***
Битый час Чимин сидит против Джукай на подоконнике, не своя своих глаз с ее бледного изможденного лица, украшенного мешками под глазами и впалыми щеками. Она почти не ела. Она проводила бессонные ночи с сигаретой в зубах или влажной подушкой, которую сейчас обнимала, как когда-то его руку. Она таила обиду и при этом страдала без него. Но гордость не позволяла беспечно вдыхать его волосы и засыпать на родном плече после той бури, которую принес Чимин в их гнездышко. Джукай была прекрасна даже когда выбросила с четвертого этажа его вещи. И в момент, когда она швырнула ножом, Чимина не волновали боль и кровь. Он видел глаза. И только их. Только опухшие от слез серебряные глаза, в которых в одно мгновение растворились ненависть и злость. В которых мелькнула прежняя теплота. Она смотрела на него со страхом и осознанием того, что ранила самого уютного человека, когда-либо появлявшегося на страницах ее жизни. Тогда Чимину почудилось, что он снова обрел право коснуться ее лица, стереть слезы с раскрасневшихся щек и заправить непослушную прядь за ухо. Но Джукай треснула его по руке, встала и молча ушла в спальню. — Закрой, пожалуйста, окно, — едва слышно прошептала Джукай, ежась сильнее. Ее губы слегка посинели, а плечи содрогались от мелкой дрожи. Чимин прикрыл створку, и в ту же секунду из комнаты ушел свежий воздух, уступив место невыветриваемому хмурому яду никотина. Прищуренный взгляд вперился в него. — Я хочу закурить. — Ты пропустила месяц занятий в универе. — Дай мне сигарету. — Когда ты в последний раз выходила на улицу не за пачкой? — Я сказала, дай ебаную сигарету. Чимин удержал свой язык от комментариев и не сказал Джукай ничего. Его распирал гнев. Она вела себя, как маленький ребенок, которому не хватило внимания родителей. Парень покинул комнату в полной тишине, мягко прикрыв за собой дверь. *** Шел третий день зимних каникул. Улицы заполнились красочными огоньками гирлянд, магазинные кассы ломились от выручки за новогодние подарки; люди, нагруженные пакетами, громко смеялись в предвкушении праздника; дети кидались снежками, лепили снеговиков, рисовали снежных ангелочков своими телами на свежевыпавших сугробах… а Чимин налил половник горячего бульона в миску и с неприятным привкусом на губах ступил в наконец проветренную комнату. Джукай не спала. Подогнув к себе колени, она куталась в пуховое одеяло и смотрела в окно. Чимин застыл, увидев на ее губах слабую улыбку. Он настолько отвык от этого зрелища, что радость на лице девушки показалась ему наваждением. — Когда-нибудь он будет бегать со своими сверстниками и ждать нового года, — девушка поглаживала свой живот. Кот улегся возле ее ног, зарываясь носом в шерстяные носки хозяйки. — Обязательно. Чимин сел рядом и протянул ей миску и ложку. — Заботишься обо мне. — Ну, а как иначе? — И правда. Ведь я ношу твоего ребенка. — Нашего ребенка, — поправил Чимин и сам протянул ей наполненную бульоном ложку. Девушка хлебнула горячее варево.***
Скоро поднялась температура, и Джукай уснула. Уснула на его груди, как раньше. Чимин даже дерзнул приобнять ее, и тогда девушка прижалась крепче в поисках родного запаха, который вытеснял из головы все, заполняя собой легкие. Она скучала. И скрыть это у нее получалось, мягко говоря, дерьмово. Чимин не раз заставал ее за просмотром совместных фото. Он видел, как Джукай крутит на пальце игрушечное колечко, подаренное им с шутливым предложением руки и сердца, и прижимает к себе отнятую у него толстовку. Скучала. Но постоянно отталкивала, испытывая помимо тяги отвращение к рукам, которые ласкали другую. Выгоняла его. И не раз. Рвала его наброски, резала его одежду. Бросалась словами и вещами, но его это уйти не заставило.***
Давно Чимин не просыпался в приподнятом настроении. Но сегодняшнее утро подарило ему душевную гармонию. Он проигнорировал боль в затекшем от неудобного положения теле, он порадовался солнцу и слепяще белоснежному снегу. Джукай просыпаться даже не думала. Жар наконец спал, но ее лицо все еще сияло болезненной белизной. После следующих трех дней она окончательно поправилась и снова вышла из дома. Но вернулась с пачкой сигарет. Чимин снова ее отобрал, а Джукай обругала его. Называла козлом и уебком, но уже много реже и менее уверено. Она снова вписывала его на страницы своей жизни. Так парню хотелось думать. — Не важно, кого ты там трахал, пока я с ребенком под сердцем мучилась от токсикоза, — вдруг заявила Джукай, поглощая горячий шоколад из излюбленной голубой кружки в горошек. Чимина это повергло в шок. — То есть, ты меня прощаешь? — Нет. — Тогда к чему ты это говоришь? — Не прощаю, но буду пытаться, — она сделала последний глоток и поставила свою кружку рядом с его. — Только скажи, я сделаю все, что потребуется, — выдохнул Чимин и отправил кружки в раковину. — Только не обольщайся, это не ради тебя. — Да, я понимаю. Джукай, скрепя сердцем, обняла его. Теплая и уютная. Недостающий кусочек пазла в картине его существования. И даже осознание того, что делает девушка это лишь ради ребенка, не помешало Чимину прижаться к ее губам. И какого же было его удивление, когда Джукай не оттолкнула его, а напротив, ответила на поцелуй, который сказал ему совсем не то, что говорили слова. Она его простила, и не только ради малыша.***
Он стоял внизу. По колено в сугробе под светом одинокого фонаря в новогоднюю ночь. Он стоял, улыбаясь, и в руке сжимал баллон с красной краской. А на снегу за его спиной красовалась надпись.«Мы все на свете переживем. Вместе»