***
Долгожданный август встретил мальчика частыми ливнями и громко кричащей за провинности на солнце грозой. Первые дни небо бушевало и словно предчувствовало что-то, оно гневалось и всячески сопротивлялось, а может просто хотело побольше поспать под тяжелыми одеялами туч. Молнии ярко сверкали, звук разряда разрезал воздух, отчего особо впечатлительные дети вздрагивали или прятались под одеяло в лагерных комнатах. Но это всё было лишь в первые дни приезда, после же небо сжалилось над тоскливым парнем и позволило ему провести отдых как и хотелось до этого. Если честно, Назар был даже рад, что в первое время они практически никуда не выбирались и отдыхали на территории лагеря — руку обжигали новые, переполненные страхом слова довольно часто. Он чувствовал, что стальная рука ужаса сжимает его горло и мешает дышать, по телу катились холодные капли пота, ноги не держали, да и зрение подводило в такие моменты. Конечно, страх был не его, а соулмейта, тревога отчетливо слышалась и брала верх в чужих эмоциях. После парень узнал, что это панические атаки, и мысли о счастье своей родственной души в Лондоне больше не посещали. Хотелось привести его к себе в комнату, на мягкую кровать, укрывая теплым одеялом и прижимая дрожащее тело к своей груди. Да, сентиментально, но поделать он с собой ничего не мог, хотя и знал, что не исключен факт его разбитого сердца именно этим человеком. Воспоминания были ещё слишком четкими. В последнюю ночь брюнет кусал подушку и изо всех сил хотел отправить что-то в ответ, но не выходило. Такому не учат в школе, нужно только сильно захотеть и переживать настоящие эмоции в этот момент. Видимо пока ещё не пришло время. Сегодня парень, заправляя кровать и готовясь к зарядке, переписывался с одноклассниками и читал от них новости о школе, уже были классные собрания и получение учебников. Всё это вызывало невероятную ностальгию и грусть от осознания, что скоро ему придется покинуть это чудесное место. Последние полторы недели солнце пекло ещё жарче, чем в родном Иркутске, поэтому детям разрешали купаться в море чаще. Назар любил море, играя с новыми друзьями-знакомыми на лето, ныряя глубоко и иногда всей компанией смеясь от замечаний вожатых о безопасности. Лагерный быт уже входил в привычку, и теперь до щемящего чувства не хотелось возвращаться обратно, он не представлял, что теперь опять нужно вставать по трели мобильного и, тем более, сразу же идти в школу. Девятый класс обещал быть утомительным и полным страха от преподавателей, экзаменами запугивали всех и постоянно. Такие мысли обычно посещали парня вечером, когда взгляд темных глаз обводил танцующую смену. Музыка бьет громко, но даже она не способна заглушить струящихся в голове мыслей. Взгляд не цеплялся не за кого, а просто оценивал ситуацию и сохранял в памяти воспоминания для ностальгии. Летный вечер и запахи напитков, угощений, смешивались в один неповторимый аромат, который после будет напоминать ему об этих днях. Неожиданно отчетливо выделился ещё один, свежий и отдающей мятой с вишней — София. Её кучерявые волосы аккуратно спускались по плечам, пока серо-зелёные глаза игриво смотрели на парня. Смущенная улыбка следовала сразу после того, как румянец покрывал оливковую кожу, а пушистые ресницы старались спрятать глаза. Она нравилась ему, не серьезно, конечно, и они оба это понимали, но нравилась. София не любила, когда её называют Соней, она любила солнце, ерошить мокрые волосы парня и, смеясь, называть его кареглазым пекинесом, после брызгая теплыми каплями парню в лицо и весело смеясь от его попыток догнать себя. Она любила духи с запахом свежести, еле заметным оттенком вишни и мяты, любила прозрачный и безвкусный бальзам для губ, который не должен иметь запаха, любила рисовать и обводить тонкими пальцами контуры кистей и ладоней парня. Девушка была первой, с кем он поцеловался, как и он у неё. Ощущения лагерного приключения и первого поцелуя посреди полного танцпола на вечеринке не отпускали долго, улыбки не думали спадать с лиц. Конечно, это был не лучший и самый умелый поцелуй, он был смазанным и неловким, изучающим друг друга, как и последующие. Они пытались понять как это, что делать, думать. София была чудесной, но уехать ей нужно было на пару дней раньше до конца смены. Это навевало тоску, как и последний, пропитанный чувственной грустью с каплей сожаления поцелуй. Сегодня её не хватало, переживания о