***
Ресницы дрожали во сне. Мерной пульсацией на виске отдавались сокращения сердца. Моу наблюдал, прислушиваясь к дыханию – уже сколько? Полчаса, час? Больше? Человек задремал у него на плече, неосознанно взявшись за его руку. Будто намеревался удержать. Зачем только?.. Людей оказалось сложно понимать, сложнее того – предугадывать. Их странный биологический вид наполнен таким количеством противоречий, что удивительно, как они при этом вообще способны мыслить. Тем более, мыслить здраво. Стефан... ненавидит его, но ждет. Хочет забрать его жизнь и хочет отдаться. Он обременён им, но с ним обретает свободу. И практически невозможно определить, какая из крайностей перевесит в следующий момент... но оттого интереснее каждый раз брать над ним верх. Как знать, может, поэтому Эбони всегда возвращается. Тихое дыхание, вдруг сбившись, замерло, и сухие до трещин губы жадно глотнули воздух. Снова и снова. Глаза под закрытыми веками заметались, бегло читая сон. Там, в удушающих путах своего кошмара, Стефан вновь умирал. Эбони множество раз становился свидетелем этого сна – почти во все другие ночи – и столько же раз прогонял его, обращая в глухую, лишённую образов тишину. Давая человеку покой. Вздохнув, он коснулся подушечками пальцев его седого виска и опустил ладонь на щёку, обнимая лицо. И вскоре доктор снова задышал ровно, черты его разгладились, напряжение медленно отпустило тело. Но Моу всё не убирал руку, задумчиво поглаживая тонкую белую кожу. – ...Вы, люди, такие чуткие. В этом есть своя прелесть. – Вы – нет? – Следствие развитой псионики. Эволюция выбирала тех, кто в состоянии держать свои чувства в руках... С возрастом мы черствеем. Это повышает шансы не выгореть и не сойти с ума. Недавний разговор возник из памяти одновременно с тактильным воспоминанием, настолько чётким, что Эбони блаженно прикрыл глаза, ощущая заново, как кончики подрагивающих тёплых пальцев ложатся на его скулу, соскальзывают на подбородок, на шею, на ключицу. И считанное им молчаливое "спасибо", что Стефан тогда вложил в это осторожное прикосновение, снова горько подкатило к горлу, осев на языке. Всё это... слишком... неправильно. Нелогично. Он раз за разом остаётся, чтобы отогнать один и тот же сон, и только потом возвращается на корабль. Объяснения нет. Ведь нет же, действительно. Недовольно сжав губы, Эбони убрал ладонь, высвободился из объятий и поспешно встал. Пары жестов было достаточно, чтобы облачиться в недавно брошенный на пол костюм, пары секунд – чтобы зафиксировать на лице, словно маску, невозмутимость. – Уже уходишь? Моу обернулся на голос. – А у тебя ещё есть, чем меня заинтересовать? – губы дёрнула лёгкая ухмылка. Его ручной маг уже сидел на кровати. В лице – ни капли сонливости, будто и не спал вовсе. Лишь усталость двумя морщинами пролегла меж бровей. Тем не менее, голос был уверенным: – Я хотел пригласить тебя на кофе. Это могло сойти за шутку, но серьёзность, с которой он говорил, была настоящей. И вовсе не требовалось проникать в его сознание, чтобы удостовериться. Под пристальным взглядом Стефан наклонился подобрать свои тряпки, бросил их на постель и, поднявшись, принялся одеваться. – Кофеин тонизирующе действует на нервную систему, – пояснил, возясь с бесконечными ремешками и завязками, – а у меня сегодня насыщенный день. И, уверен, куда бы ты ни направлялся – тоже не прохлаждаться идёшь. Лишние полчаса твоего отсутствия ничего не изменят, зато – возможность взбодриться и собраться с мыслями. – Несмотря на тремор, пальцы справились довольно быстро, и Стефан выпрямился, глядя на Эбони с лёгким оценивающим прищуром. Что-то изменилось ночью, раз этот человек позволял себе смотреть так прямо. С вызовом. За которым... Тёмная бездна глаз по краям подёрнулась лазурной рябью, и Эбони, не встретив никаких попыток ментального блока, коснулся сокрытых чувств. ...