Частичка забытого прошлого

Канадская конференция с правительством Соединённых Штатов Америки подошла к концу, истерзанные темы экономики закончились и Альфред вздохнул с облегчением. На его счету, тысячи таких встреч, и каждая с одинаковым сценарием. Повторяясь и повторяясь, раз за разом, совершенно не меняясь. Ну, если исключить, что люди сменяли свои посты, один за другим и десятилетия тоже, летели быстро и незаметно, словно месяц или два. И, солнце и луна, сменяющие друг друга, каждые сутки, стали для Джонса словно секунды. Всё-таки жизнь для стран чрезвычайно длинна и быстра одновременно. Для людей она покажется бесконечной и бессмертной, несменяемой, вечной. Но для стран она кажется слишком быстрой, ведь эпохи сменяют друг друга со сверхскоростью и невозможно привыкнуть к тому миру, который есть сейчас. Вот и Америка, решивший, что притворяться бессмертным существом, это слишком надоедливо и скучно, просто поддавался жизненному течению, хоть и несло оно его слишком быстро. И из-за этого вспоминать некоторые моменты из прошлого было всё сложнее и сложнее, и это было проблемой, хоть и Джонс не придавал этому внимания. Все важные политические лица разошлись, официально попрощавшись друг с другом, оставив персонификации своих государств наедине. Альфред торопливо собрал выданные бумаги в чёрный чемодан, которые «обязательно требовали его внимательного изучения и подписания». Чемодан с трудом закрылся, с громким щелчком, из-за наваленных в кучу документов, которые, скорее всего, смялись. Взяв его в руку, Америка уже мысленно мечтал быстрее добраться до своего дома в Вашингтоне, и забыться крепким и долгим сном перед выходным днём. И никаких бумажек, от которых американца уже трясло. Никаких заумных и непонятных речей от политиков, от которых клонило в сон. Никаких пафосных и неудобных костюмов, которые стискивали движения. В общем, ничего связанного с жизнью политического деятеля. Только в такие выходные можно притвориться обычным девятнадцатилетним парнем, который учится в университете, а дома лениться и зависает в видеоиграх. Альфред, воодушевлённый своими же идеями, был готов выскочить в коридор, после чего рвануть в аэропорт и сесть на ближайший ночной рейс до своей столицы. Но, приближавшись к двери, американец заметил своего тихого брата, который ждал его возле выхода, желая о чём-то поговорить. Всё было бы как обычно, канадец бы спросил, как Джонс поживает, не против ли он приехать к нему в гости, а под конец бы попрощался, улыбнувшись своей слабой, но искренней улыбкой. Но сейчас что-то отличалось от обычного состояния Мэттью, что-то такое незаметное и странное, но совершенно непонятное на внешний вид. Вроде он как обычно расслаблен, на лице лёгкая и воздушная улыбка, а глаза искренние. Но в этот раз, не совсем искренние. В его взгляде было что-то совсем не присущее Уильямсу, что-то такое от чего становилось странно и неприятно, ведь это что-то было надёжно спрятано от других глаз и, особенно, от глаз Альфреда. Глупости, просто он перетрудился сегодня, вот и кажется всякое, пришёл к этому выводу американец и после, скрыв своё секундное недоумение и натянув на лицо весёлую и жизнерадостную улыбку во все белоснежные зубы, громко затараторил, излучая позитив и останавливаясь рядом с Канадой: - Хай, Мэтт! Как дела? Как твой медведь? Вроде его Кумакиджи зовут, да? Канадец лишь немного усмехнулся от коверканья имени своего любимого питомца, и от вечной безмятежности своего энергичного брата, но всё же спокойно ответил, неловко спрятав свои руки в карманах меховой куртки: - Хорошо, Кумадзиро тоже отлично себя чувствует… - О, о! Сейчас же уже настала осень, и кленовые деревья уже пожелтели, ведь так? А это красивое зрелище! Тогда давай, сходим и прогуляемся по лесу, вспомним прежнее время…, - перебил его Джонс, не особо запоминая ответ Мэттью, более концентрируясь на своих вопросах и давая совсем мало времени на ответ. Обычно так и происходили их разговоры. Америка, не останавливаясь, задавал один вопрос за другим, не задумываясь над их смыслом и порой глупостью. А Канада обычно вставлял в этот поток слов, свой тихий ответ, который тут же заглушался новой порцией вопросов. На вопрос, почему Мэттью не пытался перебить своего брата или попытаться убежать от этого неконтролируемого потока каких-то выкриков и спонтанных слов, был простой ответ. Уильямсу просто нравилось получать позитив от своего практически вечно радостного брата, хоть и возможно, эта энергичность была больше притворной. А Джонсу было важно, чтобы