состоянии своей родственной души поглощали мысли о девушке всё больше. Они гуляли отрядом в парке аттракционов, спустя чуть более часа парень пошел на набережную, она была рядом. Теплый ветер ласкал лицо, темный взгляд был устремлён на горизонт, игриво бушующие вдали волны. Было интересно, кто его соулмейт, как он выглядит и как зовут, что любит и делает сейчас. Мысли парня окутывали его теплым коконом, но они были легкими, словно трепетное касание морского бриза, не мешали наслаждаться обстановкой вокруг. Ему нравилось время, наступающее с приходом сумерек. Когда идешь по вечернему пляжу, можно почувствовать, как жар летнего дня покидает землю, и она будто снова начинает дышать, а море ласково помогает ей свежим воздухом. Улицы будто шепчут историю прошедшего дня, море всегда приветливо шумит, а виды ночного города пробуждают в груди воодушевленное чувство. Проходящие мимо люди тоже играли роль в этой особенной атмосфере: молодые пары шли и улыбались друг другу, переплетая пальцы и незаметно рассматриваю черты свой второй половинки; где-то недалеко кричал провинившийся ребенок, а ещё куча другой ребятни бегала вокруг и играла в только им понятные игры. В воздухе витал запах шашлыков, сахарной ваты и колы, хот-догов и прочих угощений. Из-за спины доносились радостные и восторженные, но с долей страха, визги из парка, мольбы о «ещё одном разочке, мама, я хочу на те штуки». Люди отдыхали, парень тоже, наслаждаясь этой непередаваемой атмосферой и пропитываясь ей до конца. Стерпев очередной приступ боли, на руке парень читал строчки и обещал себе хотя бы попытаться сделать своего соулмейта счастливым, отвезти его на отдых и окунуть в точно такую же атмосферу. «Я белая ворона, они меня не примут, я не хочу». «Домой, домой, домой». « Мне страшно, помогите».***
Густой дым в свете неоновых огней преображается, становится похожим на вычурную магию и эффекты фильмов в реальной жизни. Весь мир сейчас как будто не такой, он ярче. Слух обостряется, но не получается сфокусироваться на чем-то одном, перед глазами всё плывет, а может всему виной этот дым? Сладостный туман окутывает подростков, здесь его одноклассники, ну или ему показалось, ведь тусить он начинал с ребятами из Грин парка. Музыка глушит, и биты жестко ударяют по барабанным перепонкам, почему везде так шумно? Почему он ничего не видит? Ты знаешь ответ, скрути себе ещё. В каком-то подвальном клубе происходит вся их туса, Марку 14, но он уже накурен и, спустя несколько минут, чувствует на своём теле грубый удар плечом. Кто-то из знакомых не дает ему развернуться, ведёт дальше. Блондин изо всех сил старается понять, кто это, но силуэт слишком расплывчат. Образы перед глазами превращаются в смутные очертания предметов и людей, дышать с каждым разом все сложнее — пар душит. Пропитанный наркотическим дымом воздух прочно заседает в его легких, словно за ниточки вздергивая уголки губ в пьяной и укуренной улыбке. В голове всё смешивается, он не может и не хочет ничего понимать, лишь останавливается посреди комнаты и запрокидывает голову, окунаясь в дикий танец вместе с толпой. Так легко и хорошо, он парит? Почему же тогда во всем теле ощущается невесомость? Где-то в брошенной на одном из диванов сумке последний раз загорается и уже окончательно потухает его телефон — разряжен. Звонки обеспокоенной мамы, уверяющей отца в ночевке у друга, но тихо набирающей номер сына раз за разом на кухне. Она знает, что они празднуют, где и с кем, каждый раз говоря Мирону спасибо за то, что приводит сына домой целым. Женщина не спит в такие ночи, тонкие пальцы дрожат — гудки всё не прекращаются, после холодный голос уведомляет о недоступности абонента. Больше нет смысла сидеть, она на деревянных ногах идёт в спальню и прижимается к обнимающему её мужу, безуспешно пытаясь заснуть. Марк забыл об этом, о переживаниях родителей, обо всем, нет больше страха перед одноклассниками или кем-то из школы, уже два года там провёл. Да и ребята ему тут попались хорошие, чувствуется настоящая семья. Кто-то всё же возвращается и продолжает волочь его в другую комнату, страха почему-то нет. Может из-за того, что пальцы, пытаясь схватиться за чужие волосы, чтобы не упасть, ощущают короткий ежик волос, а голубые арктические глаза светятся теплом, заботливо кладя Маркула на кровать в своей комнате и накрывая одеялом. С е м ь я . «Он мне не нужен, ненавижу. Больше не мой отец» Парень