Vulgar.

Утро для Дайске началось не самым лучшим образом: во-первых, его разбудил разрывной визг мобильного телефона, который в пять утра возвещал о том, что сегодня состоятся съёмки нового клипа, во-вторых, мобильник зазвонил очень не вовремя, до подъёма оставалось больше двух часов, что ужасно разозлило гитариста, и он от всей души швырнул девайсом через всю комнату. Тот отпружинил от мягкой обивки дивана и приземлился куда-то на пол. Ну а в-третьих, Дайске уже второй месяц просыпался один в своей огромной двуспальной кровати. Именно очередное одинокое пробуждение заставило его неистово бушевать в таком раннем часу. Заснуть бы ему всё равно не удалось, поэтому он побрёл в душ, пиная всё, что попадалось на его пути. В сторону со звонким постукиванием о паркет отлетела пустая бутылка из-под пива, затем ей составили компанию носки, многострадальный телефон и картонная упаковка из-под чего-то, что мужчина не успел разглядеть. Он зашёл в ванную и тупо уставился на своё отражение. Ничто так не злило Андо, как длительное отсутствие секса, которого в его жизни было достаточно, но не с избытком. После ссоры с последней подружкой, он решил, что всё, хватит идти у баб на поводу, пора начинать самостоятельную жизнь, а когда наскучит, можно и выцепить какую-нибудь красотку, благо отбоя в них среди поклонниц не было. Только по иронии судьбы вышло так, что наскучило очень быстро, а связаться с новой девицей просто не было возможности – постоянные мотания по фотосессиям, запись и выпуск нового сингла, а затем и альбома, ночные бдения в студии за тщательным выбором песен, арта на обложки дисков, продумыванием сюжетов нового клипа, всё это выжимало последние соки из и без того находящегося на взводе после разрыва Дайске. А потом к общему рабочему стрессу присоединилось и это. От желания разрядиться его порой всего трясло, он начинал беспричинно грубить и срываться на коллегах, за что получал заслуженную словесную порку от лидера. С каждым днём всё становилось только хуже, гитарист рассорился со всеми одногруппниками, приятелями по школе, близкими знакомыми и даже с барменом, в забегаловку которого Дайс очень любил похаживать. Только один Кё, казалось, излучал тонну недолжного в такой ситуации спокойствия и не обращал внимание на все потуги Андо его хоть как-то задеть. Пару раз проскальзывала мысль поделиться с вокалистом всем, что происходит с ним все эти жуткие два месяца, но как только он встретился с ним взглядом и поймал на себе эту странноватую отстранённую улыбку, желание высказаться сразу пропало. Этот человек явно знал о сексе только понаслышке. И вот сейчас Дайске стоял в ванной, упёршись руками в гладкую поверхность стекла и во все глаза пялился на своё отражение. Всклокоченные огненно-красные волосы, свирепо горящие слегка раскосые глаза, напряжённое до последней мышцы лицо – не дать не взять какое-нибудь языческое тибетское божество. Для большего сходства не хватало лишней пары рук и языков пламени, обрамляющее искажённое животной яростью лицо мужчины. Он пару раз моргнул и, чтобы придти в себя, умылся холодной водой. Гнев на недоброе утро постепенно отступал, а потом и вовсе улетучился, потому что на смену ему пришло куда более острое чувство. Ужасно захотелось есть. Поэтому по быстрому закончив с водными процедурами, Дай поспешил на кухню, сварил себе кофе и вернулся в комнату к компьютеру, чтобы немного полазать в интернете и разобрать фанатскую почту. Это «немного» у него растянулось как обычно на три с лишим часа, и когда он взглянул в нижний правый угол монитора, чтобы проверить время, то чуть не вырвал от злости клок волос. Затем он стал мельтишить по комнате в поисках подходящей для выхода одежды. Наскоро собираясь и так и не допив кофе, Андо быстро натянул на себя первые попавшиеся джинсы, задев рукой предмет своих страданий, от чего тот укоризненно зазудил и потребовал к себе внимания. Проклиная тот день, когда он родился мальчиком, гитарист dir en grey уже выскакивал из квартиры, продевая на ходу руку в толстовку. Он уже опоздал на полчаса. День казался безнадёжно испорченным. Когда Дайске зашёл в павильон для съёмок, все уже были давно в сборе. Каору стоял в стороне и внимательно слушал какого-то мужчину, судя по всему режиссёра, Шинья и Тотчи мирно беседовали, откинувшись на раскладные стулья, а Кё перебирал какие-то скреплённые на планшете бумажки и беззвучно, одними губами, проговаривал написанное. В помещении пахло палёной пылью, чем-то химическим, сырым холодным бетоном, по которому, собственно и ходила вся стафф-команда, косметикой и женскими духами. Андо громко поздоровался и быстрым шагом направился к коллегам, чтобы потискаться и пожать им руки. — Ты опоздал, — сухо обронил лидер, не обращая внимания на протянутую ему ладонь, — может, ты расскажешь, кто у тебя умер, что ты столько времени ходишь в трауре? — Никто не умер, — с неохотой пробурчал гитарист, пряча руку в карман, чтобы никто не видел его конфуза, — просто у меня небольшие физиологические расстройства. Брови Каору поползли вверх с такой стремительностью, что на его лбу тут же пролегло несколько складок. — Чего? – только и смог выдавить тот. Но Дайса уже не было, он радостно катал на шее басиста, который был вовсе не против стальных объятий своего друга. Которому, кстати, было хоть и приятно прижимать к себе худосочное тело Тошии, но мысли о том, как это педерастично выглядит со стороны, заставили отпустить руки и поспешно отстраниться, чтобы в следующее мгновение пожать ладонь подошедшему к нему гримёру. Затем он направился к Кё, который так и продолжал стоять погружённый в чтение. — Привет? – неуверенно начал Андо, но вокалист предпочёл его не услышать. Он вообще ничего не слышал, у него в наушниках был уровень громкости под 30, не меньше. Отдельные биты долетали и до начинавшего закипать мужчины, поэтому он решительно потряс приятеля за плечо. Тоору встрепенулся и поспешил снять наушники. Вид у него был такой, будто бы он только что проснулся и не понимает, что происходит и где он находится. — Привет, — повторил Дайске, а в следующее мгновение заметил, что его ладонь по прежнему покоится у собеседника на плече, да и не просто, так судорожно сжимает и разжимает пальцы, грозясь не то сломать тонкие кости под ними, не то просто причинить тупую боль. Он отдёрнул руку, как будто Кё превратился в кусок раскалённого железа, и испуганно уставился на него. Но тот, кажется, не предал произошедшему никакого значения, а только странно, как и всегда, улыбнулся и кивнул в ответ. — Привет. Ты опять опаздываешь. Каору тут уже всю съёмочную площадку перевернул, пока пытался до тебя дозвониться. По спине Дайске пробежал холодок. Он как знал, что что-нибудь обязательно забудет. И, конечно, его сотовый остался дома, запинаный под кровать или ещё куда-то. — Я телефон разбил, — соврал он и отвёл глаза, раздражение, подстёгиваемое непонятно откуда взявшимся чувством возбуждения, начало снова нарастать. — Ага… — безучастно отозвался на его реплику Ниимура и убрал на ближайший картонный ящик свой планшет, на листках которого, как выяснилось, был сценарий клипа, — а ещё ты разбил стакан на прошлой неделе и уронил гитару. — Ну да… Я не думал, что кто-то на такие мелочи обращает внимание. Я вообще сам не свой. Всё валится, рушится. Все раздражают. Я не знаю, что со мной… — растеряно начал свою исповедь гитарист, нервно сминая в карманах джинс какие-то бумажки, — будто во мне есть какой-то ком, который надо выплюнуть, а я не могу. По многим причинам… Эй, ты вообще меня слушаешь?! Кё стоял у стены и глядел на говорившего в упор, но его глаза смотрели не на него, а будто бы сквозь. Взгляд странно остекленел и затуманился. Кажется ещё чуть-чуть и парень бы грохнулся в обморок, но этого не случилось, он лишь задумчиво нахмурился, возвращая лицу живое выражение и кивнул. — Тебе бы лучше сходить в гримёрку и одеться, думаю, что скоро нас придут красить. Дайске стоял как громом поражённый. Вот тебе и на. Вот и тебе и чуткий друг и товарищ, великий мученик и центр боли всей вселенной. Ему очень захотелось ударить этого мелкого, чтобы выбить всю блажь, которую он на себя напустил, но не успел. Тонкие пальцы Кё сомкнулись на его правом запястье, не давая поднять руку, он приподнялся, чтобы дотянуться до уха Андо, и шепнул с такой интонацией, будто бы рассказал самый главный секрет в своей жизни. — Всё будет хорошо, вот