хоть кто-нибудь, хотя бы слушал его и даже иногда отвечал, в отличие от других его знакомых, которые либо пытались его заткнуть, либо сбежать подальше. Но как раз-таки, во время восхищённых рассказов Альфреда о прекрасной погоде на прошлой неделе, канадец совершенно не присуще себе, прервал американца, немного демонстративно покашляв в кулак. Америка тут же замолчал и даже немного растерялся от такого, ведь эдакую церемонию монологического разговора они никогда не нарушали, наверное, за несколько лет. Значит, произошло, что-то важное, а Уильямс искал повод и случай, чтобы сказать что-то? Или, наоборот, его брат захотел предложить что-то неосуществимое, возможно даже глупое и постеснялся это сказать в одну из коротких пауз? Или все-таки, правда, случилось, что-то серьёзное? Во всяком случае, Джонс не являлся тем, кто любит долго ждать и сохранять интригу. - Что-то случилось? – Америка решил задать самый тупой и многогранный вопрос из всех, чтобы если что, не ошибиться и не попасть в неловкую ситуацию, которая хоть и сейчас висела в воздухе. На удивление Джонса, Канада задумчиво и даже как-то волнующе посмотрел на него, явно раздумывая говорить то, что он задумал или нет. А сам Альфред тоже перенял частичку этой задумчивости и даже немного прикусил губу от напряжённости взгляда канадца. Теперь стало ясно, что так усиленно скрывал Мэттью. Нервозность. Но от чего? Что-то же всё-таки случилось, ведь так? Канада всё также молчал, бегая своими глазами по комнате и явно собираясь с силами. Альфред тоже молчаливо следил, за действиями брата, сам бешено раздумывая, что ему делать. Похоже, и волнение его близнеца тоже передалось Джонсу, так как по-другому его состояние описать невозможно. - Ты же помнишь (____)? – резко прозвучало со стороны Канады, каким-то приглушённым голосом, который был полон, необычной надежды и ожидания. Альфред несколько раз моргнул и еле видно потряс головой, так как не услышал концовку предложения или вопроса. Возможно, сильно задумался и по инерции не услышал часть слов. - Ты не мог бы повторить? Я прослушал, - честно признался Джонс и теперь уже приготовился внимательно слушать, ведь было попросту любопытно, что всё-таки случилось. Мэттью быстро закивал, нервно потирая руки, словно спасая их от замерзания, которого не было из-за тёплой температуры помещения. Но в его взгляде промелькнуло что-то печальное, но совсем ненадолго, ровно на один миг. Канадец глубоко вздохнул и отчётливо произнёс, уже не таким тоном, как раньше, а более удручающим, что заставило Америку немного вздрогнуть: - Ты же помнишь (____)?… Альфред в недоумении замер с открытыми глазами, поражаясь произошедшему. Он отлично услышал первую часть предложения, но потом словно какой-то плотный гул или просто выпадения разума из реальности. Сначала всё слышно, а потом раз, и окончания нет, будто бы обрезали. Джонс уже стал сомневаться в своём слухе, ведь раньше с ним такого не было происходило. Американец нервно отвёл взгляд в сторону, находясь в непонимании, но чувствуя себя необычайно отвратно, когда увидел, как Канада нервно улыбнулся и прикрыл глаза, после чего с дрожью вдохнул и выдохнул. Альфред хотел было уже снова извиниться за свою невнимательность и оплошность и попытаться пояснить, почему он не услышал ровным счётом ничего, но Мэттью опередил его, показав рукой ничего не говорить. Джонс пребывал в полном непонимании происходящего, но покорно замолчал, ожидая, что сейчас Уильямс всё объяснит и станет таким, как прежде, спокойным с лёгкой улыбкой, а не тем, кто сейчас чуть ли не плачет и дрожит, не пойми от чего. Но тот, развернувшись быстрым рывком, взял стоящую у стены сумку и ускоренным шагом устремился к выходу, не оборачиваясь. Но перед самым выходом бросил напоследок, тихим шёпотом, который уже напоминал настоящий голос канадца, если исключить глухие всхлипы, которые он сам давил в груди: - Вспомни, пожалуйста… После чего быстро покинул зал, оставляя Джонса стоять посередине проёма двери, совершенно одного. У него в голове мелькало множество мыслей и сам он, пребывал в смешанных чувствах и эмоциях, которые объединялись в отчаяние и сменялись какой-то злостью. Во всяком случае, ему сегодня поспать, точно не удастся. *** В лесу было холодно, сыро и зябко, от чего тело била крупная дрожь. Холод пронзил каждую частичку мальчика, заставляя его скукоживаться от каждого дуновения морозного ветра и сдерживать стук своих собственных зубов. Светлые волосы растрепались на его лице и запутались в колтуны из-за колючек и веток, которые