засыпает и не чувствует практически жжения на предплечье, а кое-как разглядев фразу не верит собственным глазам, решая лучше погрузиться в царство Морфея. В это же время за тысячи километров юноша с оливковой кожей загоняет себя на корте и плачет, каждый раз поднимаясь, утирая слезы и продолжая вымещать эмоции на оттачивании игры. Сегодня он видел своего отца, после чего сбежал и никак не мог прийти в себя. Назар не понимал, зачем он пришел и что ему нужно? Уж явно не он с мамой, это давно стало понятно. Брюнет не хочет ни видеть его, не разговаривать с ним. Это не его отец, который в детстве играл и помогал, шутил и дарил подарки, просто был рядом — это чудовище из недр души, сжирающее всё хорошее в человеке, называющем себя маминым соулмейтом.***
Вспышки молнии разрезают грохочущее небо, мечами дырявя его и оставляя исчезающие белые пятна. Стихия бушует, ветки деревьев гнутся к земле, ломаются и летят в окна, на дороги, бьют по стеклам машин. В такую погоду опасно выходить из дома, даже возле окон находиться не самая удачная идея, но парень двадцати с лишним лет упрямо сидит на всё том же подоконнике в кухне и едва заметно вздрагивает от слишком резких разрядов. Во дворе играет музыка спевшихся сигнализаций, их пробудил шторм. Капли дождя не стучат красиво и четко, как в фильмах — смешиваются в один сплошной непонятный шум. Из-за потоков воды сложно что-то разобрать, но брюнет и не пытается. Где-то недалеко слышен треск дерева и ужасный грохот, видимо, та тонкая береза всё-таки не выдержала напоров жесткого мира. Ступни мягко шуршат по паркету, слышен хлопок двери в юношескую комнату. Сейчас бы так хотелось вернуть тот старый вид, ещё до ремонта, чтобы вспомнить много чего, отвлечься, но парень понимает, что от этого было бы только хуже. Он сам настоял на смене обстановки, пусть на переезд мать пока не согласилась, но вот ремонт пару лет назад они сделали. Теперь нет больше трещин на подоконнике, оторванных местами обоев и треснувшей от ударов плитки, только новое полотно для воспоминаний, чистый холст. Да, идея не жить прошлым была осуществлена и воздвигнута Назаром, но теперь эти небесного цвета подушки напоминали парню о таких же ярких и теплых глазах. Глупо, но так по-родному. Её глаза не были холодными и не искрились льдом Арктики, нет, они скорее больше похожи на ясное безоблачное небо в жаркий летний день. В них заглядываешь и не можешь сдержать улыбки, тепло окутывает и тебя, мягкие облачка белка обволакивают и дарят уют. Её звали Аня, она смогла стать ему близким человеком. Парень часто любил перебирать её пепельно-фиолетового цвета волосы и сравнивать их с грозовым небом. Светлая кожа девушки манила своей гладкостью, заставляя по утрам соединять прикосновениями невидимые линии на теле. Назару нравилось, как она ерошит его уже короткие стриженые волосы, проводит пальчиками по линии четких скул, прикусывая при этом губу и чуть щурясь. Ему нравилось просыпаться и засыпать с ней, показывать свои черновики с обрывками и строчками для текстов, нравились её тонкие руки, обнимающие за талию со спины и поцелуи в лопатку, когда он выпускал первый трек. Девочка Аня вносила краски в жизнь, светила небесными глазами и окутывая чуть сладковатым ароматом духов. Они не были соулмейтами, но друг с другом было комфортно, спокойно. Ей нравилось украдкой вдыхать запах парня с одежды и ещё теплой подушки, слушать его хриплый ото сна и успокаивающий голос, приносить кофе и еду, когда он занят текстом, который упорно прячет в стол и отказывается говорить о возможном релизе. Маленькие кулачки девушки сжимались, а взволнованная, переживающая, но вскоре радостная улыбка расцветала на её губах, когда парень тренировался или был на соревнованиях. Ему нравилось её присутствие и мягкий, чуть детский голос, переживающий взгляд, если подрался с кем-то и мягкие тонкие губы. Вотяков любил целовать их, её кожу, оставляя следы на чувствительном теле и срывая тихие, сладкие стоны. С ней было спокойно и правильно, она не была развратной и громкой в постели, не вешалась ему на шею и не выставляла их отношения напоказ, просто тихо наслаждалась счастьем в темных глазах напротив. Они оба знали, что это всё не вечно, кто-то раньше всё равно встретит свою родственную душу. Это произошло пару месяцев назад, пушистой и белоснежной зимой. Сказала девушка об этом в середине января, хотя случилось всё ещё в декабре. «Не хотела