увидишь. Выпустив руку и быстро зашагав к Каору, вокалист, наверное, долго чувствовал недоумевающий взгляд в спину. А Дайс продолжал стоять и тупо пялиться на отдаляющуюся от него маленькую задницу, затянутую в голубые джинсы. «Ты что, совсем с ума сошёл? Куда ты смотришь, идиот? Может, ты будешь трахать вообще всё, что движется?!» Извергая мысленный поток проклятий в свою сторону и пытаясь хоть как-нибудь усмирить так некстати взвинтившееся возбуждение, он угрюмо побрёл в гримёрку. Минут через тридцать все уже были одеты и более-менее накрашены, — мелкие детали приходилось равнять самостоятельно, что музыкантов немного раздражало, но особых распрей не вызывало. Каору снова о чём-то спорил с группкой дамочек, пытаясь им доказать, то должно быть всё именно так, как задумано, а не иначе. Тошия курил, прислонившись к стене, и с ленивым любопытством наблюдал за происходящим. Шинья вообще был занят чем-то непонятным или вовсе пребывал в нервной прострации, а Кё ходил и трогал всяческие штуковины, разложенные на столе: скальпели, ножи, зубодробилки и кишкомоталки, всё это вызывало у солиста дичайший восторг, поэтому даже к бутафории он прикасался как к святыне. Дайске же во все глаза таращился на стоящую неподалёку молодую актрису и подумывал о том, что было неплохо зажать её где-нибудь в тёмном уголке и… Но сладкие размышления были прерваны возникновением их последствий: у Андо начал медленно, но верно вставать. — Да ёбаный ж ты в рот! – чуть не плача взвыл он на всю съёмочную площадку. Как и ожидалось, всё внимание сконцентрировалось на покрасневшем и смущённо засопевшем ритм-гитаристе. Все оторвались от своих дел и обратили на Дайске свои взгляды, а Кё от неожиданности выронил какую-то увесистую штуку, напоминающую ручную пилу, и полез под стол на четвереньках, чтобы её подобрать. — Не понял, — строго шепнул ему лидер, отводя в сторону, — ты сюда явился с целью сорвать нам всё нахрен? Смущённое сопение сменилось обиженным. — Я пришёл сюда, чтобы сделать свою работу, а эта штуковина хочет явно меня сжить со свету! Каору с недоумением начал разглядывать своего коллегу, пытаясь сообразить, какая именно штуковина трепет ему нервы, в то время как Дай сквозь зубы читал мантры своему члену, чтобы тот наконец опустился и топорщил ему брюки в паху неслабым бугром. — Вот что, я думаю, что тебе надо немного выпить и расслабиться, а потом и приниматься за работу. Считай, что это официальное разрешение от меня. Иди давай, найди себе лёгкий коктейльчик или ещё что, но поскорее. «Ага, ещё бы сказал, лёгкий сексик без обязательств,» — язвительно подумалось Дайске, но вслух произносить подобное замечание он не стал, а только мрачно кивнул и побрёл в магазин, расположенный неподалёку от того места, где они находились. Когда он шёл по улице, ему всё время казалось, что взгляды прохожих устремлены именно туда, куда не стоило бы смотреть, поэтому он дико нервничал и чуть не обругал продавщицу, которая по его мнению тоже не против была обратить внимание на холм у него между ног. Только уже взбегая по лестнице к съемочным павильонам и допивая на ходу какую-то забористую гадость, он почувствовал, что ему реально стало легче. Всё-таки лидер-сан знает, что советовать. Работа кипела уже вовсю, мимо то и дело пробегали актёры, от парочки которых Андо даже шарахнулся, операторский стафф, гримёры и прочие задействованные в съёмках люди. Кажется, на голодный желудок пол-литра коктейля было всё-таки много, ибо перед глазами начинало всё медленно плыть, в голове поселилась приятная усталость, растекающаяся волнами по всему телу, а эрекция теперь его совсем не смущала, а наоборот, радовала, что он такой здоровый и готовый к продолжению рода мужчина. Придерживаясь одной рукой за холодную стену коридора, а второй успев ухватить за задницу ту самую актрису, которой не посчастливилось попасться ему по пути, он наконец добрался к своим одногруппникам, которые внимательно выслушивали указания режиссёра и уточняли то, что им было непонятно. — Я просил немного выпить, а не нажираться в дровину, — шикнул на него Каору, когда того обдало алкогольным дыханием, — ты вообще меру знаешь? — Знаю, — честно признался Дайске, — только я с утра вообще ничего не ел… — Можешь не продолжать, держи жвачку и готовься к съёмке. Если ты облажаешься, я с тебя три шкуры спущу. В этот момент у Андо был такой несчастный вид, что от прежнего имиджа «плохого парня», не осталось и следа. Молча повиновавшись лидерским указаниям, он пихнул за щеку жевательную резинку и нетвёрдым шагом отправился приводить себя в порядок. Все многочисленные дубли он то и дело ловил себя на мысли, что его порядком окосевший взгляд направлен не туда, куда следует по сценарию, а на то, как беснуется перед камерой Кё. Этому не надо было ничего принимать, когда дело доходило до музыки, он буквально преображался, будто бы кто-то включал внутри него мощный прожектор. Энергетикой, которой так умело управлял Тоору, можно было при желании пробить каменную стену, не говоря уж об остальном. Вот и сейчас его колбасило так, что ни один наркоман, даже если бы был в жутчайшей ломке, не смог бы это повторить. Казалось бы, глядя на то, что вытворяет Кё, эрекция у Андо должна была пройти почти сразу после того, как вокалист довольно натурально изобразил тошноту, но всё было наоборот. Не понятно, что было виной подобной реакции алкоголь на голодный желудок или двухмесячное воздержание, но стоял у гитариста железно, плюс ко всему в голову полезли странные желания, явно не присущие мужчине с гетеросексуальной ориентацией. Но самым удивительным было то, что прогонять прочь подобные мысли ему вовсе не хотелось. После завершающего дубля, Андо пожал операторам руки и, проводив жадным взглядом Кё до мониторов, вокруг которых собирались ребята, чтобы просмотреть отснятый материал, отправился гримироваться дальше. Позднее он понял, что допустил большую ошибку. Мягкие руки гримёра, накладывающие латексные шрамы на область сердца, лёгкое щекотание влажной кисточкой по коже и приятно холодящая краска сделали своё дело, его пыл распалился до такой степени, что на измученное лицо гитариста было страшно смотреть. Он всеми силами старался быть невозмутимым, что давалось с огромным трудом. Плюс ко всему ужасно захотелось спать, а градусы в крови только и делали, что одобряли это дело. Во время перерыва к нему подошёл Кё. Он выглядел несколько взволнованным, заламывал дрожащие пальцы и никак не решался заговорить. — Чего? – наконец не выдержал Андо, ему стало ужасно жалко вокалиста, который испытывал переход от себя сценического в себя повседневного. Тот прерывисто вздохнул и сделал знак, чтобы мужчина к нему нагнулся. Спокойно повиновавшись, Дай склонился над лицом Тоору. — Слушай, это… Я уже не первые десять минут брожу здесь в поисках сортира, ты не мог бы меня проводить? Дайске чуть отстранился и посмотрел на коллегу с веселым недоумением. — Да конечно, не вопрос. — Ты пил, — категорично заявил ему на согласие Кё, — всё совсем плохо? «Да нет, почему плохо…» — подумал Андо, рассматривая утянутые в кожаные брюки узкие бёдра вокалиста, полосочку бледной кожи в разрезе расстёгнутой снизу рубахи, изящные тонкие пальцы, длинные и узловатые, будто побеги молодого бамбука,— « Ты вовсе неплох, был бы ты девушкой, я давно бы поразвлекался с тобой.» — О чём задумался? – кажется, гитарист реально слишком сильно погрузился в свои мысли, что выпал из реальности. Ну почему этот вопрос задают именно в такие моменты, когда на него меньше всего хочется отвечать? Дайске в последний раз вздохнул на размеренно вздымающуюся грудь и тонкие ключицы, аппетитно выпирающие из-под наверняка бархатной на ощупь кожи, и тихо буркнул. — Да так… Пошли. Всю дорогу до комнатки с надписью WC Андо не переставая думал о том, как здорово было бы затолкать вокалиста в одну из кабинок и отыметь как следует. Тем более эрекция перешла от постоянно отвлекающей к ужасно болезненной, от чего дико тянуло низ живота и хотелось скорее спустить. Но он не мог себе этого позволить, во-первых, они оба мужчины, а к геям Дайске себя ну никак не относил, во-вторых, это был Кё, который вообще самое невиннейшее существо из всех ныне живущих, а в-третьих, это его друг. Как он только может думать о сексе с ним?! «Докатился,» — ехидный голос совести эхом отдался в растопленном алкогольным опьянением сознании: «Теперь ты помышляешь о том, как бы засадить свою