просьба. Стефан сомкнул веки, мысленно хватаясь за возникшую связь, зная, что никогда не произнесёт этого вслух. "Останься". Но нить ускользнула, и глаза инопланетянина вновь обрели чёрную однотонность. Эбони нахмурился. Ему вообще не следовало являться сюда. Во всяком случае, не так скоро. Кроме того, на этот раз он задержался непозволительно долго. Неизвестно, сколько ещё удастся маскировать эти встречи под служебные задания. Идти на поводу у собственных эмоций, позволять им руководить собой, когда следует повелевать ими... пожалуй, худший исход для псионика. Остаться... непозволительная роскошь для обоих. Ты знаешь. Равно как и я. Укоризненно покачав головой, вслух Эбони озвучил: – Не годится. В следующий раз придумай что-нибудь стоящее. ...Но, ступая во мрак тоннеля, он не был уверен, что следующий раз наступит.Часть 1
21 августа 2018 г. в 00:35
Стрэндж уже битый час рассматривал изученный до мелких деталей вид на город. Нью-Йорк из окна Санктум Санкторум выглядел всё так же величественно, как год назад, только менее шумно и оживлённо.
В два раза, если не больше.
Давно заполночь. Обычно к этому времени тот, кого Стефан ждал, уже находился здесь, поэтому сегодня была возможность выспаться, но, как по закону жанра, именно сейчас сна не было ни в глазу. Как было уснуть тому, кто варился в собственных мыслях и воспоминаниях практически круглосуточно, если только не удавалось отвлечься на работу? Или когда эти воспоминания, собственно, и создавались в реальном времени.
…Позади раздался знакомый до замирания сердца хлопок телепорта, но Стефан не обернулся, лишь холодным безжизненным тоном произнес:
– Ты сегодня поздно.
– Я всегда прихожу вовремя.
Голос прозвучал совсем рядом – пришелец приблизился бесшумно и остановился за плечом мага. Высокий, худощавый, сложенный почти по-земному, в свете ночных огней города он мог бы легко быть принят за такого же нью-йоркца, как Стрэндж.
Но среди детей Таноса нет людей – и никогда не было.
Застыв изваянием, Стефан упрямо не отводил глаз от окна, но, когда пальцы гостя неожиданно обвили его ладонь, всё-таки опустил взгляд. Это выглядело странно. Он никогда не касался вот так. По-человечески. Стрэндж даже удивился бы, если бы не был настолько уставшим.
Ожидание сводило с ума. Чувство собственной ничтожности изматывало. Осознание, что в любой момент можно перестать быть хозяином самому себе – выжимало не хуже центрифуги.
Но больше всего действовало на нервы собственное нежелание сопротивляться.
Проклятый тремор вернулся, как всегда, не вовремя. Впрочем, вполне закономерно.
Исчерченная шрамами кисть выскользнула из тонких серых пальцев и сомкнулась в кулак. Крепко. Впиваясь ногтями в кожу, чтобы унять дрожь. А спустя мгновение метнулась к поясу мантии и принялась расстёгивать многочисленные ремни.
Стефан повернулся к гостю – кукловоду – спиной, избегая смотреть в глаза.
Стоит посмотреть – и камень превратится в глину, из которой он будет лепить всё, что вздумается.
– Сегодня без промывания мозгов, – Стрэндж произнёс это так, будто его решение что-то значило, будто не он подчинялся, а ему. Пусть воля его уже была неоднократно изломана, как пальцы на руках, но гордость куда прочнее костей. Крепче этого инопланетянина с холодно-обжигающим взглядом.
Они ведь оба знают, что доктор не опустится до просьб. По крайней мере, не сейчас.
Позже, когда ночь пойдёт на исход, искусанными припухшими губами он будет умолять о разрядке, но сейчас... нет.
Позади – выжидающее молчание. Это могло быть согласием – или же началом психологической пытки.