вонзались либо в нежную кожу на лице, либо в молодые и мягкие волосы. Бывшая белоснежная кофта, которая была ему велика, измарана в липкой грязи, которую невозможно было отлепить. И если этот мусор прицепился один раз – то, он будет накапливаться как ком, затрудняя движение. Это мальчик понял, как только попал сюда. Он совершенно не знал, как отсюда выбраться и как вернуться обратно. В этом странном лесу было очень темно и полно этой грязи, которая стекала с деревьев. А деревья были совершенно разные и непохожие друг на друга. И как мальчик понял, все эти деревья были ему смутно знакомы, ведь он когда-то в своей жизни видел их. Они были тонкие и толстые, красивые и уродливые, прямые и кривые, низкие и высокие. Так много разных деревьев, мальчик в одном месте никогда не видел. Но ему не нравилось, что все деревья практически были в грязи. Какие-то деревья утопали в этой жиже, а некоторые были чуть-чуть замараны в ней. Вот мальчишка отдышался от простой ходьбы, ещё раз пытаясь отряхнуть с себя эту грязь. Но она словно срослась с ним, стала одним целым, частью его. Он опёрся на один из стволов, чтобы передохнуть и потом продолжить путь, и искать выход из этого места. Сам он уже не помнил вечер или день сейчас. Если посмотреть на небо, можно увидеть, что оно пасмурное, и непонятно, пойдёт дождь, или нет. А может вообще выглянет солнце, иссушит всю грязь и все деревья снова будут, хоть и частично, но чистыми. Вдруг мальчик почувствовал резкий запах роз, что было странно, ведь в этом месте были только деревья и редкие кустарники. Множество деревьев были серые, и лишь десятки ещё цвели под слоем пыли и грязи. Мальчишка взглянул на дерево и ахнул от красоты, которую увидел. Это был великий и старый дуб, ветви которого сковали прекрасные красные розы, которые будто налились кровью. Мальчик уже хотел дотронуться до этих прекрасных роз, но тут же вспомнил, что розы имели свойство очень больно колоться, оставляя очень долго ноющую и напоминающую о себе, рану. В мозгу паренька всплыла мысль о том, что это дерево что-то ему напомнило, но он никак не мог вспомнить этого. Даже не задумавшись над этой мысли, он посмотрел в сторону, где росло это дерево, и раскрыл рот в удивлении от увиденного. Эта была практически чистая аллея с множеством деревьев, которые росли в ней. Мальчик восхищённо смотрел на изящный каштан, который рос рядом с могущественным дубом. Но они были бы красивее, если бы они были бы полностью чисты от грязи. Поодаль растёт спокойная и умиротворяющая сакура, с которой медленно падают светло-розовые лепестки. Совсем далеко растёт Королевская сосна, которая практически вся в грязи и, видя её, мальчик испытал какое-то неизвестное чувство неприязни. Возле нее, похоже, берёза, которая тоже заляпана полностью в грязи, которая медленно стекала с веток и со шлёпаньем падала в кучи рядом с ней. Мальчик поморщился и кое-как сдержал отвращение. Множество деревьев были вокруг мальчика, которые поражали воображение и были ему чем-то знакомы, но он не понимал чем. В этой прекрасной аллее стоял воздушный аромат множества растений, который сводил с ума и вызывал лёгкую головную боль. Но мальчишка, уже звонко смеясь, не обращал на неё внимания, больше концентрируясь на этих сумасшедших ароматах. Он с усталым хихиканьем побежал вперёд и чуть не стукнулся лбом об кору ещё одного дерева, но когда он поднял голову, чтобы увидеть его замер, разглядывая величественное и почему-то очень родное для него дерево. Это было клён, который уже осыпался и покрывал грязную землю чистыми листьями, осыпаясь в большие оранжевые и жёлтые кучи множества цветов. Мальчик весело раскинул эти листья, играясь с ними и необычно чувствуя какое-то странное тепло, которое приятно грело сердце. Но потом, играясь в мягкой кучи опавших листьев, и подкидывая их в воздух, паренёк заметил ещё одно дерево чуть поодаль кленового. Это был тоже дуб, но не тот, который мальчик видел вначале аллеи. Это был дуб, ствол которого был переплетён с оливковыми ветвями, которые тоже были в грязи, но на половину, некоторые ветви были чистые, а некоторые замаранные в пыли и в другой неприятной мусорной грязи. Но даже на непримечательность этого дуба, мальчишке он казался каким-то даже не родным, а более близким и знакомым… Своим что ли? Да, это был его дуб, его дерево, и оно ему нравилось даже таким, грязным и не особо необычным, хоть и мальчик видел, что некоторые частички этого дерева блестят, даже в тени, будто бы это дерево пыталось обратить на себя внимание. Но вдруг