штуковину поглубже в невинную задницу своего приятеля. Может, стоит заказать себе на ночь толпу девочек, чтобы они заебали тебя до полусмерти?» — Иди нахуй, — заплетающимся языком и довольно громко послал свою совесть Дайске и ткнул пальцем в две латинские буквы, приклеенные к двери, на этот раз он обращался уже к Тоору, — тебе сюда. Кё стоял у него за спиной и удивлённо разглядывал своего проводника, а когда тот повернулся лицом и направил свой пьяный взгляд на него, тихо спросил: — Ты зачем послал меня? — Когда это? – не сразу понял Андо, а когда сообразил, принялся сбивчиво извиняться, — ааа, это, это я не тебя… в общем, прости, я правда не тебя, честное слово. Тот кивнул, прошептав что-то вроде «хорошо» и подлез под его рукой, чтобы толкнуть дверь и войти внутрь. Кё был почти на полторы головы ниже Дайске, поэтому провернуть такой трюк ему не составило труда. Когда светлые и слегка жестковатые от лака волосы щекотнули его по руке, вызывая сладкую дрожь, прокатившуюся по всему телу, Дай понял, как сильно он хочет Тоору, неважно где и неважно как, главное, чтобы это был этот бесноватый и немного странный мужчина. «Мужчина?! Ты совсем извращенец?! Вот погоди, все узнают о том, что ты мужеложствуешь, тогда посмотрим, что ты делать будешь!» — Я же сказал тебе, иди нахуй, — снова, но гораздо тише, обратился к внутреннему голосу гитарист и сделал шаг следом за Кё. За ними с тихим щелчком затворилась дверь, и Андо замер, наблюдая за объектом своего вожделения. Тоору же снял с себя странную маску, представляющую собой сплошную рваную в разных местах сетку, взъерошил волосы и подошёл к крану. В туалете было негрязно, освещение даже лучше и приветливее, чем в павильонах, а главное стены были выложены светло-бирюзовым кафелем, а не представляли собой унылую серую массу. Умывшись и пару раз отпив из-под крана, Кё направился к выходу, вытирая капли воды рукавом. Когда вокалист проходил мимо, Дайске думал, что вот сейчас, да-да сейчас, он схватит его за руку, дёрнет к себе и, прижав всем телом к стене, начнёт срывать с него одежду, чтобы впоследствии овладеть этим извивающимся и возможно даже дерущимся телом. Но этого не произошло. Тоору спокойно миновал Андо, и тот зажмурился, поняв, что упустил свой первый и последний шанс. Но его размышления о вечном прервал глухой звук закрывающейся задвижки, которую опустили явно внутри, а не снаружи, поэтому усилием воли он заставил себя открыть глаза, чтобы впоследствии им не поверить. — Кё?.. Какого чёрта?.. – только и смог выдавить из себя ошеломлённый происходящим Дайске, когда бледные руки вокалиста плотно смыкались у него на талии. — Я же обещал, что всё будет хорошо… — проурчал Ниимура, касаясь губами фальшивой раны на груди, — сейчас тебе будет очень-очень хорошо, только не кричи громко, я боюсь, что нас не так поймут… «Что значит, не кричи громко?! Он что, насиловать меня собрался?!» — Дай судорожно соображал и даже предпринимал жалкие попытки вырваться из цепких объятий того, кого он не так давно хотел, а теперь панически боялся. Кё явно уловил его страх и успокаивающе погладил своей изящной ладонью по вздымающейся в паху ткани. — Расслабься, я вовсе не хочу, чтобы сейчас ты сдерживал себя, представь, что это не я, а какая-нибудь девушка, если тебе противно, слышишь? — Да какая к чёрту девушка… — простонал Андо, которому прикосновения рук казались вовсе невыносимыми, — я не боюсь, тебе показалось. Подбодрённый таким замечанием Кё начал действовать смелее, его цепкие пальцы пару раз провели по напряжённой коже живота, затем соскользнули вниз к застёжке брюк, и пока он возился с тугой молнией, его сухие, но горячие губы неистово целовали всё, что попадалось им на пути. Пару раз Андо пытался отстранить от себя задыхающегося от страсти Тоору, но это мало помогло, он впился в его запястье с такой жадностью, что гитаристу на секунду показалось, что в его голове полопались все сосуды, таким обжигающим было это прикосновение. Уперевшись затылком в кафельную стенку и прикрыв глаза, Дайске принялся рассматривать трещины штукатурки на потолке, всё ещё надеясь отвлечься и не дать себе кончить, но всё было тщенно. Расправившись с застёжкой, Кё провёл языком по туго натянутой красной ткани плавок, оставляя неприлично бордовый влажный след, от чего его новоиспечённый любовник взвыл и с силой зарылся своими грубыми пальцами его в волосах. — Ты очень любишь красный цвет… — как-то не вовремя заметил вокалист, отрываясь от своих ласк и поднимая на Дайске глаза. Никакого отвращения на его лице, к своему общему облегчению он не увидел, что явно придало ему уверенности. Тоору подцепил зубами резинку плавок и медленно стянул их с узких бёдер Андо, его член мягко выпрыгнул из плена эластичной ткани и несильно ударил головкой по губам. Облизнувшись, Кё прильнул с осторожным поцелуем к набухшей и влажной от секреций плоти, ощущая как бешено колотится сердце гитариста – его зашкаливающий пульс отдавался в подрагивающем от напряжения пенисе. Сжав жёсткий орган у основания прохладной ладонью и одновременно обхватывая дрожащими от волнения губами головку, Тоору принялся медленно совершать ласкательные движения, помогая себе языком и постепенно ускоряясь, под аккомпанемент сладких вздохов Дайске. Его цепкие пальцы то надавливали, то ослабевали и поглаживали покрасневшую от прилившей к ней крови кожу. Очерчивая кончиком языка изгибы вены на члене Андо, он почувствовал себя настолько всесильным, казалось, что не только удовольствие, но и жизнь этого красноволосого мужчины всецело зависит от его действий. Такая власть пьянила его не хуже алкоголя, и, явно увлёкшись, позволил себе прикусить крайнюю плоть и осторожно потянуть на себя, будто намериваясь вернуть под неё головку. Из груди Дайске вырвался протяжный и отчаянный стон. Трудно было судить по этой интонации понравился ли гитаристу такой трюк или нет, поэтому Кё поспешил прекратить подобные изощрения и продолжил ласкать как раньше. Андо же уже ничего не чувствовал, кроме волн восхитительного тепла, растекающихся по всему как густая сладкая патока. Перед глазами все было красного цвета, такого насыщенного, как он любит, потрясающего его живое воображение. Он не заметил, как глубоко смог взять в рот его немаленький пенис этот не перестающий удивлять человек, с какой любовью и рвением он не переставая ласкал жесткий орган, даже тогда, когда не хватало воздуха и приходилось задерживать дыхание, но не останавливаться. Весь мир для Дайске сузился до сладкого напряжения внизу живота и влажного и мягкого горла Кё, вытворяющего что-то невообразимое. Ни с одной из всех его девушек не было так хорошо. А когда всё закончилось, он не мог поверить в то, что пытка возбуждением позади и теперь не придётся мучиться от жуткого стояка на протяжении всех съёмок. Андо стоял и смотрел, как в свете лампы кружит пыль. Красная пелена постепенно начала рассеиваться, и мир вокруг становился более-менее чётким. Снова прикрыв глаза, он задумался о том, что, наверное, не стоило позволять этого, всё-таки такое поведение неправильное, совсем неправильное. Из транса его вывел резкий запах табака, взявшийся будто из ниоткуда. Дайске открыл один глаз, затем второй, попытался сфокусировать взгляд на источнике дыма и обнаружил Кё, который как ни в чём не бывало сидел на столешнице, в которую была вмонтирована раковина, держал в зубах тлеющую сигарету и под мерный шум воды оттирал с кожаного жилета и брюк что-то белое. — Зачем ты это сделал? – сипло спросил Дай, когда к нему вернулась возможность говорить. Теперь он стоял спиной к Кё и шуршал брюками, пытаясь их натянуть на влажные от пота бёдра. Тоору пожал плечами и столкнул столбик пепла в раковину — Я обещал, что всё будет хорошо. И я сдержал своё слово. . На секунду Дайске показалось, что он видит, как бьётся сердце вокалиста под слоями чёрной одежды. — Но ты же всё-таки… — Мужчина? И что? Я не мог смотреть на то, как ты мучаешься. Андо будто что-то недобро кольнуло в сердце. Всего-то… А он уже подумал, что небезразличен ему. «Размечтался!» — совесть внезапно проснулась и дала о себе знать, поэтому Дайске сперва побагровел от стыда, а затем и от злости. Какая-то неуправляемая волна гнева захлестнула его с головой, и он двинулся на Ниимуру, вытянув вперёд руки и хищно скрючив пальцы. Тот даже не успел издать ни звука, когда гитарист схватил его поперёк туловища и грубо затолкал в кабинку. Тишину