Незаметно снятое с пояса двойное кольцо скользнуло на пальцы. Роба с тихим шуршанием опустилась на пол, оголяя Стефана по пояс. Он глянул на неё без выражения и выпрямился, словно перед прыжком в воду.
– Я желаю этого сам, – признание озвучилось само собой. Стрэнджу хотелось верить, что это лишь попытка избежать проникновения в разум хотя бы на одну ночь. Но вместе с оправданием в сознании упорно жужжала мысль, настаивающая на том, что он говорил правду.
Нет смысла лгать тому, кто видит тебя насквозь.
Прохладной изморозью на плечи Стефана легли чужие ладони, срывая тихий вздох неожиданности и заставляя сердце на мгновение сбиться с ритма. Он закрыл глаза, чувствуя, как пальцы медленно оплетают шею и слегка сжимают, давая понять, у кого какая роль в этом маленьком спектакле с высоким рейтингом, а затем перемещаются на подбородок, приподнимая голову.
Горячее в противовес рукам дыхание обожгло кожу возле уха:
– Как тебе угодно, мой мальчик.
Снисхождение в шелестящем голосе сводило ценность тактической победы к нулю.
Эбони провёл острым, как жало, кончиком языка вдоль пульсирующей артерии, словно пробуя на вкус, приложился губами к основанию шеи, втянул тонкую кожу, прикусывая. Запрокинув голову и крепко сжав веки, Стрэндж молчал. Моу любил оставлять метки. Обычно с этого всё начиналось.
Но на этот раз сценарий изменится.
Стефан извернулся в цепких объятиях, схватил Эбони за плечи, на мгновение пересекаясь со взглядом, в котором не было ни капли удивления...
Поцелуй больше походил на столкновение. Стрэндж сминал тонкие губы, не давая Моу возможности ответить, кусая, сжимая, жадно проникая в рот языком. Как если бы таким способом мог отомстить за все те разы, когда его заставляли это делать. Как если бы эта дикость могла помочь ему перестать хотеть целовать манипулятора по собственной воле.
Эбони обнял его лицо, зарывшись прохладными длинными пальцами в волосы. Волна невесомой дрожи пробежала от затылка вниз, скатилась по позвоночнику – и отдалась мучительно-приятным чувством внизу живота. Стрэндж выдохнул, удерживаясь от бесстыдного стона. И этого времени оказалось довольно, чтобы напор ослаб. Чужой язык раздвинул губы, легко проникнув за них своим узким заострённым концом, уверенно завладел пространством. Поцелуй пьянил, от него подкашивались ноги и сбивалось дыхание. И... было так немыслимо, так нереально хорошо, что где-то в оцепеневшем мозгу ещё вспыхнула напоследок тревога: что, если эти чувства – не мои?!..
...вспыхнула – и пропала. Стефан не ощущал влияния, и этого было достаточно, чтобы идти на риск.
Чтобы потом оправдаться перед собою же за всё, что он собирался сейчас совершить.
Выставив одну руку за спиной пришельца, маг быстро описал окружность другой и резко толкнул его сквозь распахнувшийся портал прямо на свою кровать. Сам провалился следом, ловко запрыгнув сверху на его бёдра.
В выхваченном взгляде упавшего навзничь псионика читалось одобрение и неизменное самодовольство.
Чёртов надменный гад.
Возвышаясь над ним, Стефан на мгновение стиснул зубы, а затем скомандовал:
– Снимай.
– Что? – ему ответили сквозь кривую ухмылку, голосом, уже слегка подёрнутым хрипотцой.
– Всё. Снимай всё, или, клянусь, я сожгу твоё тряпьё к демонам!
Он мог раздеть его сам – даже во тьме, даже с закрытыми глазами. Он, управляемый посторонней волей, столько раз совершал этот своеобразный ритуал – нарочито медленно, с проклятым благоговением целуя обнажающуюся пепельную кожу. В телесную память крепко вросла каждая деталь, каждая защёлка. И каждый изгиб его тела.
