Надежда

      — Ты веришь мне? Веришь? — Аладдин прикоснулся к покрытой тенью от капюшона щеке Жасмин и приблизил её лицо так, что они соприкоснулись носами. Он закрыл глаза и погрузился в эту темноту, окружил себя ею и уже был готов утонуть.       Жасмин не отвечала, но и не отдалялась. Однако барьер между ними существовал и так: широчайший барьер, бесконечный, но вопреки своим размерам привычный всем людям. Этот барьер — ложь. Аладдин понимал, что никакой джин, каким бы могущественным он ни был, не разрушит окончательно эту стену, а значит, они с Жасмин вместе никогда не будут.       И всё же Аладдин упрямо надеялся, но Жасмин была виновата в этом сама. Ведь она отказала ему тогда, после победы над Джафаром, зачем же теперь приходить? Зачем разрешать целовать, разрешать… Зачем?       Душа послушно травилась от этого дыма, задыхалась, умирая медленно, мучительно, забирая с собой и всё остальное. В такие моменты Аладдину казалось даже, будто у него и вправду что-то болит внутри. Дерёт, ноет. Физически… Или это уже сон, коварно пришедший, заприметив, что Аладдин на секунду глаза закрыл? Ведь после ухода из дворца он больше не спал, а сон наверняка всё это время просто поджидал своего часа.       — Не вернусь больше, — услышал Аладдин шёпот, звучащий не громче, чем его путающиеся мысли. Но с собственными мыслями его никак не спутать: такой нежный, такой любимый голос не мог звучать в голове. Аладдин не смог бы даже вспомнить голос Жасмин таким, каким он взаправду являлся. О, если бы его фантазия была так сильна, он бы, возможно, мог спать. Тогда желания не мучили бы его так этой своей невыносимой фальшью, этой невозможностью окунуться в них хотя бы на секунду!       Только спустя несколько минут осознания до Аладдина дошёл смысл слов.       Не вернётся. Не вернётся больше.       Он не хотел надеяться, но эти визиты брали своё всегда. Они помогли надежде родиться, развиться и окрепнуть внутри Аладдина. Она быстро вросла корнями во всё его существо, и вырывать её было не просто больно. Это было смертельно, потому что теперь надежда — часть самого Аладдина.       И утром, когда Жасмин навсегда уйдёт, он станет кем-то другим.