в туалете нарушало лишь гудение лампы, шелест срываемой одежды и сбивчивое хриплое дыхание Андо. Ему очень хотелось сделать больно его спасителю, только почему — он не знал. На секунду задержавшись, чтобы расправиться с массивной пряжкой на брюках Кё, он поднял на него глаза и замер, выражение лица солиста было напряжённым, но судя по полуопущенным векам, из-под которых виднелись только белки, и приоткрытым губам, он был вовсе не против такого обращения. «Какого хрена? Почему он не орёт и не вырывается? Ну, посмотрим как тебе понравится это…» Руки делали всё за Дая, чей разум совершенно отказывался мириться с мыслью о том, что Тоору наслаждается происходящим, поэтому и их действия были ожесточёнными и резкими. Чуть не вырвав пару пуговиц из рубашки, гитарист грубо обнажил его до пояса и невольно залюбовался открывшимся перед его глазами видом. Грудь Кё тяжело вздымалась от размеренного, но учащённого дыхания, кожа в некоторых местах была красная, соски давно затвердели и теперь выглядели более чем зазывающее. Даю захотелось проверить реакцию своей жертвы, а именно так он думал о прижатом к стене мужчине, на прикосновение губ к обнажённой коже на шее, ведь его туда никто не целовал. Схватив Тоору за плечи и рывком притянув к себе, он впился губами в кожу чуть пониже уха и тут же получил долгожданное сопротивление, руки Кё упёрлись ему в грудь и изо всех пытались оттолкнуть в сторону. Разозлившись ещё больше, Дайске попытался укусить несчастного, но неслабо промахнулся и прошёлся зубами по груди в миллиметре от соска цвета кофе с молоком. «Наверное, — подумалось в этот момент гитаристу, — он рассчитывал на взаимный минет, а получил в ответ это…» Андо всхлипнул и обиженно простонал уже вслух что-то вроде оправдания самому себе. — Это ты меня спровоцировал… Слышишь?.. Ты сам меня спровоцировал… Ты… , — и сдавил ещё сильнее брыкающееся тельце. Обшаривая теперь уже полностью обнажённого Кё, Дай почувствовал как беззащитно проворачиваются кости конечностей под его железной хваткой, будто пытаясь выкрутиться и освободить своего хозяина, не понимая, что одной их ловкости мало. В голове мужчины было совсем пусто, не осталось никаких угрызений совести или голоса предрассудков и стереотипов, будто бы все мысли разом высосало обжигающее желание взять уставшего сопротивляться солиста. Он стоял к Андо спиной, упираясь руками в холодный кафель на стене. Замеревшему в постыдной позе, растерянному и ничего не видящему Кё, наверное, было очень больно, когда Дайске с силой ввёл два абсолютно сухих пальца ему в задний проход и принялся бесцеремонно растягивать тугое кольцо мышц, но позволить себе кричать он не мог, всё равно бесполезно. «Нужно было сразу обратить внимание на его чрезмерную пылкость…» — пронеслось в голове у Тоору, он заставлял себя хоть немного расслабиться, чтобы облегчить напряжение, но организм не давал ему этого сделать. Поэтому приходилось терпеть. Терпеть даже тогда, когда не удосужившийся проявить немного смекалки и послюнить пальцами хотя бы свой член, Дайске беспощадно проник сзади, пробивая своим нехилым органом дорогу в горячее тело. Кё закусил губу и прижал язык к нёбу, сдерживая в себе рвущийся наружу крик , он делал так, когда был моложе, чтобы молча выносить побои своего отца, сейчас же этот трюк слабо срабатывал, потому что к жуткой вяжущей боли присоединилось ещё пока отдалённое, но постепенно накатывающее чувство наслаждения. Интересно, а Дай знает о том, что когда что-то задевает простату, становится чертовски приятно? Сейчас именно этим он и был занят, наращивая темп и всё чаще соприкасаясь головкой с чувствительной железой, Андо доставлял своему любовнику неслыханное удовольствие, такое, что сдержанный Кё начал тихо постанывать, давясь языком и пытаясь прекратить, но в конце концов сдавшись и застонав в полный голос. Гитаристу явно понравилась такая реакция, он крепче стиснул пальцы на его талии, от чего впоследствии остались синеватые полосы, и принялся уже беспрепятственно проникать в относительно расслабившуюся плоть. Он не помнил, как в порыве страсти оцарапал Тоору грудь, как вполголоса шептал бессвязную дурь о том, что ничего подобного он не испытывал давно, ни с одной из его многочисленных подружек. Но когда Кё кончил, Дай этого не понял, приняв судороги оргазма за очередную попытку вырваться, и сильнее приналёг на дрожащую от наслаждения фигурку. И уже щедро изливаясь в податливое тело, он подумал о том, как всё-таки восхитительно хорошо в этом девственно-узком лоне, до отказа заполненном его пульсирующим от возбуждения органом. В голову невольно пришла мысль о соединённых кусочках мозаики, точно подходящих срезами друг к другу и составляющих собой одно совершенное целое. Ни с кем ещё Дайске не чувствовал себя так спокойно и уверенно, но, вероятнее всего, причиной тому было двухмесячное воздержание и шум алкоголя в голове. Одеваясь и стараясь не смотреть в сторону Кё, мужчина почувствовал панический страх. А что будет, если этот сейчас повернётся и ударит его? Или побежит рассказывать всем о произошедшем, донесёт в полицию за изнасилование? — Чёрт, чёрт, чёрт… — он пулей вылетел из кабинки, застёгивая на ходу молнию на брюках, — не мой день, вообще не надо было сегодня утром вставать…. Но что-то удержало его, заставило остановиться у стены уже в коридоре и замереть в ожидании, когда выйдет предмет его терзаний. Он, конечно, не видел, как Кё медленно оторвался от стены и побрёл отмывать с бёдер уже остывшую сперму, не видел его странной блуждающей улыбки, подёрнутой какой-то грустью, не знал, каких трудов ему стоило выпрямиться, превознемогая жуткую боль в затёкшей пояснице, и направиться к двери. Когда впереди замаячила чуть сгорбленная фигурка, Андо занервничал и вжался в стенку. Вокалист же, немного поискав глазами сбежавшего с места преступления мужчину, уверенным шагом преодолел отделяющее их друг от друга расстояние, но для Дайске оно было бесконечно мучительным и длинным. Он зажмурился и стукнул затылком о бетонную стену. Острая боль от удара немного отрезвила его, как и ледяное касание руки Кё. Она была такая же холодная, как и кафель, в который он упирался несколько мгновений назад. Глаза мужчины смотрели прямо в душу готовому умереть от страха и стыда на месте Дайске, он попытался что-то сказать, но Тоору его опередил. — Ты укусил меня, — и распахнул плохо застёгнутую на груди рубашку. Гитарист ахнул. На бледной коже пролегли целые острова отпечатков его жадных рук, ссадины, засосы и главное – щедрый след от зубов чуть ниже ключиц. А самое страшное было то, что он вообще не помнил, когда успел так украсить тело Кё. — У… — Андо медленно оседал на пол, надеясь, что таким образом он превратится в бесформенную лужу и сгинет под тряпкой уборщика, но Ниимура ласково поддержал его под руки и выдал совершенно вышибающую из готового потерять сознание мужчины весь здравый смысл фразу. — Ты в порядке? — Я В ПОРЯДКЕ?! ЭТО Я-ТО В ПОРЯДКЕ?! ТЫ ЧТО, СОВСЕМ ЕБАНУТЫЙ?! Я ТЕБЯ ТРАХНУЛ, ОТЫМЕЛ КАК ЖИВОТНОЕ, А ТЫ СТОИШЬ, ПОКАЗЫВАЕШЬ МНЕ СВОИ СИСЬКИ И ТУПО УЛЫБАЕШЬСЯ!!! ПОСЛЕ ВСЕГО ТОГО, ЧТО С ТОБОЙ ПРОИЗОШЛО, ТЫ СМЕЕШЬ СПРАШИВАТЬ В ПОРЯДКЕ ЛИ Я?! Дайске прорвало. Его трясло от страха и ярости, дикая истерика мешала дышать, слёзы вообще застряли где-то в горле, а сжатые кулаки постепенно белели. Он прожигающее глянул на Кё, грозясь просто испепелить того взглядом. Но вокалист был абсолютно спокоен. Даже в такой ситуации его блаженность спасала от опасности быть растерзанным рассвирепевшим гитаристом. Тоору мягко погладил Андо по груди своими волшебными прохладными пальцами и тихо, с нотками строгости в голосе, прошептал. — Не кричи так, нас могут услышать, а я не хочу лишних вопросов. И вообще, пошли в гримёрку, попробуем замазать всё что ли… — Ты можешь мне доверять, — нарушил тягостное молчание Кё, когда они прикрывали дверь гримёрной, — только не смотри на меня так. Я объясню всё позже. Сейчас надо закончить с работой. Дайске стоял и тупо глядел на то, как вокалист не спеша, пуговица за пуговицей, расстёгивает себе рубашку, снимает её, аккуратно кладёт на кресло и начинает рыться в многочисленных тюбиках, раскиданных по столу перед зеркалом. Голова гудела, как старый трансформатор в электробудке, всё опять начинало плыть перед глазами, а колени предательски задрожали. Он охнул и опустился в кресло, чтобы предотвратить риск падения на пол от