Стефан поднялся, встав ногами по обе стороны от лежащего пришельца и глядя сверху вниз, как тонкие губы выравниваются в линию, как оценивающе поднимается к его лицу бездонный чёрный взгляд.
Моу даже не утруждался встать. Одежда деталь за деталью, повинуясь неспешным жестам, соскальзывала с него и разлеталась на пол по обе стороны кровати. Стрэндж жадно впитывал каждое из движений его рук – обманчиво тонких, завораживающих неземной плавностью, а в то же время, несмотря на хрупкий вид, полных затаённой силы – сознавая, что тлеющие угольки воспоминаний начинают разгораться вновь. Сладкое и тревожное чувство ускользающего самообладания просыпалось внутри от одних только мыслей о том, как всё уже бывало. Как, стоя на коленях, он робко целовал эти властные пальцы, способные обращать камни в пыль, как ловил невозмутимый пульс, приникнув к артерии сухими губами...
Кто мог подумать, что эта очарованность останется, когда уйдёт внушение? Что она неподдельна, не навязана, принадлежит ему самому?..
Проклятье.
Полумрак комнаты ложился мягкими тенями на серую кожу, сглаживал острые контуры неземной фигуры, но ничего не скрывал. С благородным спокойствием избавившись от одежды, Эбони на привычный манер соединил перед грудью кончики пальцев. Как заворожённый, Стрэндж опустился на кровать, взял одну из его рук в свою и замер, осязая тепло и лёгкую шероховатость кожи, контрастирующие с гладким холодом колец. Он боролся с собой ещё какие-то секунды, сомневаясь, боясь утратить решимость. А после, сдавшись, поднёс его руку к своим губам, чтобы прильнуть трепетным поцелуем к открытой ладони, скользнуть языком по запястью, по тонкой коже предплечья, повторяя линии отчётливых вен... Свободная ладонь Моу легла ему на затылок. Пальцы невесомо погладили шею, легонько царапнули плечо, спустились к лопатке, усиливая нажим.
Нетерпение разбежалось в теле дрожью, заставило вжаться низом живота в чужое бедро. Отвести взгляд. И всё-таки позволить себе то постыдное, на что он уже осмелился однажды.
Поймать губами фалангу большого пальца, принять его глубже в рот и медленно выпустить, чтобы затем, повинуясь растущей жажде, обвести языком несколько раз.
– Тебе нравится, я чувствую, – шёпот струился в сознание, прикосновения дурманили, оседая на горячей коже. Забывшись в ощущениях, маг не уловил, в какой момент Эбони справился с его брюками и обхватил ладонью напряжённый член. – Ты хочешь, чтобы мои руки ласкали тебя.
Стефан едва удержал равновесие, упёршись рукой в кровать. Сомкнул веки, дыша тяжело, словно в горячке, невольно приподнимая бёдра в стремлении поймать ритм. Пришелец плавно и нежно, едва касаясь, перебирал пальцами, и воздух дрожал от их сверхъестественной силы, ровно отмеренной сейчас для того, чтобы дарить удовольствие.
Он уже готовился столкнуть человека с себя и завладеть положением, когда вдруг сам же себе помешал, насмешливо прошептав тому в губы:
– Я был прав, абсолютно прав... – и слова проникли сквозь лихорадочную пелену, возвращая Стефана в реальность вместе с осознанием того, что им искусно манипулируют, даже не подчиняя.
Маг взмахнул рукой, словно делая бросок, стремительно перехватил запястья пришельца и крепко, изо всех доступных ему сил, прижал их к постели. В антрацитовых глазах блеснула паника, когда мир вокруг двоих внезапно пошёл трещинами и разбился на осколки.
Измерение вывернулось наизнанку, проглатывая их обоих по ту сторону зеркала. Руки Эбони по запястья утонули в поверхности кровати, а ткань простыни разошлась на полосы, одна из которых прыткой змеёй скользнула ему на глаза.
Пространство ломалось, крошилось, находясь в постоянном движении, но Эбони этого уже не видел, а Стрэндж по привычке не обращал внимания.
