***
Сюрпризы не прекращались и на следующий день. — Абрамова сказала, чтоб ты к ней зашёл, — обрадовала Карина, как только я появился на площадке. Такая просьба поступала ко мне впервые, так что я даже не знал, зачем ей понадобился. Как и прошлым утром, я постучал и, выждав несколько секунд, с опасением открыл дверь. К счастью, парень уже успел загримироваться и сидел на диване, листая сценарий. Вчера мне не удалось так близко рассмотреть брюнета после инцидента. Сейчас же я видел, что все изюминки его образа, этакие «неправильности» вроде тонких губ и волевого подбородка, на самом деле являлись следствиями его истинного пола, которые скрыть невозможно, хоть и слой косметики отчаянно пытался. «Полина» выразительно посмотрела на меня, и я понял, что забыл закрыть дверь. — Я передумал. — Сейчас его спокойный голос звучал даже приятно, наверняка на восприятии сказывался образ. — Сколько длится твоя практика? — Ещё полторы недели. — Тогда с этого дня ты мой личный помощник, Антон Шастун, не отходишь от меня ни на шаг, чтобы был у меня на виду и ни с кем не разговаривал. В принципе это было логично (но, бля, личная свобода?): он мог следить за мной, чтобы я никому не проговорился, но это работало только на съёмочной площадке, на которой я хоть и проводил весь день, но потом всё равно ехал домой. Как он подстрахуется в том случае, если я чисто гипотетически расскажу обо всём своей семье? — Я... Вам правда не о чем волноваться, я буду молчать. Не то чтобы я всю жизнь был честным человеком и жил по совести, но сейчас я понимал, что необходимо сохранить чужую тайну, о которой, если судить по рьяной защите, никто, кроме меня, здесь не знал. — Шантаж? Это хорошо, правильно. Что ты хочешь, Антон Шастун? Деньги? Свой проект? Одним полушарием я пытался отследить его логическую цепочку, а вторым — думал, как выбраться из ямы, в которую он только что меня толкнул. — Я не пытаюсь тебя шантажировать, я просто хочу сказать, что всё понимаю и никому ничего не скажу. Ты можешь мне поверить. Парень кивнул, и я неосмотрительно расслабился. — «Тыкать» будешь в жопу, а на съёмочной площадке обращаешься ко мне исключительно на «вы», понял? — и, не дождавшись от меня какого-либо ответа, добавил: — Это была твоя первая и последняя возможность получить с этого какую-то выгоду, теперь любой шаг не в ту сторону сразу пойдёт тебе в ущерб. Ты же хочешь закончить свою шарагу и когда-нибудь найти работу? Вот и славно. А сейчас метнись мне за ванильным капучино.***
С того момента я зажил как ебучий эльф Санта-Клауса, который ещё и попал в секс-рабство. Серьёзно, так меня не дрючили ни в кошмарах, ни наяву, и сомневаюсь, что когда-нибудь будут, потому что... ну, я реально стал его личным помощником. Хоть и объём моей работы убавился, но качество её выполнения резко возросло. Съёмочная группа теперь смотрела на меня по-другому. С уважением, негодованием и даже завистью. От той же Карины узнал, что Абрамова всегда держалась особняком и ни о каких личных помощниках и речи не шло, поэтому — когда таковой появился — мной заинтересовались. Наверное, парень и сам понимал, что его план (который до сих пор был понятен ему одному) вёл к совершенно противоположному результату. Теперь, когда я всё время находился подле «Полины», со мной хотели общаться в пять раз сильнее, поэтому, наверное, он и срывался чаще обычного. — Как вас зовут? Я понимал, что его «сценическое» имя идёт далеко впереди него и от любого замолвленного за меня словца может решаться моя судьба в киноиндустрии. Так что мне бы молча делать, что просят, и не возникать, мысленно надеясь, что весь этот непонятный вброс вселенной закончится вместе с практикой. И я вполне был уверен, что это реально просто. Только вот я не учёл силу человеческого любопытства. Конечно, мне было интересно его настоящее имя, что он за человек, почему он этим занимается, кто ещё об этом знает. С одной стороны, было ясно как день, что чем больше подробностей я узна́ю, тем сложнее мне будет потом отделаться от этого. Одно дело знать, что Полина Абрамова на самом деле переодетый мужик, и совсем другое — знать детали. Потому что, как ни крути, такая информация несёт опасность. А с другой... Знаете, чем я себя оправдывал, когда, несмотря на свою негласную политику работать молча, спросил его настоящее имя? Меня коробило называть его в мыслях этот парень. Аргумент на десять из десяти. Как бы по-детски это ни звучало, но мне хотелось узнать хотя бы имя и всё. — Заткнись и делай своё дело, — послышался со спины голос этого парня. У «Полины» был перерыв между сценами, так что мы оба сидели в её гримёрке: он устроился с телефоном на диване, а я у зеркала чистил ему фрукты. Его ответ не удивил меня и не расстроил, только привёл в чувство. Информация о нём мне действительно не нужна была, потому что один вопрос порождает множество. А называть я могу его и любым другим именем. Например, Полиграф. Полиграфович. — Хватит ржать, бесит, — прошипел Полиграф. А чё? Ему шло. С одной стороны был той ещё псиной, а с другой — не ебаться каким графом.***