усталости.. Тоору это предпочёл не заметить и с холодным спокойствием принялся искать хоть какое-нибудь маскирующее средство. — Ничего нет, — сердито буркнул он, садясь на подлокотник кресла, где покоился Дайске, — придётся сказать, что я себя плохо чувствую и отменить съёмки. Дай почувствовал неслабые угрызения совести, ведь подобное решение для Кё вещь не из простых. Он как никто другой любил свою работу и всё, что было с ней связано. И признавать своё поражение ему было очень тяжело. — Прости… — выдавил гитарист, предпринимая попытку обнять Тоору, тот слегка напрягся, удивлённо взглядывая на мужчину и будто не веря в то, что он хочет сделать. — Ты серьёзно? – спросил Кё, слегка склоняясь к Дайске. — Что? — Серьёзно хочешь обнять меня? Андо решительно протянул руки к талии вокалиста и крепко прижал его к себе. Такого ответа было достаточно. Они сидели минут десять, просто обнявшись и слушая сердцебиение друг друга. Для Дайске время перестало существовать, оно превратилось в поток сумбурных мыслей о том, как же хорошо ему рядом с этим не перестающим удивлять человеком, как удобно пристроилась его лохматая и пахнущая лаком голова на сгибе шеи, а руки гитариста в свою очередь идеально подходили для талии Кё. Снова ему показалось, что мозайка, составленная из их тел, наверное и есть то, к чему всю жизнь стремился Андо. Просто сидеть и чувствовать, как кто-то с поразительной лёгкостью прижимается к нему, будто бы дополняя собой и устраняя пустоты внутри. Больше никаких мыслей о педерастичности, глупых предрассудков, сомнений, даже угрызения совести куда-то делись. Он потянулся, чтобы коснуться губами щеки Кё и жадно втянул в себя аромат его кожи. Какой-то непонятный, ещё не знакомый доселе, но уже такой родной, запах наполнил его лёгкие. Тоору слабо пошевелился и поднял голову. «Мне явно надо менять свои представления о красоте…» — подумалось гитаристу, когда он взглянул на Кё. Раньше этот мужчина казался ему не то чтобы несимпатичным, даже страшненьким. Он будто нарочно себя уродовал и всячески хотел показать с нелестной стороны. А сейчас всё было совсем по-другому, настолько завораживающе, что прижимаясь к его губам своими он позволил себе маленькую сентиментальность: — Ты ужасно красивый, Кё… — тот тихо вздохнул, сильнее обвивая шею гитариста обеими руками и не давая отстраниться, и постепенно вовлёк в тёплый и первый их поцелуй. Но тут их нежности прервал настойчивый стук в дверь, за которой тут же раздался знакомый голос: — Кё, открой, эй, у меня для тебя новости. У Дайске внутри всё похолодело. Лидер, а это был именно он, непременно догадается о том, что они тут делают. Но Тоору не дал ему запаниковать. Мягко завершив поцелуй, он поднялся с кресла, наспех застегнул рубаху и пошёл открывать дверь, сделав знак Андо, чтобы тот следовал за ним. Ожидая самого худшего, гитарист угрюмо последовал к Кё. На пороге действительно стоял Каору и улыбался, вид у него был донельзя довольный, но в то же время усталый. Взглянув на нарисовавшуюся в дверях парочку, он всё понял. Конечно, даже если эти двое не держались за руки, они явно были вместе. Дай стоял чуть в стороне, явно волнуясь и не желая выдавать себя, а вот Кё ничуть не стеснялся того, что Каору может заподозрить неладное. — Съёмки закончены, ребят, — с нескрываемой радостью выдал тот, — фотограф заболел и можно расползаться по домам. Кё, у тебя рубаха неправильно застёгнута, ты пуговицу пропустил. Он похлопал опешившего от подобных слов гитариста по плечу и отправился восвояси. Уже садясь в машину и заводя мотор, лидер вспомнил, как горели глаза Кё, когда тот вываливался из гримёрной. Ему был знаком этот одурелый и маниакальный блеск. Когда группа только-только начинала набирать обороты, а это было в не таком далёком 2001 году, Кё однажды напился у него дома, где периодически зависал на погостить, и когда Каору зашёл в комнату, тот набросился на него с пьяными поцелуями. Лидер не растерялся и ответил на ласку с такой же пылкостью. Оба мужчины были голодны до любовных утех, однако до секса не дошло, они помнили, что нельзя рушить дружбу такими отношениями. С того момента повелось изредка наведываться друг к другу, размеренно напиваться до расслабления и падать на диван или кровать, давясь неистовыми поцелуями и жадно тискаясь. Только Кё, в какой бы стадии опьянения он не был, часто первым заканчивал эту игру, резко, ни слова не говоря, вставал и уходил. Каору знал, раз так поступает их солист, значит, так и надо. Так будет правильно. Он нередко стоял у окна, провожая взглядом невысокую фигурку, которая растворялась в ночи подобно какой-то пьяной галлюцинации. Ребята взрослели, их обжимания постепенно начинали раздражать, поцелуи, раньше такие желанные и горячие, переросли в блажь по молодости, и они оба стали забывать об этих встречах. Было, конечно, и такое, что кто-нибудь из них признавался в любви, только очень тихо, чтобы не было слышно. Им обоим было страшно за их святую дружбу, которая могла вмиг превратиться в прах, сгораемая на алтаре более пылких чувств. Этого нельзя было допустить, как бы их не тянуло друг к другу. И вот сейчас, когда Тоору стоял рядом с Дайске, и его глаза светились, как и раньше, лидер невольно вспомнил пропахшие алкоголем и потрясающим парфюмом Кё вечера. Ему даже вспомнилась текстура губ солиста: мягкая, будто бархатная, на нижней губе небольшой холмик, натёртый фильтром сигареты. Тяжело вздохнув, как будто скорбя по чему-то безвозвратно ушедшему, Каору решительно повернул ключи в замке зажигания и, резко сорвавшись с места, понёсся по шоссе к своему дому, подумывая о том, что неплохо было бы залечь спать на несколько суток. В то время как лидер-сан мчался по дороге домой, Кё с Дайске лишь вяло выбирались из студии, так как вокалист проявил поразительную медлительность. Пока он переодевался из костюма в свою повседневную одежду, Андо успел заскучать. Потом вокалист вспомнил о том, что что-то забыл в гримёрке, потому пришлось возвращаться на полпути обратно. Затем ему приспичило прощаться со всеми, кто попадался им на пути и обязательно за руку, а Дайс начал понемногу закипать. Всё бы ничего, только ужасно хотелось спать, а ему ещё машину вести. Уже запрыгивая в салон автомобиля, Тоору вдруг выдал, что оставил ещё где-то очередную вещь и уже хотел было бежать обратно, но Андо на него посмотрел с такой выразительностью, что всё желание мигом улетучилось. Пока машина шуршала шинами по асфальту, оба мужчины, находящиеся в салоне молчали. Каждый был погружён в глубочайшие раздумья, один так вообще задремал, уронив голову на плечо и изредка стукаясь светлой макушкой о стекло. — Кё? – Дайске опасливо коснулся пальцами лба вокалиста, чтобы откинуть с него чёлку. Тот слабо пошевелился и открыл глаза, сразу зажмуриваясь от яркого света в салоне, — мы приехали, кажется. — Угу.. – Кё сладко зевнул и потянулся, от чего футболка на нём задралась, обнажая бледную кожу на животе. Он потёр кулаками глаза, пару раз моргнул и закопошился, вылезая из салона. Дай последовал за ним, активировал сигнализацию и юркнул в подъезд абсолютно обычной многоэтажки, каких в Токио сотни. Тоору жил на седьмом этаже и каждый день преодолевал лестничные пролёты пешком, и даже умирая он бы не отказался от этой привычки. Вот и сейчас, когда Андо пошёл вызывать лифт, окликнул его и сказал, что живет не так уж высоко, чтобы кататься на элеваторах. Гитарист ему поверил, но уже после третьего пролёта заподозрил неладное. Когда Кё открывал дверь в свою квартиру, Дай был уже на последнем издыхании и мысленно обругивал виновника торжества последними словами. — Заходи, — тихо бросил Тоору, переступая порог и скрываясь в недрах своих владений. Андо прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Создавалось впечатление, что они ошиблись квартирой. В ней не было окровавленных трупов, стен исписанных проклятиями, мистических артефактов, бросающихся с порога озверевших псов или же бесшумно скользящих по стенам скорпионов и пауков. По крайней мере так представлял Дай обитель их вокалиста, а так как никто ещё ни разу дома у него не был, сказать толком о том, что внутри не, могли. На самом же деле его взору открылся широкий светлый коридор с песочной краской на стенах, ковром, постеленным у входной двери, рядом с которой стояло трюмо с большущим зеркалом. Столик перед ним был завален всякой мелочью и тюбиками неизвестного содержания. Чуть