паренёк ощутил резкий страх и непонимание. Да, страх прямо парализовал его, заставил волосы шевелиться на его затылке, а дыхание стало прерывистым и очень тихим. Мальчик уже дрожал от страха и был готов расплакаться от этого чувства, и очень сильно хотел домой. Но что-то внутри говорило ему повернуться и устранить хотя бы одно чувство – непонимание, которое пронзило его насквозь, ведь он не знал, кто или что, источник его, практически первобытного страха. И тогда он повернулся и взглянул прямо в лицо тому, кто так хотел напугать его и заставить прямо трястись от страха и жалости к самому себе. И когда он увидел, то замер от необъяснимого ужаса, который витал в воздухе, а также из-за того, что все остальные деревья, кроме этого исчезли. Вокруг этого дерева была лишь сжирающая и поглощающая тьма, которая занимала всё пространство вокруг лишь одного дерева. Лишь одного, самого непонятного. Самого странного. Дерево было выворочено ветками в разные стороны, замерев в этом состоянии, будто бы в смертельной агонии. Корни были на поверхности, и утопали в смолистой грязи, которая стала засасывать ноги мальчишки, приковав его к земле, не позволяя двигаться. И бежать. И уходить отсюда. Дерево почему-то незаметно стало ближе, и ещё ужасней, ведь по его веткам стекала не грязь, как у тех деревьев, а что-то хуже и вонючей, из-за чего мальчик откровенно начал плакать, крича всхлипами и давясь горькими душащими слезами. Дерево стало ещё ближе, показывая странные иероглифы, которыми оно было исписано от корней до верхушки веток. Мальчишке казалось, будто эти надписи что-то показывают и говорят, но он не понимал. Он чувствовал себя виноватым, что не понимал. Дерево извивалось, но оставаясь на месте, нагоняя панику и истерику на бедного паренька, который молил. Молил, просил, умолял прощения, которого, похоже, он не заслужил. Ветки дерева опутали странные чёрные нитки, похожие на волосы, которые вырвали из чьей-то головы, вызывая безграничный поток крови и вечный поток боли, который не прекращается до сих пор. Вырвали ради ничтожной награды, которая добывалась таким грязным путём. Вдруг мальчик начал понимать, медленно, но понимать, пытаясь ухватиться за это воспоминание, это нужное и необходимое воспоминание, которое угасало и исчезало, петляя среди лабиринтов разума. Ведь он знал это дерево. Знал, помнил, любил, дорожил. Именно в таком порядке, главное не менять порядок. Иначе можно забыть. А дальше, он, брат. Именно так и никак по-другому, ведь иначе он забудет раз и навсегда, умирая здесь, когда эти нити задушат его в этом отвратном, пугающем, страшном месте. И под конец, главное и самое важное слово, главное не забыть, не забыть… Не забыть, Альфред, не забыть, или твоё другое имя?... ТАК. ВЕДЬ. (____)?... *** Джонс даже не пытался заснуть – мысли сбивали буквально всю сонливость на ноль, оставляя лишь тупую усталость. Всё перед глазами плыло, а реальность проявлялась лишь в каких-то хаотичных кадрах и разноцветных пятнах. Но сознание, никак не могло провалиться в сладкую дрёму, всё ещё пытаясь функционировать и размышлять над случившимся. Всё произошедшее было до дурного предчувствия странно и непонятно – будто бы скоро что-то должно случиться. Что-то неимоверно важное и возможно ужасное, раз его брат настолько испугался.… А испугался чего? Что Альфред не понял, что Мэттью сказал? И из-за этого испугался до дрожи, будто бы, сам Америка, лично, завоевал его. Глупо и до злости непонятно. Сам Джонс не понимал, почему его это так сильно заботит. Обычно он никогда не зацикливался на чём-то одном, стараясь ухватиться за что-то новое, забывая старое. Но в этот раз, у Альфреда в душе что-то ёкнуло, а совесть по странным причинам, заболела. И именно эти два чувства, заставляли его, сейчас сидеть на краю кровати, в полутьме и думать, не приходя к правильным предположениям. Америка злостно скрипнул зубами, не один из его вариантов не подходил, даже самые абсурдные. Канада упрекал его? Спрашивал, помнит ли он кого-то? А кого? Кого-то из стран? Из людей? Кого не помнит Альфред, но знает Мэттью? Ведь они всё время росли вместе, не отходя друг от друга ни на шаг. Только потом, когда Джонс стал воевать за независимость, они стали реже общаться и даже просто, на всего видеться. Но потом, когда Альфред стал признанным государством, а не пресловутой колонией, они снова стали общаться почти, как прежде, но не так часто, как хотелось бы. Все эти дела с политикой и внутренними государственными делами... Но он же герой, в конце концов, и должен