портить праздник, последний раз вот так с тобой». Он понимал, чувствовал, что уже всё идёт на спад. Было ли больно? Да, но не так сильно, как от потери любимого, скорее грустная и тянущая боль, но не мучительная. Их чувства были спокойными, отпускать было сложно из-за привычки и ценности этих отношений, но он не мог лишить её счастья, не эгоист же. Закрывая за девушкой дверь в их общую квартиру, он чувствовал грусть и детскую обиду, чувства то всё-таки были. После уютное логово атмосферного счастья было продано, парень продолжал учиться в университете и посвятил ей куплет, который не войдет ни в один трек. Он будет храниться в этом блокноте, что сейчас покоится на небесных подушках, и напоминать о чудном времени. Смуглые руки аккуратно берут его и перелистывают страницы с записями, темная макушка покоится на этих самых подушках. Шум дождя успокаивает и дарит умиротворение, лишь слегка раздражая особенно громкими звуками. Где-то за тысячи километров его соулмейт, которому он около пяти лет назад отправил первую фразу, с тех пор сам не получил ни одной. Засыпает он, и мечтает о том дне, когда узнает свою родственную душу, и они начнут неловко узнавать друг друга, смущенно пытаясь тайком разглядеть человека напротив.***
Второй раз это происходит на студии: громкие биты проникают сквозь барабанные перепонки в глубины разума и приносят некую умиротворенность, ощущение, что ты именно там, где и должен быть. Читка друзей заставляет в который раз вдумываться в слова, расслабляться и наслаждаться семьей, которую нашел в них. Маркулу 22, недавно вышел альбом «Сухим из воды» и он по-настоящему счастлив. Рассматривая черные стены, мягкие диваны и кучу аппаратуры он вспоминает свои бессонные ночи за сводкой и продакшеном треков. Как бы сложно не было, его всегда было кому поддержать и помочь. Блондин скользит взглядом по друзьям, рассматривает их уже повзрослевших вместе с ним, шутит и отдается моменту — всё как дома. Запись заканчивается, и кто-то врубает фоновую музыку, начинается отдых и отличная возможность расслабиться. Кто-то шутит, смеется, после пары треков появляется алкоголь, но небольшое количество — чисто для релакса. Ему бы хотелось побольше побыть тут, вдыхать легкий аромат сигарет и алкоголя, перебиваемый мужскими духами и запахом самой студии, слушать друзей и говорить о музыке, но дома ждут родители, сегодня важная поездка. Парень встает со своего места, прощается со всеми и улыбается на пожелание хорошей дороги, все знают, что он не очень уж жалует путешествия на самолётах. Идя по коридорам, Марк слышит тяжелые, но не громкие шаги за собой. Уголки губ чуть ползут вверх, он знает кто это. Апрельский воздух наполняет легкие, тепло расползается по покрывшейся мурашками коже, пока карие глаза жмурятся от яркого солнца. Так не хочется сейчас уезжать, но нужно. Компания на следующие пару недель, не считая семьи, обещает быть ужасной, с некоторыми людьми отношения не сложились от слова совсем, с другими же остались на уровне «Здравствуйте». Сам он был парнем приветливым, добрым и часто смущающимся, но твердость характера в нём часто играла большую роль. Марка научила и жизнь, и друзья отличать действительно хороших и нужных людей, от тех, кому ты нужен ради выгоды и собственных целей. Конечно, это происходило не сразу, у некоторых маски были настолько въевшимися в кожу, что парень замечал это слишком поздно, из-за чего потом приходилось терпеть боль, но время учит всё лучше, а опытный в этом человек сейчас выходит вслед за парнем из студии и останавливается рядом. Щелчок зажигалки, получилось не с первого раза, но вот уже менее чем через минуту переулок начинает наполняться сигаретным дымом. Где-то недалеко слышна драка, относительную тишину разрезает звук битой бутылки и крики. Типичная ситуация для этого района, скоро по ушам резанет скрип колёс об асфальт и половина кричащих людей растворится где-то в общем шуме жизни Лондона. Это всё было уже знакомым, пугающим своей приевшееся атмосферой, но не тем местом, где хотелось бы остаться навсегда. Скурив по сигарете, второй парень достал себе ещё одну, чуть ударив по протянутой ладони Маркула, вызывая этим у него улыбку. Было так привычно и тепло, до сладкого першения в горле и теплых паров радости в кофейных зрачках. — Мелкий ещё, ну гробь себя, - хрипловатый голос первый нарушил тишину и, не дав возможности ответить на