дальше располагалась вешалка. И всё, голые стены с дверьми, ведущими в кухню, гостиную и, конечно, спальню. Туалет с ванной оказались как-то вообще странно на отшибе. Заглянув во все комнаты попеременно, но так и не найдя хозяина, Дай занервничал. — Я тут! – донёсся до него голос со стороны кухни, вероятно Кё услышал, как истерично гитарист хлопает дверьми, — садись за стол и ужинай. Пока не поешь, я не буду с тобой говорить, — и, оставив на столе тарелку с тостами (когда только он успел их приготовить?) и чашку свежеесваренного кофе, удалился в неизвестном направлении. Андо помялся с минуту, очень уж неудобно было ему объедать Тоору, но потом чувство голода взяло над ним верх, он уселся на высокую табуретку и с жадностью принялся за тосты, умяв их все до единого. После сытной трапезы вставать очень не хотелось, сытость и усталость навалились на Дайске разом, поэтому он просидел минут двадцать, как приклеенный к одному месту. Только услышав, как хлопнула дверь одной из комнат, он опомнился и пошёл искать вокалиста в его мудрёной квартире. В гостиной его не было, промежуточной комнате между ванной и кухней тоже, поэтому оставалась спальня, куда он и отправился. Последняя оказалась большой и полупустой квадратной коробкой, с фотообоями на стене в изголовьи кровати, которая очень впечатлила гитариста своими размерами. Рядом с ней стоял чайный столик с брошенными на нём чашками и стопкой журналов, на полу валялась куча какого-то хлама и включённый в розетку ноутбук, в каждом углу было по этажерке, а шкаф представлял собой какие-то врата в иное измерение, таким глубоким и внушительным он был. И вот посреди всего этого минималистического совершенства лежал Кё, раскинув руки по бежевым простыням кровати и блаженно запрокинув голову. — Ты обещал мне всё рассказать… — неуверенно начал Дай, делая шаг в комнату, и разглядывая, что было на постели, кроме мужчины. На ней же небрежно валялась одежда, какие-то книжки, диски, игровая приставка и, к большому удивлению Андо, гитара. Но больше всего поражало то, как всё это умещалось на одной поверхности. Пока он прикидывал, каков реальный размер спального ложа, Тоору зашевелился, приподнял голову и, наконец, изрёк. — Ага, сейчас, одну минуту. Ловко перепорхнув через эту кучу вещей и чуть не потеряв по дороге красное полотенце, обмотанное вокруг бёдер, чем вызвал мгновенное слюноотделение у Дайске, хозяин беспорядка принялся этот самый беспорядок разгребать. Взвалив на плечо гитару и нагрузив себя горой шмоток, он принялся сновать по комнате, умело распихивая вещи по своим местам. Не прошло и пяти минут, как Кё освободил пространство на своей кровати и устало сел на край. — Нам предстоит долгий разговор, — начал он как будто издалека, — так что садись рядом и слушай. Андо молча повиновался, опускаясь на гладкую шёлковую поверхность постельного белья, и подумал, что какой Кё всё-таки неженка, раз позволяет себе такое роскошное ложе. Тот дотянулся до тумбочки и схватил с неё пачку сигарет, полотенце же поспешило развязаться, сползая с пояса и обнажая узкую тазовую кость, часть бедра… — Дайске! Гитарист вздрогнул и вжал голову в плечи. Слишком уж увлекательным ему показалось разглядывание тела Тоору, чем его рассказ. — Ага?.. – сумрачно отозвался он, поднимая на Кё глаза, — прости, я отвлёкся. Ниимура, кажется, ничуть не был расстроен тем фактом, что его не слушают, наоборот, он заулыбался и, как бы между прочим, заметил — А ты такой же, как и всегда. — В смысле? – не понял Дай. — Такой же, каким был, когда я в первый раз тебя увидел. Помнишь нашу встречу? — Не очень… — А я её запомнил очень хорошо. Тогда все ходили притихшие и боялись Каору поперёк слово вставить, один ты хорохорился и всячески выделывался, привлекая на себя внимание лидера. Ничего вокруг себя не замечал. Знаешь, сколько затрещин мне досталось от твоей жестикуляции? Лучше бы тебе этого не знать, я думал, что сотрясение мозга получил. — Э… — начал Андо, — это… извини что ли. — Ничего, столько лет прошло уже, — улыбнулся ему в ответ Кё, сделал щедрую затяжку и выпустил струйку голубоватого дыма в потолок, слегка дёрнув подбородком, — тогда меня ещё никто так не злил, как это делал ты. Дайске то, Дайске это. Лидер был от тебя без ума, в то время как я лопался от ревности и старался изо всех сил переключить на себя его внимание. Но всё было бесполезно. Меня раздражало в тебе всё: манера говорить, смех, улыбка, походка, цвет твоих волос, причёска, одежда, запах, сигареты и даже, чёрт побери, просто упоминание твоего имени выводило меня из себя. Но я твёрдо решил не поддаваться своей злости, а тихо терпеть. Я привык это делать, — он вздохнул и на пару секунд замолчал, собираясь с мыслями, — это уже на подсознательном уровне. Когда меня начали избивать в семье, я поначалу давал отпор и отвечал взаимностью, но что может сделать пятилетний ребёнок против взрослого мужчины? Приходилось держать язык за зубами, даже когда позвоночник трещал под ударами отцовской пряжки. — Тебя били в семье?.. – с довольно глупым выражением лица спросил гитарист, для которого насилие над детьми казалось чем-то фантастическим и нереально чудовищным. За всё детство его ни разу не шлёпнули, не то чтоб говорить о таких серьёзных вещах. — Ага, — вполне спокойно отозвался Кё и повернулся к нему спиной. Вдоль выступавших позвонков тянулись какие-то белесые следы, а у лопаток явственно выделялся рубец в виде двух чуть смещённых прямоугольников. Дай догадался, что это были следы от пряжки, — чем старше я становился, тем больше мне доставалось. Но я не о том сейчас. — Как ты так можешь спокойно говорить о том, что тебе причиняло боль? – изумился Андо. Его всегда поражало холодное и отстранённое спокойствие, которым веяло от Кё, когда он говорил о совершенно жутких вещах. — Как видишь – могу… Это иногда меня пугает, но я смирился. Всё позади. Тем более, я уже не такой, каким был раньше. Ну так вот, — он затушил бычок в пепельнице и закурил вторую сигарету, — я остановился на том, что терпел твоё присутствие в коллективе. Когда ушёл Кисаки, я тайно мечтал о том, чтобы на его месте оказался ты. А как только наша группа начала обзаводиться поклонниками, ты вовсе стал невыносим. Ходил напыщенным индюком, на которого девчонки гроздьями вешались. Господи, как меня это злило. Я думал о том, что однажды наберусь храбрости и расквашу твою смазливую физиономию. Андо сидел и слушал всё молча. Он просто не знал, что ему делать. Послать Тоору, дать ему по шее и уйти, или разрыдаться от того, что он действительно так жалок? Тем более, Кё произносил всё без ненависти в голосе, а монотонно, будто извлекая былые чувства из памяти. Видимо всё было не совсем плохо. — А потом ты пропал. Не пришёл на репетицию. Все, конечно, встревожились, но мне было по боку. Каору сказал, что у тебя перелом в ноге и ещё что-то, короче, ты сломал ногу и ещё недели три не сможешь здесь появляться. Как же я торжествовал. Наконец-то не надо будет беситься при виде тебя. Так продолжалось с неделю, я буквально преобразился и порхал от радости. Но уже после первых выходных я почувствовал себя неладно. Как-то пусто было в студии, никто не смеялся, все ходили немного загруженные. Но, конечно, когда Тотчи, Шинья и Каору поехали в больницу навещать тебя, я сказал, что плохо себя чувствую и остался на ночь в пустом офисе. Тяжёлая ночка выдалась, конечно, меня изнутри буквально что-то раздирало беспощадными клешнями, так мучила совесть за то, что я не составил своим друзьям компанию. Мне казалось, что я утратил какую-то важную часть себя, поэтому и чувствую полость в душе. На следующий день я поехал к тебе… — И заснул в моей палате, — закончил за него Дай. Он отлично помнил тот день, когда к нему приехал Тоору. Всклокоченный, вялый, с жуткими синяками под глазами, опухшим лицом. Ничего не привёз, ничего не сказал, а просто сел рядом и принялся смотреть на распростёртого на койке мужчину. А затем отключился. Андо не хотел его будить, но в скором времени пришла врач, и Кё пришлось покинуть помещение. На прощание он даже не обернулся, а потом приехал на репетицию зареванный. Это Дайске узнал уже от Тошии. — Ты помнишь… — вокалист просиял и тихо рассмеялся, впервые его можно было увидеть таким счастливым, — да, я вёл себя как идиот. Но по другому не мог и не умел… Так было всё глупо. А ещё глупее, когда я начал ревновать тебя ко всем твоим многочисленным