правильно уметь действовать на политической арене! Альфред признавался, что не идеально помнит своё далёкое прошлое, иногда ошибаясь в фактах, которые сам лично переживал. Не могло же это быть связанным с этим, довольно печальным фактором? Джонс точно знал, что не мог забыть какую-то важную личность в своей жизни. Договоры, сделки, конфликты, бои – да, это он мог забыть. А каких-то важных людей – никогда. А если копнуть глубже? От мыслей уже начинала болеть голова, немного надоедливо досаждая своей режущей болью. Глаза уже ничего не видели, даже если учесть то, что Альфред был в своих очках и не снимал их. Но он хотел довести мысль до конца, ведь чем точно он отличался – это безграничным упорством. Джонс стал массировать виски и сильно закусил губу, стараясь сосредоточиться на мельтешащихся мыслях и на своей памяти, неприятно вороша прошлое, и сдувая многовековую пыль со своих воспоминаний. Древнее прошлое, так это время про себя назвал Америка, он вспоминал с трудом, обрезанными кусочками, которые не имели правильный смысл или хоть какую-то логику. Конечно, знания об археологических находках, он прекрасно знал, так как сам археологию любил и уважал, но именно с личными воспоминаниями, она не могла помочь и была бессильна. Альфред напрягся, немного впившись ногтями в свою кожу на лице и прикрыв уставшие глаза. Он смутно помнил, где жил тогда, но насобирав осколки с отдалённых участков памяти, попытался воспроизвести данную картину, представив её в виде фильма, где-то что-то самостоятельно додумывая. Он отлично помнил, что везде были деревья. Большие и могущественные гиганты, которые раскинули свои ветви по всему небосводу, частично закрывая его. А также чистый лесной воздух, который хотелось вдыхать вечность. И ещё шорохи, раздававшиеся повсюду, которые исходили от маленьких юрких мышек и от осторожных птиц, которые любили наблюдать за людьми, вовсе не боясь их. *** Сильный ветер раскачал ветви, которые издали протяжный скрип, походивший на грозный вой. Но мальчишка не испугался этого, отнюдь, вдохнул полной грудью прохладный воздух, с вкусным ароматом хвои. Ему нравилось прогуливаться в лесу, представляя, что он, пройдёт в будущем, испытание и станет полноправным диким охотником. А он сможет, потому что считал, что должен кормить своё племя. Он мечтал стать сильным, и защищать слабых! Он услышал скрежет когтей барсука, который, скорее всего, ворочался во сне, где-то рядом, не подозревая, что рядом ходит человек. Мальчик напрягся, замерев и вслушиваясь в каждый шорох с предполагаемой стороны и уже потягиваясь за ножом, который висел на кожаном, завязанном на узел, ремне на поясе. Но потом, вспомнив кое-что, с усилием сдержался и грустно вздохнул. Барсук этого не услышал, но ворочаться перестал, больше не создавая шум. Мальчик отлично помнил, что ему говорили старейшины и не хотел нарушать правила их учений. Не убивай животного зря, зная, что все соплеменники сыты, а то великий Маниту разозлится, и мы познаем его гнев. Так говорили старейшины и мальчик, боявшийся гнева Маниту, решил слушаться этого правила, хоть и очень хотелось доказать своему брату, что он умел охотиться, как настоящие охотники племени. Жуть как хотелось! Мальчишка с досады пнул ближайший камень, недовольно скривившись, когда резкая боль пронзила пальцы ноги. Как будто от одного пойманного барсука, сам Маниту разозлится! - Брат Антинэнко*, брат Антинэнко! – этот окрик, вывел мальчишку из задумчивости о несправедливости правил и заставил повернуться в сторону голоса. Вдали стоял мальчишка, облачённый в тонкую кожаную рубаху, которая была завязана таким же кожаным поясом. На плечи была накинута тоже кожаная накидка, но уже исписанная множеством узоров, которые были нарисованы красной охрой. Сам паренёк был такого же возраста, что и сам Антинэнко, даже по внешности был очень схож, словно был его полной копией, но лазуритовые глаза выдавали его, как и завитушка сбоку на голове. А рядом с ним был маленький, совсем молодой белый медвежонок, который смешно перекатывался на траве, стараясь поймать ускользающие стебельки. Конечно, белые медведи в этих краях были дикостью, но мальчик привёл его с севера, оттуда, откуда сам и пришёл. Антинэнко помнил, когда увидел своего собственного брата. Это было давно, очень давно, как он считал. Тогда он был совсем маленьким и ничего не помнил, только, как удивление на лице брата, когда увидел его впервые. А медвежонок тогда был практически слепой, еле заметно приоткрывая глазёнки, чтобы видеть, куда ползти. Хотя тогда