фразу, продолжил, — надолго? — Месяц, - тяжелый вздох предвещал ответ, пока пальцы сжимали корпус телефона. — Ну, месяц ещё перетерпишь, закалки наберешься. Потом недели с подобными людьми покажутся днями, научишься держаться в норме. — Научусь, вот только когда? — Не всё сразу, в жизни терпеть нужно, ты и без меня это давно знаешь, иначе не стоял бы здесь, - слова впиваются в подкорку, вызывая кучу совместных воспоминаний и пролистывая долгий путь к тому, где он сейчас. — Спасибо, - за поддержку, за то, что рядом, за вот такие вот вроде холодные, но по-отцовски заботливые фразы, за всё. Не было смысла озвучивать всё это вслух — за столько лет научились понимать друг друга, а громогласные речи никому не были нужны. Рука опять начинает подрагивать, и он перемещает телефон в левую, стараясь незаметно сжать и разжать кулак. С каждой секундой боль всё увеличивается и он шипит, чуть сгибается, пытаясь оттереть невидимые угли с раскаленного предплечья. — Не трогай, Марк, не трогай, - обеспокоенный голос звучит твердо, но волнующе дрожит. Парень не слушает и зажмуривает глаза, пытаясь ещё с большим усилием тереть руку, принося себе большее количество боли. Внезапно он чувствует на запястьях чужие пальцы, которые с трудом сдерживают больную руку и отодвигают левую от предплечья. — Да убери же ты руку, сам хуже делаешь. Марк, хей, Марк, - последнее слово было сказано повышенным и строгим тоном, отчего парень старался контролировать подрагивающую конечность, спустя несколько секунд вскрикивая от тянущей боли в ноге и падая коленями на асфальт. Мирон придерживает его и шепчет себе под нос какие-то ругательства, стараясь попросить Маркула успокоится, и перестать тянуть руки к больным местам. Помогает плохо, предплечье окрашивается чернилами и на коже выжигаются слова, змеями оплетая вены и вырисовываясь во фразы. Боль начинает отступать, но лишь на пару минут, давая возможность прочитать один всплеск эмоций родственной души, и тут же острым концом каллиграфической ручки вырисовывая следующий. Блондин жмурился от боли, поэтому читал ему фразы Федоров. «Ты мне не отец, мы тебе никогда не были нужны». «Не трогай меня, я сам разберусь». «Я даже соулмейту своему, наверное, не нужен. Как и Ане» На последнем слове голос Мирона на секунду стал тише, а блондин нахмурился, тут же мысленно смеясь над собой. Ещё не знает человека, а уже ревнует, глупый. — Ну, зато поиск твоего соулмейта ограничивается до русскоговорящих стран, - тихий голос над ухом вернул Марка в реальный мир, где чужая боль в ноге прошла, оставив после себя лишь тревогу за другого. — А может он тоже иммигрант. Блондинистые короткие волосы едва заметно шевелились под напором теплого ветра, пока сам парень, чуть дрожа, прижимался к другу. Заботливые объятия не давали чувствовать горечь и тоску от того, что он ещё не встретил свою родственную душу. Хотя Марк и знал, что не всё сразу, но иногда в порывах юношеского максимализма и горячности слишком заводился, хотел прыгать высоко. Эти руки всегда спасали от полёта навстречу палящему раскаленному солнцу, а холодные глаза друга ласково охлаждали чуть обожженные участки. Он мог сидеть вот так, не стесняясь быть собой на пыльном асфальте, чуть дрожащим юношей с наивными помыслами глубоко внутри. Вместо ответа он почувствовал поцелуй в макушку и теплый вздох, обещающий, что всё ещё наладиться.***
Грохот колёс о железные рельсы смешивался с падающими звуками капель дождя, создавая уютную, но отчего-то меланхоличную атмосферу. Глаза были чуть прикрыты, но не от желания спать, а скорее от всей ауры момента и спокойствия с ноткой усталости. Вагон потряхивало, дверцы двухместного купе были плотно закрыты, но сквозь открытую форточку проходили струи прохладного воздуха. Свежие порывы не успевали оседать на одежде и приносить холод на небольшую комнатку, младший парень забрался с ногами на диван-кровать и завернулся в заботливо протянутый чужой плед. Мирон всегда был предусмотрительнее, на отказы друга и его протесты лишь устало закатывал глаза и всё равно делал по-своему, как оказалось не зря. Блондин чуть подрагивал, согреваясь под теплой тканью и смешно морща нос от колючей шерсти, ребёнок. Капли дождя иногда просачивались и оседали на его лице, чаще всего дотягиваясь до носа, поэтому ему приходилось тереться им о ткань и отфыркиваться от покалывающих ощущений. Небо за окном устало вздыхало раскатами грома, кутаясь в