подружкам. Конечно, куда мне до них, все как одна – высоченные, стройные, с голливудскими улыбками и пудовыми сиськами. Вот скажи мне, чем тебе нравится большая грудь? — Ничем… — буркнул Дайске, всё ещё поражаясь повествованию и неожиданным вопросам Кё. — Ладно, это не важно. Но потом и постоянная ревность переросла в привычку, и я стал тебя ещё больше ненавидеть. Весь мир был против меня. Только этим миром являлся ты. Я не мог без тебя и рядом быть тоже не мог. Ты думаешь, почему у меня был всегда такой равнодушный вид? Чтобы ты поскорее от меня отошёл. Не мозолил глаза. Злость была куда сильнее привязанности. — Нет, погоди… — Андо ничего не понимал, — Как вообще это могло быть? Как можно ревновать того, кто тебе противен? — Меня неумолимо тянуло к тебе, Дайске. Только когда ты кого-то любишь так сильно, ты можешь его ненавидеть с такой же силой. — Охуеть… — тихо выдохнул гитарист и схватился за голову, — так значит всё это время ты любил меня, но не отдавал себе отчёт о том, что это так? — Да, — Кё кивнул, — только я потом понял, в чём моя проблема и почему я не могу смотреть ни на одну девку, они мне так опротивели. А ещё твои поклонницы… Я знал, что всё скрытое однажды вырвется наружу, только не догадывался о том, что придётся ждать до сегодняшнего дня. Да и сегодня было всё слишком неожиданно. — Да уж… Но почему ты не признался мне во всём? Зачем тебе было себя мучить? — Зачем мне было тебя мучить, Дайске? Ты гетеросексуальный самодостаточный и успешный мужчина, к чему тебе мои бредни? — Но всё же… Ну не знаю… Я бы как-нибудь… — Андо замялся. Буквально вчера подобное признание повергло его в не меньший шок, но плюс ко всему вызвало отвращение. Только как теперь после того, что произошло между ними, отрицать своё влечение к мужчине? — Настоящая любовь никогда не кричит о себе. Она сидит и ждёт своего часа. Не мешает. Не лезет туда, куда не просят. Терпеливо выносит все удары судьбы. Вот что такое настоящая любовь. — Да ты ебанутый на всю голову, столько времени терзать себя… Вот хуйня… — Дайске не дал закурить Тоору уже чертвёртую по счёту сигарету, перехватил его руки и подтянул за них к себе поближе, — а ещё я со своим недотрахом, прости меня, Кё, бога ради прости… — Твой этот недотрах сблизил нас, разве нет? – прошептал Кё и испугался. А вдруг Даю и вправду от него нужен только секс, что теперь? Но тот будто почувствовал настороженные мысли вокалиста, мягко взял за подбородок двумя пальцами и, пристально глядя в глаза, сказал: — По правде говоря, ты меня всегда привлекал. Я не такой тонкий психолог, как ты, и не знаю, может быть, я тоже всё это время любил только тебя, а бабы нужны были только для того, чтобы отвлечься. Только вот когда ты случайно до меня дотрагивался, меня как током шибало. Такое классное чувство. Тоору молча глядел в ответ и улыбался. Он просто не мог поверить в своё счастье. Всё могло бы закончиться скандалом и даже дракой, а тут… — Если честно, мне не верится, что я могу спокойно сидеть на своей кровати и жаться к тебе, Дай. Наверное, мне уже не сосчитать сколько раз я мечтал о подобном. — А мне не верится в то, что я нашёл того, с кем готов поделить жизнь, — растерянно пробормотал Андо, крепче сжимая объятия, — то есть… В общем, я совсем не силён в признаниях. Только скажи. Ты ведь однажды заявил, что тебе лучше быть одному, чем с кем-то… Что тебе так лучше, когда никто не лезет в душу. Почему сейчас всё иначе? — Если ты привык быть один, это вовсе не значит, что тебе это нравится. Сейчас всё, абсолютно всё будет иначе. И я надеюсь на то, что так будет продолжаться всегда… Я просто не переживу, если тебя не будет рядом. — Нет, Кё, я никуда от тебя не денусь, — серьёзно сказал Дайске, снова заглядывая в чудесные тёмные глаза, которые выдавали во взрослом мужчине его наивную детскую натуру, — потому что только ты смог принять меня таким, какой я есть. Ниимура молчал. Сердце, казалось, превратилось в шар в карамболе, гулко билось о рёбра и грозило выскочить из груди при любом удобном случае. Наконец, он тихо прокашлялся и потянулся за очередной сигаретой, но Андо его опередил. Выхватив полупустую пачку из рук, он поцеловал Кё в предплечье, аккурат в татуировку изображавшую бабочку, мягко потянул к себе, укладывая на грудь, и тихо шепнул над утыканным серебряными серьгами ухом: — Ты слишком много куришь. Береги себя, милый. От последней фразы кожа Тоору покрылась мурашками и он беспомощно вжался в Дая. Его потряхивало не то от страха, не то от радости, пульс вообще выбился из-под контроля, дыхание стало редким и осторожным. Он очень боялся пошевелиться. Вдруг Дайске растает в воздухе, как обычная галлюцинация? Но тот не исчезал, а лишь умиротворяющее поглаживал по спутанным и влажным волосам. — Ты мне так и не сказал, о чём ты думал, перед тем как мы пошли в туалет, — пробормотал Кё, перемещая тяжёлую, от переполнявших её мыслей, голову к Даю на плечо. — О том, какая у тебя классная задница, — отозвался тот, уже окончательно смелея. — И что, действительно классная? — О-о-очень… — протянул Андо, забираясь пальцами под полотенце и мягко поглаживая по гладкой коже бедра. После душа она казалась поразительно мягкой и податливой, буквально тающей под прикосновениями. Кё не отстранился, наоборот, теснее прильнул к нему, обнимая за шею обеими руками и чуть приподнимая голову. Дай двинулся дальше, осторожно убирая с бёдер полотенце и мягко притягивая за них к себе, явно намериваясь посадить себе на колени. — Погоди… — неожиданно прервал его Тоору, — я не вынул кофеварку из розетки. Андо только глазами захлопал вслед отдаляющейся от него голой задницы. Ничего себе хозяйственный у них солист. Только, как выяснилось по его возвращении, ещё и очень пылкий. В один прыжок преодолев расстояние от двери до кровати, он забрался на неё, падая на спину и увлекая за собой опешившего Дайске. Пока тот соображал, что происходит, Кё уже стащил с него толстовку и старательно усыпал грудь поцелуями. Было видно, что он не особо-то и опытен в этом деле, потому что постепенно губы стали жёсткими, и вместо нежных касаний, кожу Андо обожгли укусы. Слегка вздрогнув и выходя из транса, он решил занять рот Кё поцелуем, чтобы тот немного отвлёкся и перестал калечить не привыкшего к подобному выражению чувств гитариста. Напрасно Дай думал о том, что тот не умеет целоваться, наоборот же, он делал это ничуть не хуже него самого, умело подстраиваясь под настроение любовника и с невероятной нежностью лаская его губы. Какое-то неуловимое волшебство было в этом распростёртом под гитаристом теле, от него исходила какая-то потрясающая энергия, обволакивающая разум мягким пологом и насыщая воздух вокруг своей магией. Андо уже почти отключался, погружаясь в этот наркотический дурман, но мысль о предстоящем сексе мгновенно вернула его к реальности. Ведь Тоору сам не против приставаний, даже наоборот проявляет инициативу. — Ты чего? – испуганно прошептал он, цепляясь руками за шею Дайске и заваливая его на себя. — Просто такое странное чувство… Впрочем, не важно, — попытался отговориться Андо, но тут же встретился со строгим взглядом Кё. — Нет, ты скажи, — он уже садился на кровати и отпускал руки, — тебе противно находиться со мной? — Что ты… Дело не в этом… Просто, от твоих поцелуев у меня в голове стало как-то совсем легко, будто все мысли разом исчезли, и осталось только ни с чем не сравнимое спокойствие. Это так здорово, но только я тебя дико хочу, поэтому не могу пока расслабиться окончательно. Кё рассмеялся, обнимая ораторствовавшего гитариста за лицо и нежно, без языка, целуя в губы, затем он слегка потянул на себя зубами нижнюю, чмокнул в подбородок и скользнул по шее, будто стилетом, даря очередную порцию тёплых поцелуев. Дай задрожал и запрокинул голову, напрашиваясь на продолжение ласк, сам снова обнимая приподнявшегося над матрасом Тоору за бёдра и нежно наглаживая ягодицы. Подбадриваемый тихими вздохами Кё, мужчина совсем обнаглел и позволил пальцам скользнуть между чуть разведенными ногами и коснуться туго сжатого и наверняка ещё ноющего от недавней боли сфинктера. Тоору вздрогнул, но не отстранился, только крепче прижался губами к груди, которую он так тщательно украшал засосами, что у Андо сердце уже готово было выпрыгнуть от подобных ласк. Не особо церемонясь, Дай всё таки решил надавить на вход одним пальцем, что получилось не сразу, Тоору непроизвольно зажал бёдрами ладонь и е выпускал