– Стефан... – в голосе красными пятнами полыхнула угроза, но, надо же, удивление скрыть не удалось.
Маг провёл кончиками пальцев по его щеке – ласково, словно успокаивая. Склонился к испещрённому морщинами лицу:
– Малейшая попытка причинить мне вред – останешься здесь один и сойдёшь с ума.
И нет, не было в его тихих словах ни злорадства, ни гнева, а только, кажется, было какое-то далёкое сожаление.
Прежде, чем Эбони опомнился и успел разгадать этот непонятный тон, Стрэндж снова припал к его губам, на этот раз – напряжённым и недвижимым. Моу не отвечал, даже не стремился завладеть инициативой, как вначале. Но от его холодного сопротивления кровь закипела в венах мага сильнее прежнего, разлившись по телу горячим зельем.
Язык провёл кончиком по сомкнутым губам, оставляя лёгкий влажный след, мазнул между ними, поддевая. Стефан осторожно прихватил зубами нижнюю, слегка втянул в рот, смакуя. Наслаждаясь. Теперь он целовал медленно, без напора. По-иному.
Если бы только их поцелуи всегда могли быть такими.
Действия приходили интуитивно, диктуемые бессознательной памятью. Как он научил. Следуя вниз по жилистой длинной шее, по резким линиям ключиц, по выступам рёбер, целуя, прикусывая, гладя и царапая, без ошибки касаясь именно там, где тело пришельца реагировало возбуждённой дрожью, и, наконец, спустившись меж его расставленных ног, Стефан обнял его узкие бёдра и, не открывая глаз, прильнул к животу. Едва уловимые движения вперёд, под ласкающие губы, возникали в тонком худощавом теле, которое он держал в своих руках почти бережно.
Моу выгнулся и тихо застонал, когда ладони человека устремились назад и вверх, поглаживая чувствительную поясницу. Я помню, что сводит тебя с ума.
Стефан, наконец, осторожно тронул губами вершину пока сомкнутой, но уже влажно блестевшей щели и поцелуй за поцелуем проследовал до её конца. А потом быстро лизнул снизу вверх. И ещё раз – медленно, с нажимом, ощущая слабый, трудно поддающийся сравнению вкус.
Дыхание Эбони сбилось и окончательно утратило размеренность. В безмолвии растворился новый стон. Тихий и требовательный.
Почти просящий.
Ещё немного...
Плотные складки расслабились и расступились, высвобождая наполняющийся кровью орган – длинный и узкий, цвета графита, одновременно схожий с человеческим и нет. Стефан приник к его основанию и мучительно-нежно, без малейшей спешки, протянул цепочку поцелуев вдоль, чтобы, достигнув вершины, обвести головку языком и взять её в рот. Любопытство подстёгивало хоть на мгновение поднять глаза, чтобы увидеть, какие эмоции отражало вечно бесстрастное лицо профессионального лжеца. Но отрываться не хотелось. Слишком велико было желание слышать стоны и ощущать дрожь, осознавая, что эти реакции рождаются под его ласками.
Наскоро смочив пальцы свободной руки, он скользнул ладонью сзади под пояс расстёгнутых штанов.
Первый палец вошёл гладко, легко погрузившись до упора, второй – плотнее. Упругое давление охватило костяшки, и одновременно с этим Стефан обнял губами чувствительную плоть и опустился на треть. Снова, и снова, и снова… Вторя движениям руки за спиной, постепенно усиливая амплитуду, рот принимал глубже, смелее. И когда тугое сопротивление достаточно ослабло, Стефан отстранился от Эбони на несколько секунд, чтобы избавиться от давно мешавших штанов, а затем взял его ладонью и направил в себя, открывшись навстречу. Затаил дыхание и закусил губу, чтобы не издать ни звука – ему хотелось услышать вовсе не собственный голос.
Давай же, не молчи, это ведь всего лишь то же самое, к чему ты меня подводил. Ты тоже можешь скулить от желания, покажи мне это, я хочу, мне нужно видеть тебя просящим...