ему и ползти не надо было – мальчишка всегда нёс его на руках, чтобы тот не утруждал себя. Но теперь медведь не позволял, чтобы его долго носили на ручках, и предпочитал ходить сам, иногда неуклюже падая. Антинэнко проводил взглядом, приближающегося брата, который быстро перебирал ногами, чтобы поскорее подойти к нему. И когда тот немного запыхавшись, встал напротив своего брата, сверля недовольным взглядом, мальчишка с голубыми глазами сдался: - Что тебе надо, Матхоски*? – грубо пробурчал Антинэнко, сверля своим раздражённым взглядом землю, будто пытаясь её пробурить или сжечь. Сам же Матхоски хотел бы высказаться насчёт невоспитанного тона своего брата, и сказать, что к своим соплеменникам нужно уважительно относиться, а тем более к своему собственному брату, но открыв уже рот, осёкся. За злостью Антинэнко была скрыта горькая обида, которая выдавалась немного покрасневшими глазами. Матхоски вздохнул, понимая, почему его брат незаметно сбежал в лес, не предупредив никого. Антинэнко, похоже, заметил, понимающий и обеспокоенный взгляд и это было сигналом для того, чтобы он наконец-то высказался. - Понимаешь, они снова глумились надо мной. А я просто хотел поиграть с ними, а они снова издевались, даже кидаясь мелкими камнями! – начал Антинэнко, скрывая свои слёзы, ведь сильные не должны плакать. – Называли Билэгээна*, больной и бледный Билэгээна, чужим и вообще хотели высказаться, когда вырастут, на общем племенном собрании, чтобы…, - мальчишка замолчал, давясь слезами – Изгнать меня. Матхоски расстроенно покачал головой, тоже припоминая такие ужасные случаи. Их всегда обижали – это был самый горький факт, даже взрослые не могли с эти помочь. В детстве, все слишком жестокие. Его тоже называли бледнолицым, потешались, перешёптывались за спиной, недоумевая, откуда взялись эти странные непохожие на них дети, а некоторые даже не подходили, боясь, что можно заразиться этой странной проклятой болезнью. И иногда, Матхоски жалел, что родился таким ненормальным, непохожим, отличающимся своим цветом кожи и необычным окрасом глаз. Однажды, когда уже на закате солнца, Матхоски со своим братом хотел идти спать, он услышал секретный разговор, в котором обсуждали их. Они говорили, что эти мальчики – это предсказание Маниту к переменам, которые преобразят всё возможное, сделав и остальных людей такими же. Один из них яро утверждал, что это шаг к их гибели и нужно срочно убить и уничтожить этих парнишек. А последний, рассказывал, что одно из странных отклонений, когда кожа становится бесцветной, и волосы светлыми, как и глаза, но потом это всё исчезает, а кожа, как и положено, становиться приглушённо-красной. Но, к сожалению, кожа так и оставалась белоснежной и глаза светлыми, а волосы были золотистого оттенка, независимо от того, сколько эти два брата жарились на солнце и перекрашивали волосы в тёмные цвета, липкой смолой. Антинэнко уже громко хлюпал носом, а по щекам бежали слёзы, которые беззвучно падали с лица. Возможно, этот мальчик и хотел быть сильным и непоколебимым, но при родственниках, иногда позволял своей импульсивной душе излиться. Матхоски вернулся из неприятных воспоминаний, и сам чуть не бросился в плач, увидев состояние своего брата, который до сих пор старательно скрывал его, то и дело, вытирая слёзы и отворачиваясь. Северный паренёк не выдержал и обнял своего брата, пытаясь успокоить и гладя своей рукой по спине. Тот сначала плакал, но потом замолк и стал что-то бурчать под нос, что стало хоть каким-то облегчением для Матхоски. - Ну почему им надо кого-то обижать? Я же им ничего не делал! – бормотал себе под нос Антинэнко, немного сердито шмыгая носом, но потом прервался, кое-что, вспоминая. - И вообще, я важнее их вместе взятых. Хоть я и не знаю чем… Скорее бы узнать! Брат, а ты знаешь, чем мы важны? Матхоски выпустил Антинэнко из своих объятий, всерьёз раздумывая над этим. И правда, им говорили, что они очень важны, но даже не заикались как именно. Просто сказали, что скажут, когда они будут готовы. А когда они будут готовы, Матхоски не знал. Возможно, когда наступит испытание? И, наверное, они станут лучшими охотниками, с каким-то явным отличием, как и мечтал каждый в их возрасте. И Матхоски тоже не был исключением. Поэтому и решил ответить, как и предполагал, ведь всегда всё рассказывал Антинэнко. - Я думаю, мы будем прекрасными охотниками. Найдём чудесный кленовый лес и будем жить там, ловя разных животных. Но не будем заходить далеко на север, там белые медведи – Матхоски внимательно посмотрел в сторону