до тех пор, пока Дайске не оставил свои попытки проникнуть внутрь. Кё ещё не был достаточно возбуждён, чтобы повторять свой недавний подвиг. Андо убрал руки и, будто извиняясь, провёл горячими ладонями по спине вверх-вниз, чувствуя, как выгибается под ними столь желанное тельце, затем зарылся пальцами в волосы на затылке и склонил к себе, касаясь губ Тоору своими. — Расслабься, — шептал он в перерывах между поцелуями и поглаживая Кё по голове, — расслабься и доверься мне. Дождавшись, когда до вокалиста дошёл смысл сказанного и он слабо кивнул, соглашаясь, Андо осторожно уложил его на спину и принялся тихонько целовать шею, точно так же, как несколькими минутами ранее это поделывал сам Тоору. Ему нравился странноватый привкус его кожи, что-то между коньяком и лимонным соком. Дай впоследствии догадался, что это было от одеколона, которым пользовался Кё. Кё тихо стонал, бездумно водя ладонями по широкой спине Андо и счастливо улыбался, не веря в происходящее. Ему было всё равно на то, что в скором времени он снова ощутит резкую разрывающую внутренности боль, которая, по его мнению, была особенной. Чем-то вроде испытания, за преодоление которого его ждала наивысшая награда. Даже в такие моменты Тоору ухитрялся думать о каких-то символических и посторонних вещах, которые его ничуть не отвлекали. Тем более, отвлечься было попросту невозможно, когда тебя ласкает такой опытный любовник, как Дайске. Последний же тщательно растирал пальцами соски Кё, одновременно зацеловывая его живот, стараясь не задевать старые следы от укусов, но увлёкся, одурманиваемый томными вздохами, и уже меньше чем через пять минут Тоору всего трясло от нетерпения. Его член, жёсткий до невозможности, подрагивал от экстремального сердцебиения и настойчиво требовал к себе внимания, но Дай даже и не думал пока прикасаться к возбуждённому органу. Он пылко целовал Кё напряженный низ живота, внутреннюю сторону бёдер, благополучно минуя гениталии, до тех пор, пока тот не взмолился. Тогда Андо всё-таки решился, сочтя сладострастные завывания любовника как сигнал к действию. Он снова осторожно надавил пальцем на вход, ожидая реакции Кё. Тот застонал, прогибаясь в спине и запрокидывая голову, подался бёдрами наверх и замер в сладостной судороге. Подстёгиваемый желанием и открывшийся перед его взором картиной, которую нельзя назвать не иначе как соблазнительной, Дай наспех стащил с себя джинсы вместе с нижним бельём до колен, чуть шире развёл ноги Кё, чтобы можно было удобнее расположиться между ними и, стараясь не особо быть резким, плавно ввёл сзади головку. Он чувствовал, как протестует организм Тоору, но знал, что тот будет терпеть, поэтому едва сдерживаясь от желания насадить на себя это невыносимо горячее и узкое лоно, начал постепенно растягивать отчаянно сжимающиеся вокруг члена мышцы, раз за разом проникая глубже. Конечно, Тоору было очень больно, но он знал, на что идёт, поэтому терпел всё, стиснув зубы, а когда боль начала отступать, невольно принялся подаваться бёдрами наверх, подстраиваясь под ритм Дайске и приводя его в восторг своими действиями. А Андо в этот момент он снова думал о том, что они идеально подходят друг другу. Как те самые кусочки мозаики. Ведь никто и никогда так крепко не сжимал его внутри себя, пускай даже это и физиологическая особенность, но Даю хотелось думать совсем иначе, ведь вцепившийся в него мёртвой хваткой Кё, казалось, так хотел показать, что никуда не отпустит. Гитарист в ответ тесно прижимал к себе извивающегося и так соблазнительно стонущего Тоору, буквально растворяясь в жаре его тела и забывая обо всём на свете, кроме него самого. Минут через двадцать они угомонились, в изнеможении растягиваясь подле друг друга и подрагивая от ещё не сошедшего оргазма. Тогда Дайске готов был поклясться, что это были лучшие минуты его жизни. Ощущать, как под тобой бьётся в судорогах от наслаждения и цепляется за твои скользкие от пота плечи безумно влюблённый в тебя человек, и знать, что это чувство более чем взаимно, слышать его восторженные вздохи и любовный сбивчивый шёпот, а потом прижимать к себе его уставшее тело, будто снова пытаясь соединить с собой, это ли не есть счастье? «Каким ты стал сентиментальным и чутким, дружище», — одобрительно шепнула ему совесть и затихла. Андо же тихо рассмеялся на такое замечание, крепче прижал к себе ежащегося и, кажется, задремавшего Кё и тихо спросил: — А ты не думаешь о том, что наши отношения начались как-то слишком вульгарно? — Чего?.. – так же сонно отозвался Тоору, начиная возиться и сильнее прижимаясь к груди любовника. — Ну там… Секс в туалете, теперь это… Как-то немного пошловато вышло… — Нет, я про то как ты назвал начало. — Вульгарными? — Да… Вульгарность. Так, кажется, называется наш новый альбом?.. — Эм… Ну да… Но Кё… Только Кё не слышал. Он уже вовсю сопел, как маленький ребёнок, прижимаясь щекой к Дайске. Умилившись спящим Ниимурой и крепче его обняв, он сам откинулся на подушку и постепенно погрузился в объятия Морфея. Когда Кё открыл глаза, в комнате стояла ночная темнота. Он повернулся на один бок, затем на второй, пошарил руками по бокам от себя, на секунду замер и потом рывком сел на кровати. Рядом с ним никого не было. На будильнике, что стоял на прикроватной тумбочке значилось 02:55. Из кухни доносилось какое-то гудение, о происхождении которого догадаться спросонья не было возможности. Выходит, ему всё приснилось… Тяжело вздохнув, Тоору решил залечь обратно спать, но тут он обратил внимание то, что был абсолютно голый. Только он помнил, что накануне ложился спать в нижнем белье. Наспех натянув на себя одни из сваленных в кучу у шкафа плавок, он поспешил на звук, теша себя надеждой, что всё-таки это был не сон. Пройдя по коридору, Кё понял, что гудение доносилось из ванной, кто-то принимал душ. — Дайске… — тихо простонал он, чуть не лишаясь чувств от счастья, — Дайске, это ты… Андо не слышал его голоса из-за шума воды, поэтому продолжил мыться дальше, не подозревал о том, что на него бессовестно пялятся в щель, образовавшуюся из-за приоткрытой двери. Не помня себя от радости Кё ещё пару минут потоптался на месте, любуясь распаренным от горячей воды телом Дайске, затем развернулся и пошёл его дожидаться на балкон. Он встал у чугунной ограды и стал напряжённо вглядываться в неоновый сумрак ночного Токио. Под его ногами сновали огоньки проезжающих по шоссе машин, переливались тремя цветами светофоры, приглушённо отдавались смех и разговоры прохожих. На небе царственно сияла почти полная Луна, свет которой был куда естественнее, чем холодное мерцание какой-нибудь вывески. Слабый ветерок ласково трепал ещё влажные после душа волосы Кё, от чего он оторвал руку от решётки и рассеяно провёл ладонью по голове. Всё было поразительно спокойно, душу больше не сковывало ледяное чувство пустоты, а в животе щекотало при одной мысли о Дайске. У него самого в голове не укладывалось то, что сегодня произошло. Так всё быстро, будто навёрстывая годы одиночества. Слишком быстро, чтобы воспринимать спокойно. Кё взял из лежащей на картонных коробках пачку сигарет и закурил. Бывают ночи, которые стоит проводить лёжа на диване и читая книжку. Или же сочиняя музыку. А бывают такие особые ночи для подумать. Когда Андо заснёт, а это произойдёт быстро, утомлённый долгим днём и душевными потрясениями, мужчина провалится в сон, как только его голова коснётся подушки; Кё тихонько ляжет ему на грудь и начнёт думать, слепо глядя в темноту перед собой. А потом и сам заснёт, убаюкиваемый размеренным сопением гитариста. Но все планы разрушились, как только его голой груди коснулись тёплые руки, крепко стиснули в объятиях и привлекли к себе. Упираясь спиной в тёплое тело, он чувствовал, как жёсткие мозолистые от гитарных струн пальцы ласково скользят по коже, растирают соски, поглаживают по рёбрам. Затем Дай потянулся к поднимающейся ко рту руки Кё, мягко вырвал сигарету и поцеловал его тёплую ладонь. После этого прикосновения вокалист понял – Андо не даст ему заснуть до самого рассвета. — Пошли со мной, — жарко выдохнул тот у Тоору над ухом, настойчиво водя ладонями по животу, — ты ужасно замёрз тут стоять, я тебя согрею… — Конечно… — отозвался он, странно улыбаясь в темноту перед собой. Ему подумалось, что ещё будет время для молчаливых размышлений. Теперь у него ещё больше, чем раньше, и он с удовольствием будет тратить его на Дайске, — конечно, идём.