Он опускался медленно, жадно вбирая горячую твёрдость; чужое тело под ним мелко дрожало, бёдра рефлекторно стремились вверх, но, прижав их руками к кровати, он не позволял.
Не сейчас.
Не дойдя до основания, он неспешно двинулся вверх и на пике задержался, привыкая к напряжению, давая себе возможность расслабиться, чтобы вобрать его полностью...
...видеть, как ты нуждаешься во мне.
…и под музыку вибрирующего стона уверенным движением насадился до конца. Плотно. Горячо. Остро, словно разряд по волокнам нервов.
Под сомкнутыми веками полыхали огни. Стрэндж отнял руки, возвращая бёдрам Эбони свободу. Его заклятый недруг лежал под ним, как никогда уязвимый. Тот, кто доселе управлял им, был сейчас в полной его власти. Его изящное тонкое тело, его ощущения, его желания... Эта мысль ударяла в голову крепким вином, прочь выбивая всё, кроме жажды единения.
Выгнув спину, Стефан принялся плавно двигаться. Каждый последующий толчок тугие мышцы принимали охотнее и со сладостным тягучим чувством выпускали, требуя снова и снова, заставляя ускориться. В паху мучительно пульсировало, и, не в силах сдерживаться, он коснулся себя, обхватил, лаская грубо, сухо, так чертовски необходимо.
От остроты ощущений мурашки сыпались по коже, сердце колотилось, как безумное, струны нервов звенели сладкой болью. Стрэндж не заметил, как каждый его выдох стал сопровождаться стонами. Не заметил и момента, когда Эбони подхватил ритм, учащая, врезаясь сильнее, приближая себя к пределу. Увлажнённый соками своего возбуждения, он входил гладко, и нечеловеческий рельеф его стал отчётливее – маг ощущал это с каждым толчком.
Внутри стало скользко и влажно. И неожиданно Стефана захлестнуло неистовое желание вновь ощутить, как пришелец омывает его изнутри... Стоило только вспомнить – и прошибло волной жара, бросило в пот, а сжатое в ладони неумолимо нарастающее томление пошло на новый виток, требуя освобождения.
Моу больше не принуждал себя молчать. Прикусывал губы, тихо стонал и хмурился, севшим голосом отрывисто шепча на неизвестном языке.
И Стрэнджу показалось, что в череде непонятных слов он расслышал своё имя…
Он распахнул глаза, всматриваясь потемневшим взглядом в ненавистное и желанное лицо. В груди защемило, и это не имело никакого отношения к сердечным недугам. К душевным – может быть. Но разбираться было уже поздно.
Наклонившись щека к щеке, он опустил руки на острые плечи Эбони, провёл вниз, к ладоням, растворяя удерживающие путы, и переплёл с ним пальцы. И больше не протестовал, не сдерживал, не вынуждал себе уступать, когда его наваждение и проклятие, любовник и враг столкнул его с себя и прижал к постели, когда прошептал в горячие, жадные до воздуха губы:
– Ты принадлежишь только мне, – и когда качнул бёдрами, возвращаясь к прерванным движениям, вновь вовлекая в единое безумие их двоих. – Только... мой...
Слова, которые раньше вызвали бы взрыв негодования, теперь лишь слабо царапнули по притихшей гордости. Проникли дальше, глубже, ноюще-нежно засели где-то за грудиной. Защищаться от рождённого ими чувства было бессмысленно. Оно слишком долго, затаившись, дремало внутри.
Слишком долго игнорировалось сознательно, как непонятная болезнь.
Вот всё, что у нас есть. Иного не будет. Иного не нужно.
Здесь и сейчас я твой.
Так неправильно, так сладко.
Всего несколько часов спустя всё вернётся на круги своя. Истертые грани реальности вновь вырастут ледяной стеной, оставив их по разные стороны. Настанет утро – и Верховный маг продолжит искать способы вернуть погибших от щелчка титана. Но битвы с приёмными детьми Таноса избежать не удастся в любом из вариантов. Стрэндж понимал, что ему с Моу однажды придется сойтись в смертельном поединке.
