ну и как в последний миг не вспомнить тот день возвращения в Орзаммар? Когда с первого взгляда на народ стало ясно, что она теперь местная знаменитость, ничуть не меньше известная, чем эти холеные-лелеянные принцы Эдуканы. И хоть отвращение окружающих к ней никуда не делось, в их взглядах видны были ещё и интерес, любопытство и даже зависть. Очередная странность, хоть и не последняя в тот день. Даже смешно вспоминать, как же сильно пустой дом матери поначалу напугал Броску, заставив подумать о худшем. Но Надежда на её вопрос только рассмеялась. Тяжело, надсадно, по-злому. Предложила поискать во дворце. И нет, это не шутка. С такой ненавистью во взгляде надо уметь шутить, а Надежда всегда была слишком проста для этого. И снова всё свелось к борьбе за власть, как и у наземников. Когда она покидала Орзаммар, борьба была между принцами. А по возвращении всё несколько изменилось. Основных кандидатов два. Пирал Харроумонт, лорд древнейшего знатнейшего рода, играющий в благодетеля, и Белен, королевский сынок, избалованный высокомерный выродок, считающий, что ему дозволено всё. Броску от него воротит. Равно как и от Харроумонта. Все власть имущие на одно рыло. Но эта дурёха Рика спуталась с Эдуканом, и даже не ради выживания. Она любит его. Это было видно по глазам, слышно по той нежности, с которой она говорила о нём. Броска так и не смогла понять, хорошо это или всё же плохо. Но если сестра счастлива, то лезть в её жизнь нельзя, что бы там ни казалось Броске. Мать тоже переехала с Рикой. И она в своём репертуаре. Даже дворцом, со всеми его шелками и самым дорогим и редким алкоголем, она остаётся недовольна. И все вокруг всегда виноваты. Всё как в старые добрые времена… Кстати о старых добрых: Леске тоже удалось найти. В Хартии, где правила та сука Джарвия. Он её подстилка во всех смыслах. Пожалуй, Броска даже горда им – не обманул её ожиданий, подстроился под ситуацию и выжил. Да ещё и место у самой верхушки себе нашёл. Но нет, ей не было жаль его убивать. Просто в глаза попала какая-то дрянь, а может дело в зловонии подземелий, от которого она как-то отвыкла к тому моменту. Вот слеза и скатилась. Она же не дура, реветь из-за такого пустяка как предательство. Тем более, из-за Леске. Он всё равно был нежилец, она это ещё в первую минуту знакомства с ним поняла. Только не знала, когда и как он вернётся к Камню. Лишь когда вся эта суматоха с выбором нового короля улеглась, Броска смогла нормально поговорить с сестрой. Даже встретилась с племянником. Он, вообще, довольно забавный: красный от крика, орущий с пеной у рта что-то невнятное – ну прямо копия своей бабушки. Рика, смеясь над её словами, взяла ребёнка на руки, и он сразу же перестал кричать. А Броска в тот момент, глядя на них, поняла кое-что довольно важное. Совет никогда не позволит ему стать королём. Внебрачный ребёнок, рождённый от неприкасаемой, не самая достойная кандидатура на трон. Белен будет вынужден жениться на какой-нибудь аристократке, у которой родословная длиннее самых умных мыслей раз, этак, в десять, а Рика будет глубоко несчастна, хоть и останется жить во дворце. Нет уж, такого быть не должно. Ради малыша Эдукана, ради них с Рикой она должна совершить невозможное. На сестре Совершенной король наверняка имеет право жениться. Ну, или Совет прислушается к воле Совершенной, благословившей союз, и бла-бла-бла. Белен не идиот, выставит всё в нужном свете. А если вдруг забудет – найдутся те, кто напомнит, как он попал на трон. Так и появляется эта безумная навязчивая идея, отбивающая в голове Броски мучительный ритм. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Совершенная. Она должна стать Совершенной. Наземники уже знают её имя, по их меркам она уже герой, о котором будут судачить не один год и даже не одно десятилетие. Но для Орзаммара этого мало. Нужно совершить что-то громадное, чтоб у них челюсти поотвисали от того, что учудила бывшая неприкасаемая. Убийство огроменного порождения тьмы, грёбанного Архидемона, неплохо для этого подходит. Так что сейчас Броска не жалеет ни о чём. Вся её жизнь была сплошным безвылазным дерьмом, так хоть закончиться она должна правильно. Не ложью Алистеру, не жутким ритуалом ведьмы-злючки. Быть может, Калах даже помянет её добрым словом. Хотя, чтоб мать отозвалась хорошо хоть о ком-то?.. Нет, матери будет плевать. Разве что, ещё одно оправдание для пьянства добавится. Погибла любимая доченька, та, чьё имя она в своём пьяном бреду и не вспомнит никогда… А сейчас её имя – такое непривычное и словно вовсе чужое – звенит в ушах отчаянным криком, который уже не может ничего изменить. Всё-таки облажалась она со Смазливчиком. Она с самого начала знала, что ничем хорошим это не закончится. Но Пташка поёт так соблазнительно... Меч, который держит Броска, пронзает голову дракона, соединяя их в единое целое. Миллионы звёзд горят над ними, и одна, совсем неприметная, вдруг вспыхивает ярче их всех. Всё это не взаправду, ведь небо затянуто кровавым мраком, и даже очистись вдруг малая его частичка, Броска увидела бы лишь тяжёлые серые тучи или блёкло-голубую бесконечную высь. Но звёзды горят всё ярче и ближе, даже когда её глаза закрываются. Все эти звёзды горят сейчас только для неё одной. Разве может быть что-то более прекрасное, чем этот миг? Миг, когда самая обычная неприкасаемая, простая как медяк, не отличающаяся ни красотой, ни благородством, ни чем-то ещё болезненно очевидным, становится их частью...