темно-серое одеяло и осыпая людей каплями эмоций. На деревянном столе стояла нетронутая бутылка ирландского виски и две стеклянные чашки с железными ручками и подставками. Из них струился густой дым, а количество горячего напитка постепенно уменьшалось. Взгляд теплых глаз метнулся к другу, очерчивая его задумчиво отвернутый к окну профиль и ловя изменения в чертах лица, когда он хмурился или чуть приподнимал уголки губ в еле заметной улыбке — вспоминал счастливые моменты. Марк не давил, к тому же это была не его идея, и они ждали ещё одного слушателя, который всего за несколько лет смог вписаться в семью. Тишину в купе разрезают чуть слышные чертыханья парня и его напряженный выдох, всё-таки поссорился с проводницей. Высокая фигура садится рядом с Марком и тоже начинает изучать профиль сидящего напротив. Ваня дрожит, в отличие от согревшегося блондина, и чуть тянет себе на ноги край пледа, одновременно забирая его кружку с горячим напитком со стола. Наглый, но милый котяра, теперь уже взгляд карих глаз пробегается по Евстигнееву, заглядывая в ещё одни голубые глаза и не сдерживая улыбки. Он помнит его ещё дико смущающегося, вначале шутящего и пытающегося за этим юмором скрыть своё волнение, даже страх. Выдавали тогда парня дрожащие руки и взгляд куда-то в строну, если с Марком у него как-то проще получилось отбросить вот это состояние, то с Мироном было не так легко. Хоть они и работали вместе, выступали, но человеческие загоны и самокопающие моменты никто не отменял. На сцене Охра был собой, но даже там голубые глаза подмечали поначалу неуверенность, после стискивая в гримерке уже подрагивающего и ходящего на адреналине туда-сюда Ваню, в объятиях, чтобы показать — он рядом, они все семья, с каждым днем всё больше. Сейчас парень мог свободно общаться и вести себя с другими, они все уже сроднились. Тем временем он с улыбкой отпивает струящуюся паром жидкость и слегка улыбается, так тепло. Атмосфера окутывает и его, заставляя Евстигнеева расслабить мышцы и чуть ли не растечься по дивану, также подбирая ноги под себя. Губы растягиваются ещё больше, как и у других, когда татуированная рука с «Impe» на пальцах протягивает ему ещё один сложенный кусок шерстяной ткани. Господи, какие же они дети. После возни голубоглазого в попытках укомплектовать своё длинное тело в один плед, в вагоне повисает на несколько минут всё так же уютная тишина, нарушаемая лишь едва слышными звуками происходящего в вагоне и дыханием грозового неба. — Оливия, мы встретились в аэропорту в Москве, тогда она садилась на рейс до Бостона, торопилась встретить наступление нового года с братом. Она любила в основном черную одежду, иногда смешивая с темными другими оттенками. Началось всё с того, что на наших руках появились ругательства в сторону друг друга. Она пролила на меня свой излюбленный кофе без добавок, я же нечаянно смахнул какие-то документы в её руках. Потом мы часто смеялись над тем, что действительно родственные души, с таким-то сходством, - Мирон перевёл взгляд на сжимающиеся собственные пальцы и практически незаметно выдохнул несколько раз, проматывая в голове воспоминания о совместной жизни и разные моменты. — Как оказалось, мы не сошлись характерами, и после сживаться становилось всё труднее. Были ссоры, всплески эмоций друг на друге из-за пустяков, была боль, причиняемая другому неосознанно. Наша связь родственных душ не оказалось такой же, как в фильмах, или просто мы были не героями мелодрам. Не хочу вдаваться в подробности, просто было у нас с Олив много чего и хорошего, и плохого. Не сожалею ни о чём, мы попытались, помогли друг другу, разобрались, брали несколько перерывов, но потом поняли, что это бессмысленно. Я не хотел портить её жизнь несчастливым будущим и нежеланием возвращаться домой, Лив не хотела ограничивать меня и превращать наши чувства, а они были, в заежженый сюжет дешёвых сериалов. Татуированные пальцы трут лицо, на волю вырываются несколько прерывистых вздохов. Парни знали Оливию, хорошо знали, но даже не думали, что это родственная душа Мирона. Их общение всегда было на уровне старых друзей из детства, которые шагают с тобой всю жизнь, пусть и не всегда рядом. — Мы решили, что пора расстаться, но не перестать видеться. Осталось понятие друг-друга по эмоциям, осталась связь, теплые чувства, но друзьями мы были счастливее. Да, она мне по-прежнему близкий человек, но теперь больше как близкий