холма, где его любимый белый мишка игрался с разными насекомыми, но отвлекся, увидев немного обидевшейся взгляд Антинэнко, закатил глаз. – А ты будешь лучшим защитником и спасителем. Антинэнко расцвёл и расплылся в улыбке, уже мечтая, как его будут уважать в племени, а обидчики будут завидовать, придя в племя с пустыми руками. Ведь у него будут зоркие глаза, которые будут видеть даже под палящим солнцем, выглядывая добычу. Голубоглазый мальчишка считал, что это и будет его отличительной чертой, ведь не зря же его так назвали? Матхоски это заметил, и хотел было опять завестись в шуточной лекции, что слишком много гордиться и зазнаваться вредно и плохо, но услышал знакомый и приятный сердцу, женский окрик. - Антинэнко, Матхоски! Братья сразу же поняли, кто это и быстро побежали в сторону холма, запинаясь в высокой траве и часто спотыкаясь об корни деревьев, которые хитро спрятались в зарослях. Как-то само собой началось соревнование, в котором каждый из братьев выкладывался на полную. И когда они добежали до цели, победителем оказался Антинэнко, который тут же стал улыбаться и подпрыгивать, радуясь, что победил и обогнал своего брата. Матхоски же немного обиделся, но не подал виду, скрывая это за лёгкой улыбкой. Ну что поделать, если у него такой братец? Да и плакал он недавно, то зачем лишать его такой маленькой радости? -Антинэнко, не празднуй свою победу долго, кто знает, может потом твой брат обгонит тебя, пока ты будешь гордиться. И убегать далеко без разрешения тоже нехорошо, ты же помнишь рассказы об лесных духах? - мягко произнесла молодая женщина, как будто и, не пытаясь упрекнуть. Женщина была с длинными чёрными волосами, и с красной смугловатой кожей. Глаза были глубокого зелёного цвета, который будто переливался всевозможными цветами в лучах солнца. Вообще казалось, что эта женщина сияла в прямом смысле, бусы из разных камней и перьев на её шее тоже отдавали блики. Тонкое кожаное платье, исписанное изящными узорами, не только украшали, но и многое рассказывали о ней. Ноги были босые, без какой либо обуви, не как у остальных. Антинэнко же немного надулся, пытаясь создать серьёзный и угрожающий вид, но у него это не получилось из-за смешной пухлости на лице и выразительных глаз. Матхоски же решил защитить своего брата, но перед ней, всегда становился тихим и послушным, поэтому высказывание против неё было каким-то преступлением и нарушением для Матхоски, и прозвучало оно тихо и осторожно: - Евоти Мэйера*, не сердитесь, пожалуйста, на моего брата, - немного запинаясь, начал северный мальчишка, водя ногой по земле и опустив взгляд, будто бы он сам провинился. - Он ни в чём не виноват, честно! Просто он не поладил с ровесниками… Взгляд Евоти Мэйеры смягчился, а в глазах появилось беспокойство и волнение, которое буквально отразилось на всём лице женщины. Она аккуратно присела возле уже поникшего Антинэнко, который вздохнул и опустил голову. Взяв его за лицо, она принялась вытирать ладонью дорожки от слёз, да вздыхать и качать головой. - Они опять тебя обижали? – неожиданно спросила Евоти Мэйера, искренне сопереживая за состояние Антинэнко, поглаживая его по щеке. Тот опять шмыгнул носом и топнул ногой, пытаясь быть обозлённым, а не позорно слабым и печальным. Но женщина всё заметила и поняла всё без слов, увидев, как мальчишка настойчиво скрывает слёзы. Она снова мысленно рассердилась над жестокостью детей племени, и пообещала, что поговорит с ними. Евоти уже собралась встать, как Антинэнко необычно для себя еле слышно спросил, смотря на неё глазами полными непонимания и надежды: - Почему мы не похожи на остальных? Матхоски тоже встал рядом, желая получить ответ на этот вопрос. Она лишь прикрыла глаза и вздохнула, будто бы вспоминая что-то болезненное, но потом улыбнулась и взъерошила волосы двум братьям и проговорила серьёзным, но в тоже время не строгим голосом: - Это ваше главное отличие. И совсем скоро это вам очень сильно поможет, тогда вы будете похожи на всех. Но главное не забывайте. Потом вы это поймёте, но сейчас не забивайте свои головки всякой ерундой, - она ещё раз потрепала их по голове, из-за чего волосы двух братьев стали помятыми и торчащими в разные стороны, - Лучше давайте пойдём и пособираем ягоды, возле той дальней речки. Антинэнко тут же встрепенулся и с ожиданием спросил, немного приоткрыв рот, и широко раскрыв свои светло-голубые глаза: - Те самые сладкие-пресладкие? Матхоски тоже замер в ожидании. Евоти Мэйера приятно хихикнула и немного передразнив, ответила, как всегда умиляясь