Сентябрь на пятках

Сейчас, когда сентябрь наступает августу на пятки и больно стискивает ему руки, ты стоишь прямо передо мной. Такая красивая. Такая хрупкая. Такая по-осеннему летняя. Прошло два года и 8 месяцев с нашей последней встречи и 7 лет с нашего знакомства, а ты все такая же взбалмошная и непредсказуемая: делаешь, что вздумается; приходишь, когда вздумается; любишь, когда вздумается. И плевать ты хотела на то, что у меня уже вот как 32 месяца и 23 тысячи 352 часа стабильная жизнь, в которой все по расписанию. Я больше не терплю ни минуты опоздания, а ты, к сожалению, опоздала на целую веху моей жизни. Новой жизни. Жизни без тебя. -Я могу войти? - улыбаешься сладко-сладко. Даже не говоришь, а шепчешь. Поправляешь выбившуюся прядку волос и прячешь ее за ухо (запрещенный прием, Чон Суджон, и ты это понимаешь). - Знаешь же, что тебе не нужно спрашивать, - я покорно впускаю тебя в свой дом и пропускаю вперед, попутно надевая дежурную улыбочку. Правда я изменилась? Правда стала жестче? Чон Суджон, у меня даже голос не дрожит при виде тебя. Ты же заметила это? Заметила, правда? Мне нравится твоя грубая манера входить, будто все вокруг принадлежит тебе и одновременно, вместе с этим, такая нежная манера осматриваться вокруг и изредка на меня поглядывать исподлобья, словно провинившийся ребенок, который пытается попросить прощение у родителей за сломанную игрушку, на которую они потратили так много денег. - Ты не отвечала на мои сообщения, - проходишь мимо камина. Осторожничаешь. Боишься показаться слишком нахальной, но то, как ты сразу же вцепилась в фотографию, стоящую на подставке выдало тебя. Впиваешься в нее глазами. - Красивая, правда? - мне очень хочется уколоть тебя. Очень хочется увидеть досаду на твоем лице, ведь я так ни разу такой почести и не удостоилась. Лишь однажды ты показала мне подобие грусти: стеклянные глаза и жуткая ухмылка, но в этом и суть, что "подобие". Молчишь. Взглядом прожигаешь дыру в фотографии, а затем поднимаешь глаза на меня и я читаю в них "необижайнедразнинерань". Суджон аккуратно ставит фотографию на место, поджимает губы и перекатывается с пятки на носок. Ей тяжело. Она не знает, с чего начать и возможно ли вообще уже что-либо начать, кроме конца. - Я скучала, - поворачивается спиной и сжимает кулаки, - и, мне казалось, что ты тоже скучаешь, - медленно опускает голову, а затем поднимает ее. Мне нравится наблюдать за ее смятением. - Знаешь сколько всего звезд загорается на ночном небе? Сколько листьев в секунду падает каждый день, начиная с 1-ого сентября? А знаешь сколько в мире светлячков? Сколько пыли в воздухе? Сколько микроорганизмов на твоих ладонях? - чувствую, что она улыбается краем губ и уверенно, только так, как она это умеет, смотрит в стену, - Бесчисленное множество! Так вот...столько же мыслей было у меня о тебе, - наконец-то решает повернуться и заглянуть в мое лицо. Медленно подходит ближе. Когда ты стала такой робкой по отношение ко мне, Суджон? Трогает ладонью мою щеку, пытается восстановить ниточки нашей ментальной связи, - а ты? - обжигается. Обжигается этими словами, словно кипятком, - а ты скучала? У меня бесконечное множество проектов. Тысячи погасших звезд. Я не знаю, сколько листьев опадает в эту минуту и предполагаю, что никогда не узнаю точной цифры микроорганизмов, проживающих на моих ладонях. Знаешь, Чон Суджон, за все годы моей пока недолгой жизни мне объяснили очень много. Объяснили, каким карандашом пользоваться для штриховки, а каким прорисовывать готовый рисунок; почему люди не падают с земли; что такое адронный коллайдер; как вести себя во время террористической атаки, но никто и никогда не объяснял мне как быть, когда ты не рядом со мной; сколько нужно дней, чтобы ты ко мне вернулась и сколько мучительных лет, чтобы наконец полюбила меня; как много жестокости в твоем сердце. Эти вещи мне пришлось узнать самостоятельно, пропуская через себя тонны боли и мучений. Знаешь как мне без тебя жилось?

Да не жилось мне вообще. Вылось только.

Первые 124 дня на стенку лезла и в штаны к другим людям. Кидалась на чужие губы, как ворона на падаль, в надежде вдруг почувствовать знакомый карамельный привкус. Потом тратила часы в туалете, засовывая пальцы в рот и пытаясь вызвать рвоту, потому что все чужие губы такие противные, все чужие тела такие холодные, такие мертвые, такие пластиковые, и я не могла избавиться от чувства, что грязная и мне хотелось смыть с себя все это, и я мылась, мылась и мылась. Терла мочалкой до покраснения. А потом снова возвращалась к чужим рукам, пытающимся убаюкать меня. Мерзко, правда? Но...знаешь, иногда эти руки правда заменяли мне тебя. Потом пришел трехсотый день и я поняла, что год подходит к концу. Уже не плакалось и даже не вылось. Пилось только зябкими вечерами. И я начала врать: стала убеждать себя, что мы с тобой не были знакомы. Мы с тобой не были сплетены голыми телами и цепкими объятиями. Не было никаких рельсов жизни в виде кровавых царапин на моей спине. Не было твоей родинки на внутренней стороне колена. И самых нежных в мире изумрудов-глаз с маленькими мирами на ресницах, смотрящих прямо на меня с такой уверенностью. С твоего тела звезды сыпались, ты знала? Нет? А я вот да. ... - А затем я встретила новый год во Франции, в одном из своих любимых кафе на набережной. Вот тогда-то я и перестала ждать тебя. Вот тогда-то я и была выпотрошена и распорота до конца. Даже не в тот момент, когда узнала о твоей свадьбе. Нет. Совсем нет. Именно, когда часы пробили 12, а мне привиделась ты в легком ситцевом платье и каком-то несуразном темно-зеленом кардигане, но тебя нигде не было. Вот тогда-то и остался от меня один поролон. В тот момент я от тебя отказалась, Чон Суджон.