Сегодня был поистине чудесный день: птички поют, солнышко светит и дальше по списку, а всё потому, что Полиграф закончил съёмки пораньше и вторую половину дня я был предоставлен сам себе. Конечно, он бросил на меня пугающий взгляд перед отъездом, чтобы я не сболтнул ничего лишнего, но в этом не было необходимости. Не только потому, что я всё ещё был настроен хранить его тайну, но и потому, что съёмочная группа сама держалась от меня на каком-то расстоянии. Официоз так и чувствовался. Если ко мне с чем-то и подходили, то это сто процентов были какие-то изменения в графике Полины, я же её личный помощник. Раньше от молчаливого болтания по площадке спасала Карина, мы иногда обсуждали учёбу, она рассказывала, что ей действительно пригодилось из обучения в работе, а на что можно забить болт, и угощала батончиками. А сейчас она так истово интересовалась подробностями жизни Полины, что я не успевал отбрёхиваться. Почему она запирается в своей гримёрке? Почему носит закрытую одежду, у неё где-то татуировка есть? Почему она самостоятельно наносит грим? На все вопросы был один точный, как попадание в яблочко, сука, ответ. Но я молчал. Я помнил историю с Полиной Грей и утолять желание Карины посплетничать я хотел в последнюю очередь. Да и если говорить начистоту, этот парень меня чем-то зацепил. Бо́льшую часть времени он, конечно, был той ещё занозой в заднице, но когда он что-то листал в телефоне или с кем-то переписывался, его глаза добрели. Прощание с ребятами из съёмочной группы не заняло много времени, так что уже через пять минут я прогулочным шагом выходил из павильона в душную летнюю ночь. На бордюре, недалеко от въезда для транспорта, сидела сгорбленная мужская фигура и иногда прикладывалась к бутылке. Интересно, откуда взялся пьянчужка в этой глуши? Тем более один. Отбился от стаи, что ли? В общем, меня он интересовал так же, как Поучение Владимира Мономаха, но я почему-то не мог думать ни о чём другом, пока проходил мимо него. Это вот именно тот случай, когда тебя что-то волнует, только пока ты на это смотришь. — Антон Шастун. Не может, блять, быть. Этот голос я узнал сразу. Мужик распрямился, и я увидел помятое, но отдалённо знакомое лицо. Теперь мне трудно было поверить, что вот эта физиономия нездорового пропитошного цвета с проступившей щетиной и мутными глазами под слоем косметики выглядела Полиной Абрамовой. — Охуеть. — Не без этого, — согласился он и отставил полупустую бутылку. Он попросил проводить его к своей машине и заодно довезти до дома, если не сложно. Несмотря на то что он был пьян, брюнет вёл себя, на удивление, адекватно и взгляд был осмысленный, так что по дороге на парковку я всё же решил спросить (на всякий случай полушутливо): — Чего так надрались, батенька? — Боже упаси, какой батенька? Я тебя максимум на семь лет старше. — Ну а как мне к вам обращаться? Вы давеча не изволили представиться. — Мой странный старорусский говор неожиданно рассмешил его, так что я счёл это добрым знаком. — Меня зовут Арсений, можешь звать Арс. И давай на «ты», мы всё-таки не на площадке, да и я не в образе. Сначала Арсений рассказал, что его бросила девушка, и ситуация казалась бы смешной, если бы не была такой грустной. Она нашла в квартире некоторые вещи Полины и подумала, что он ей изменяет. Арсений не смог ей признаться, даже несмотря на более свободные нравы двадцать первого века. О том, что Полина Абрамова — это Арсений Попов, знали только его агент и теперь я, а он не хотел ещё расширять круг посвящённых лиц. Потом я довёз Арса до дома, и он предложил подняться. Он налил мне виски, чтобы хоть как-то стимулировать послушать потрёпанного жизнью актёра ещё, но, честно, я готов был слушать и без алкоголя. Арсений был совсем, совсем другим, и я хотел узнать его вне образа. Он рассказал, что держит свой театр, который не приносит прибыли, что Полина Абрамова спасает его от безработицы и что он хочет наконец покончить с ней, а заодно и с притворством. А я рассказал ему о себе, что учусь на втором курсе, что хочу когда-нибудь снимать кино и о своих самых глупых мечтах, чтобы тоже поделиться чем-то сокровенным. Мы просидели на его кухне до глубокой ночи, до предрассветных сумерек, до дна бутылки, и я уехал.***
После этого многое изменилось. Начиная с того, что по окончании практики Арс нанял меня, и я официально стал личным помощником Полины, и заканчивая... — Помоги застегнуть, — Арс вложил мне в ладонь тонкую золотую цепочку с подвеской в виде маленького плоского кругляшка и, повернувшись ко мне спиной, убрал волосы вперёд. Я заглянул в зеркало, перед которым мы стояли, и, как только убедился, что он сосредоточенно рассматривает свежий макияж, занёс украшение на шею. Покончив с застёжкой, я наклонился, чтобы оставить лёгкий поцелуй в чувствительной точке аккурат рядом с выступающим позвонком. Я почувствовал, как Арс вздрогнул от простреливших тело мурашек, так что ему пришлось упереться руками в стол, и поцеловал снова, на этот раз чуть правее. Он подставлял мне шею, и меня вело от аромата женских духов на ней. — М-м-м, Антон Шастун, мне на площадку через десять минут, — вопреки своим словам Арсений подался назад, впечатываясь задницей мне в пах и красноречивее любых слов намекая на продолжение. — Тогда закончим вечером у тебя. — Так нечестно, — констатировал он, когда моя ладонь скользнула вверх по внутренней стороне бедра, задирая подол платья. Не то чтобы я всю жизнь был честным человеком.