и действительно досконально понимающий тебя друг, который чувствует тоже самое. Я не жалею об этом, она тоже, мы ведь по-прежнему видимся и общаемся довольно часто, но такие отношение проще в нашем случае, мы просто близкие друзья. Я это к тому, что не все родственные души созданы для любви между друг другом, тут главное вовремя остановиться и принять пусть и сложное, но правильное решение. Это же не обрекает вас на вечное одиночество, правда? У меня было ещё несколько девушек, с которыми были хорошие отношения и чувства. Не стоит себя хоронить, как это начал делать я, - взгляд двух синих глаз встретился и Мирон отвел глаза, пока губы его бэк-мс сжались в тонкую полоску. Ваня помнил этот период, только не знал всей картины, да и половины на тот момент тоже. Он просто был рядом и молча, упорно вытягивал Яновича из засасывающей трясины. Тот и понимал, что так нужно, но эмоции никто не отключал, как и медленно подступающую тогда фазу. — Просто живите дальше, но я вам искренне желаю именно любовной связи, только не ищите её там, где этого нет, хороня шанс на отношения в другом направлении, - парни видели, как на его лице заиграли желваки, а потом Мирон быстро вскочил, взглядом останавливая дернувшихся за ним друзей. Когда Евстигнеев, наглый, но теплый домашний котяра кого-нибудь слушался? Вот поэтому и сидел под чужим пледом, поэтому и спустя пару минут тоже направился к выходу из купе за другом. Блондин остался наедине с эмоциями и впечатлением от столь личного рассказа, это, безусловно, действовало сильно и заставляло мысли слегка сталкиваться друг с другом. Он слышал, как после и за Ваней хлопнула дверь в небольшую комнатку в конце вагона, после опять сгибаясь от боли и впиваясь левой рукой в теплую ткань пледа. В голове звучал голос Мирона «не трогай», иногда перемешиваясь с сегодняшним рассказом, но вскоре всё уже отошло на второй план. Он столько раз пытался отправить своему соулмейту фразу, но ничего не выходило, конечно, они ведь ещё не встретились. После этого боль становится меньше, а отправлять фразы можно по желанию. Конечно, чем вы дальше, тем больнее и сильнее нужна будет концентрация, но уже хоть что-то укрепит вашу связь. Карие глаза наблюдают за погодой за окном, прерывисто пытаясь восстановить дыхание, пальцы поглаживают уже исчезнувшую надпись. Он смотрит на темное небо и представляет свою родственную душу, задаваясь тем же вопросом, что пару секунд назад чернилами растекся по венам и растворился под кожей. «Когда же мы, наконец, встретимся?»***
Релиз, ставший причиной сегодняшнего праздника, оглушает, заученный мотив битами отбивается о стенки в голове, он иногда непроизвольно начинает подпевать своим партам. Но сейчас ему не до этого, ничего не интересует: шумные и радостные крики, море алкоголя, куча девчонок, непонятно откуда взявшихся, друзья и прочее. Ему просто нужно проветриться, нужно не дать парам злости ядовито расползтись на окружающих в виде оскорблений, если даже не дойдет до драки. За ним идут всё те же твердые шаги, как тогда, на студии,только теперь рядом слышна поступь массивных кроссовок и Марк даже не знает, кого он из них хочет видеть меньше. Ускоряя шаг, он чувствует, как порывы сумрачного ветра холодят его кожу, заставляя покрыться мурашками. По потному телу проходит ледяной холод, вынуждая чуть вздрагивать и делать вздохи как можно глубже. Карие глаза впиваются в растекающиеся чернила ночи по холсту розово-персикового неба, он старается представить, что его нервы не сгорают так же быстро, как и эти нежные, пастельные тона тлеют под напором темной гуаши. Вслед за двумя парнями пришли ещё остальные, но самые близкие, всё равно стоя у входа и не решаясь подступиться к блондину. Он отвечал, что «все в порядке, просто много выпил, нет, я в норме», но они продолжали сыпать его вопросами, зная, что выпил он всего пару бокалов, т.