Но утро пока не настало.
Стефан вжал пальцы в угловатые плечи, притягивая к себе пришельца, обхватил ногами его бедра, вливаясь в единый ритм. Пуская в себя, сам становясь его частью, принимая его – как часть свою. Дыхание Эбони горело на шее мага, губы жадно терзали кожу, влажную от пота. Обретший, наконец, привычный контроль над собственными эмоциями и всем, что происходило, он овладевал им на самой грани между страстью и жестокостью, отчаянно, как бьются за жизнь.
Когда терпеть острую жажду разрядки уже не осталось сил, Стефан попытался коснуться себя, но руки не подчинились. В это мгновение Эбони замедлил темп почти до остановки и приподнялся над ним, вглядываясь в лицо.
Глаза в глаза.
И прежде, чем лазурная дымка наводнила сознание, на краю разума успело полыхнуть: пропал.
Снова.
Его не стало, смело чужой волей, накрыло колпаком, оставляя лишь раскаты пульса в голове и невыносимое желание излиться. И шёпот… шёпот отовсюду. Всё вокруг было сплошь соткано из него. Шёпот мягко коснулся его, потёк по нервам от живота до макушки и кончиков пальцев, разгорелся неудержимым напалмом ощущений, прожигая насквозь, усиливая дикое, на грани муки, наслаждение во всём теле, но не принося облегчения. Стефан знал, что этого не произойдет, пока он не сделает то, чего от него хотят. И шёпоту было известно, что он не может противиться.
«Пожалуйста, Эбони… позволь мне...»
Бёдра в немом отчаянии взметнулись вверх, и ответное прикосновение не заставило ждать. Чужая рука ласкала безжалостно, бесцеремонно, слишком быстро – именно так, как нужно, как должно быть – стремительно опуская его на самое дно и одновременно вознося на вершину. И Стефан уже не слышал собственный крик, когда дрожь внутри достигла пика и на несколько долгих мгновений лишила его оков реальности, физической оболочки, мыслей, эмоций, всего, оставив лишь пьянящее чувство свободы.
…уже сквозь медленно тающую пелену, сквозь мягкую слабость, которая навалилась без шансов к преодолению, он ощутил, как Моу вздрогнул всем телом и крепко прижался, выдыхая через зубы неровный, протяжный стон, пока его горячее семя выплёскивалось лёгкими толчками. Руки вскинулись обнять, словно в страхе, что гравитация могла исчезнуть и отдалить их друг от друга.
Они лежали какое-то время, всё ещё соединённые, храня усталую неподвижность. Голова обессилевшего инопланетянина покоилась у Стефана на груди, глаза были прикрыты – казалось, задремал. Но потом тонкие руки упёрлись в постель, выпрямляясь, и маг почувствовал с лёгким сожалением, как Эбони выскользнул из него. Беглый жест вернул телам чистоту, бесследно стерев следы их только что свершившегося падения.
Моу вытянулся рядом, молчаливо глядя в потолок.
Изломанные формы продолжали непрерывными потоками плыть вокруг, множиться и распадаться, не застывая ни на миг. Созерцать подобное без привычки было неприятно – глаза так и норовили уцепиться то за один, то за другой участок сумасшедшего калейдоскопического узора, не в состоянии остановиться на чём-то одном, – и Эбони предпочёл зажмуриться, чтобы не позволять этому кружению давить на мозг.
– Останови это, – велел напряжённо, со сдержанным раздражением.
Сквозь одолевающую дремоту Стрэндж слегка улыбнулся, неторопливо поднял руку, другой описал круг – и кровать провалилась сквозь дыру в пространстве туда же, где стояла прежде. В тихий полумрак спальни Верховного мага Святая Святых.
Хотелось что-то сказать, но не было нужных слов. Возможно, и к лучшему. Пришелец не торопился ни вставать и уходить, как поступал чаще всего, ни нарушать молчание ядом унизительно-ласкового комментария, как тоже порой бывало.
И, наслаждаясь тишиной, Стефан не заметил, как сон милосердно принял его в свои объятия.