поведению мальчиков и их детской наивностью: - Да, те самые, сладкие-пресладкие. Антинэнко счастливо подпрыгнул и заулыбался, представляя, как уже ест эти ягоды, которые вызывают не горькое послевкусие, как обычные, а сладковатый привкус, не напоминая о голоде. Обычно они ел раз в день, и то постоянно одно мясо, а тут целый деликатес. Матхоски тоже улыбнулся, зажмурив глаза, и притянул к себе маленького медвежонка, который досконально изучал бабочку, сидевшую на травинке. Медвежонок немного обиделся, что его добычу спугнули, но он тут же отвлёкся на тёплые руки хозяина и стал дремать, прижавшись к нему. А Антинэнко взял руки Евоти в свои ладони и быстро и радостно затараторил, уже переминаясь с ноги на ногу от нетерпения: - Спасибо, спасибо огромное, мама!... Мама? *** (____)? Альфред резко вздрогнул, выходя из омута воспоминаний, моргая глазами и нервно закусывая губу. Воспоминание, то самое, которое было почти забыто, вертелось в сознании, пытаясь выскользнуть, словно кошка. Только получалось поймать кончик этой давней мысли, как тут она молниеносно убегала прочь, из-за чего приходилось её снова догонять и пытаться остановить. Он чувствовал, что если забудет, то случиться что-то ужасное и обидное, от чего потом будет долго и больно ныть сердце, разрываясь на части, будто бы пытаясь что-то вернуть. Что-то, что было близко и важно, что согревало это самое сердце. Он не должен забыть - это обещание крепко укоренилось в сознании, побуждая продолжать эту мысленную гонку. *** Мама? Мальчик вспомнил её, когда посмотрел на ужасное и страшное дерево, которое после этой мысли странно поникло, опустив свои ветви прямо в эту грязную смолу, которая стала испаряться и превращаться в обычную рыхлую землю. Чёрные волосы на дереве тоже поникли, теперь больше не раскачивались под несуществующим ветром. Иероглифы остались, и мальчик стал понимать, что они означают. Теперь он смотрел на них другими глазами, понимая, какие смысл и значение они несут. И когда понял, ужаснулся, чуть не вскрикнув от жути. Сердце быстро забилось, а руки предательски задрожали. Губы на лице затряслись, а от волнения на лице вновь полились слёзы, которые стали неприятно щипать кожу. Он слышал оглушающий женский крик, полный боли и отчаянья, который молил о помощи и был очень громким. Он слышал царапанье ногтей об землю и как они отламываются с лёгким хрустом. Он слышал, громкое дыхание, которое стало хрипеть и шипеть от недостатка воздуха. Бам-бам. И главное, он слышал толчки из под земли, будто бы кто-то пытался выбраться и бился об толщу почвы, безуспешно копая руками выход. Кто-то пока не терял надежды выбраться из своей могилы, кто-то отчаянно цеплялся за края этой смертельной пучины, чтобы опять оказаться на дне и снова продолжать путь к необходимому воздуху. Бам-бам. Мальчик замер на несколько секунд, пытаясь не слышать эти ужасные звуки, которые громко отдавались в сознании, не давая мыслить. Но потом, резко сорвался с места и упал на колени, перед деревом, от которого пахло гнилью и чем-то ещё мерзким. Остатки белой кофты теперь были полностью в липучей рыхлой земле, которая теперь прилипала к коже. Бам-бам. И парнишка принялся копать, цепляясь пальцами за куски земли и отбрасывая их в сторону, забивая мелкие камушки под ногти, и случайно бросая себе крупицы земли в глаза. Ладони болели, пульсируя, глаза щипало от слёз и пыли, но мальчишка не останавливался рыть. Он лишь судорожно шептал, не произнося ни звука, лишь одно слово, одну мысль, которую понял, когда смотрел на это грязное дерево. Мама! Он звал её, давился слезами, продолжая приближаться к погребённому заживо человеку, надеясь, что она его успокоит и выведет из этого кошмарного леса. Он обнимет её, прижмётся к ней, а она его успокоит и утешит, как раньше. Вдруг удары прекратились, а мальчик запустил руку во влажную землю, на ощупь, ища тёплую живую руку. Он чуть сам не упал в эту вырытую яму, но во время зацепился за корень, но так и не вытащил руку. И вдруг, он нашёл что-то похожее на руку и вытянул это на себя, уже улыбаясь и готовясь засмеяться от счастья, что он успел. Но улыбка резко замерла, а глаза стали стеклянными от ужаса и боли. Его тело резко задрожало, как и руки, от чего выронил то, что вытащил из земли. Хотелось кричать, звать на помощь, хрипеть, немым криком звать её. Но туман сгущался, а грязь вновь наполнила землю, не давая уйти ни чему живому. Костлявая рука, обтянутая белой трупной кожей, так и осталась лежать на поверхности, до сих пор пытаясь за что-то зацепиться.