к. хотел проводить друга. И вот вроде бы близкие должны понимать, когда лучше оставить одного, но нет, не в этот раз, именно сейчас им нужно окончательно и дотошно расспрашивать его обо всём. Марк переводит взгляд на татуировку друга с бомбой и надписью «ещё не взорвалась» и взрывается сам. Он кричит, чуть срываясь и стараясь говорить спокойнее, но потом сразу отдаваясь на потеху эмоциям и опять повышая голос. Он говорит об усталости, тут его прекрасно понимают, говорит о надоевших лекарствах, курс которых хоть и раз в пол года, но всё равно сказывается на самочувствии и восприятии, говорит о собственной работе, что не доволен до конца собой и хочет выжать из себя максимум, но не получается. Практически кричит о всяких идиотах, которые ничего не понимают и своими фразами бесят ранят, говорит о соулмейте, которого до сих пор не нашел, об одиночестве после расставания с Юлей и банальном желании поговорить со своей родственной душой, чтобы поняли. Прямо на этом моменте все оборачиваются на шипящего от боли Облу, Марк уже хочет сделать пару шагов назад, но взгляды других, обращенные к нему самому заставляют нахмуриться и перевести взгляд на руку друга, релиз с которым и сделал шумиху для этого поводa собраться всем вместе. Его черный зрачок практически прячет за собой радужку, а дыхание неподвластным ветром сбивается с четкого ритма, на запястье брюнета вырисовываются фразы, только что сказанные Маркулом, боль сейчас сильнее, чем когда либо, но черные глаза медленно переводят взгляд на удивленное лицо парня. Картинка нечеткая, на пару секунд расплывается, из-за рефлекторно выступивших слез, но ему не нужно видеть, чтобы понять — остальные тихо ушли, оставляя парней одних. Блондину бы сейчас посмеяться над таким контрастом тактики, но он может лишь дрожащими пальцами невесомо дотрагиваться до чужой горящей кожи, облегчая боль. Нет разговоров, нет изучения друг друга и чувства, словно увидели стоящего напротив в первый раз, всё естественно, но чуть более неловко и необычно, чем они привыкли. Теперь уже темные глаза следят за чуть подрагивающими пальцами, пытающимися нащупать пачку сигарет в кармане, и после слыша тихую ругань — оставил в курточке. Конечно, выбежал же, идиот, в футболке. — Я пробовал отправлять тебе фразы. — Я тоже, - тихое эхо заставляет его обладателя сглотнуть и опять поежится от холодных порывов. Странно вот так встретить своего соулмейта, вернее узнать, что это он. Вы были знакомы не мало, работали и тусили вместе, уже успели подружиться и начать сближаться для хороших дружеских отношений, а потом оказывается, что вы родственные души. Нет, это определённо лучше, чем встретить в какой-нибудь ситуации совершенно другого незнакомого человека. Или же нет? Может с незнакомцем проще? Или наоборот проще с тем, кого ты уже знаешь, с кем вы имеете какую-то связь? Он не знает ответов на эти снующие в блондинистой голове вопросы, не может до конца поверить, что его соул – парень, не может перевести взгляд на человека рядом. — Те панические атаки, я помню и понимаю. — Не нужно, - зажмурится и самому вспомнить те моменты прошлого, перебирая в голове редкие пару надписей на коже от самого Назара. — Я переживал, когда у тебя с ногой что-то было и когда твой отец… ну я видел твои чувства, просто волновался, чтобы ты ничего не сделал. — Я похож на того, кто действительно может при возможности исполосовать тело или вздернуться на шарфе? – изогнутая бровь и интонация голоса заставляют Марка чуть задержать взгляд, пойманный на крючок черных зрачков. — В твоем случае тогда на цепях, - он слышит тихий смешок сбоку и сам не сдерживает мимолетной улыбки. — Я же не знал, что это ты. — Да, мы оба не знали. Ларус, кстати, сказал, что из-за сходства панических атак, ну у тебя есть, и у моего соула, ты можешь быть им. — Великий пророк, еб его. Услышав крики того самого Ларуса и ребят из команды брюнет раздраженно повернулся обратно и, нахмурившись, сжал губы. Марк уже хотел тоже поторопить Вотякова, т.к. самолёт его одного ждать не будет, но потом почувствовал на своем предплечье обжигающие буквы. Было уже не так, как раньше, просто терпимо, даже не приходилось сгибаться от боли. «Мы ещё вернемся к этому разговору» Пока сам блондин рассматривал надпись, Наз уже рылся в рюкзаке и, вытащив оттуда свою толстовку, кинул её парню: — Простынешь ещё, а у нас тур скоро. Мои методы лечения покажутся тебе варварскими. — Ради этого я даже готов поболеть, - смуглые пальцы натянули капюшон чуть ли не на глаза, пока их обладатель говорил, чуть посмеиваясь. — Только попробуй, - две пары глаз встречаются, ощущая растекающееся по телу тепло и спокойствие. Нет никаких искр и волнения, им же не по пятнадцать лет, да и знакомы они не мало. Просто спокойно, уютно, по-родному. — Мы ещё поговорим обо всём, моё маленькое белобрысое чудовище. Чуть потрепав блондинистые пряди под тканью, Назар обвил широкие плечи руками и чуть прижался грудью к чужой