***
В медленно приходящих сумерках ранней осени дом Скамандеров казался серым, каким-то неприглядно-лохматым, как тот покосившийся сарайчик. Впечатление было внешним — дом представлял собою добротную усадьбу, прочно вросшую в землю на вершине небольшого холма. Неподалеку от окон заднего двора вставал лес, справа и вниз полого уходили грифонюшни и нынче пустые загоны. Адель Скамандер пару лет назад собрала поголовье и уехала в Грецию — “на родину предков, в приличный климат”. Оставила двоих гиппогрифов-доходяг, которым было бы приятнее и дальше дряхлеть в родных краях, но такими вечерами старики предпочитали отдыхать в грифонюшне, в уютном гнезде из сена. Тесей прошел вверх по холму, приближаясь к дому. Он мог бы появиться прямо перед воротцами и не взбираться на холм. Но не хотел. На крыльцо опять нападало листьев, кустарники по обе стороны потянулись цапнуть его за полы плаща — но Тесей увернулся, погладил дверное кольцо в виде саламандры, и та, извиваясь, отползла, впуская его. На коврике в прихожей были застарелые следы лап (их пытались отчистить, но выяснилось, что нарл, разливший Ньютово зелье и наследивший им по коврику — к невыводимым пятнам), навстречу Тесею уже бежал, перебирая короткими лапами, низзл. — Добрый вечер, Антуан, — церемонно поздоровался Тесей. Антуан в ответ сел в позу величественного сфинкса и издал снисходительный мяв. На ходу вытирающий руки Ньют появился чуть попозже, когда Тесей уже успел повесить пальто и вытащить из кармана портсигар. — Привет. — Младший клюнул его коротким поцелуем в щеку и отступил. — Антуан, ты свернул стакан с карандашами, когда побежал встречать Тесея. Я недоволен твоим поведением. Низзл прищурился и поджал хвост — видимо, раздумывал, готов ли он на прямую конфронтацию с Ньютом. — Оставь его. — Тесей легко перехватил Ньюта за запястье и начал с главного: — Я добыл тебе новую тварь и даже не представляю, что это такое. — Она там? — Ньют сходу стрельнул глазами в мирно лежащую на полке прихожей серебристую коробочку. — Забирай. — Тесей взял портсигар и отдал брату. — Пойдем, нальешь мне чаю, я расскажу, что это и откуда. Антуан следил с подоконника, вместив себя между цветочными горшками, Ньют резкими взмахами палочки наливал обоим чай, а Тесей внимательно приглядывался, не сидит ли кто в кресле, в которое он собирался сесть. За годы жизни с Ньютом такое случилось всего два раза, но их хватило просто с избытком. — Накрыли тайник нелегальных артефактов. Увы, невовремя и пустой. Из живых существ я нашел только одну явно магическую тварь, в клетке. Размером с большую собаку, массивная… — Тесей призадумался, с какой бы породой сравнить. Он видел множество собак, маггловских в основном, но в большинстве своем они были гончие или пастушьи, поджарые охотничьи и не производили такого впечатления, как тварь, окрещенная им львособакой. — ...Массивнее средних собак, но не такая грузная, как бульдоги. Морда приплюснутая, но опять же не по-бульдожьи — скорее по-кошачьи. Уши полукруглые, хвост не разглядел. Масть однородная, то ли бежевая, то ли коричневая — в грязи не разберешь. И грива волнами. Ну, если расчесать, наверняка будет, — определился с описанием Тесей. Ньют ненадолго застыл, держа в руке тонкую чашку, и явно мысленно нарисовал себе образ животного. — Я решил звать ее львособакой. — Комаину, — почти сразу откликнулся Ньют после уточнения, — родом из Японии. Я видел только рисунок и краткое описание, в письме приходило. — Комаину так комаину, — согласился Тесей. — Япония, говоришь? Это может быть важно. Учти, все остальные считают, что животное разнесло на куски Бомбардой и еще проклятием сверху заполировало. — Ты принес мне нелегально добытое незарегистрированное животное, — восхитился Ньют. В его тоне было столько признательности, что Тесей невольно улыбнулся. — Так уж складывалось, я решил, что это будет лучше. Изымать как конфискат живое, никому неизвестное существо… Твари только хуже будет. А для предъявления обвинений хватит и того факта, что она там была и мы ее видели. — Я люблю тебя. — Ньют вытянулся в кресле и обмяк, жмурясь. Тесею тоже захотелось прикрыть глаза, как низзлу под лаской. Ему не было свойственно обходить правила просто так, лишь потому, что он может. Просто Ньют умел убеждать, Ньют был его младшим братом уже много лет, Ньют настойчиво и горячо показал ему, что магические существа — очень даже живые, умеют страдать и любить. Поделился небольшой частицей своей всеобъемлющей любви к животным — часто таким мощным и таким беззащитным. Правда, полный масштаб Ньютовой… “всеобъемлемости” Тесей предпочитал не вспоминать и не учитывать. И уж точно не эту часть имел в виду.***
1915 Тесей никогда не был особо привязан к гиппогрифам. Он достаточно знал о них, умел обращаться, мог правильно зачаровать и в целом помогал маме с ее стадом — как и полагается хорошему сыну. Никаких плохих чувств он к гиппогрифам не питал, и некоторые звери даже нравились ему больше других. Но по сравнению с тем пламенем, с которым на них смотрели мама и Ньют — по сравнению можно сказать, что он их и не любил вовсе. Но Тесей был очень, очень ответственным. Поэтому когда в час ночи Тесею пришла в голову мысль, что, кажется, он забыл выкрутить шип из подковы Люси — он встал, и, решительно не думая о том, как же неприятно из теплой постели выходить в холодный двор, пошел в грифонюшню. Мороз вцепился в него едва ли не до костей, и Тесей съежился, стараясь побыстрее добраться по расчищенной дорожке до грифонюшни. Толкнул дверь, не открывая сильно, проскользнул внутрь. По сравнению с улицей здесь было тепло — чуть влажный воздух, запах сена, дерева и шерсти, звук дыхания множества крупных тварей… Тесей вдохнул поглубже утешающее тепло и отправился к нужному деннику. Тут ему повезло — Люси спала на боку, согнув задние ноги, и не пришлось будить ее, проходить процедуру разрешения и все прочее, чтобы получить доступ к подковам. В слабом свете палочки Тесей легко разглядел — ни одного шипа в подковах, все чисто. Он с облегчением выдохнул, распрямился и понял, что что-то не так. Тут был посторонний, тут кто-то боялся, или кто-то смотрел на него. Ощущение неправильности тяжелой птицей уселось на оба плеча сразу. Тесей поднял палочку, зажег свет чуть посильнее, пошел по проходу… Слева дохнуло теплом, даже жаром — температура в этом деннике была выше, чем в остальной грифонюшне. Тесей аккуратно направил туда палочку, отдал команду посветить ярче… — Тут только я. — Шепот был едва слышен даже в тишине. Разгоревшийся свет палочки показал всю картину — Ньют находился в деннике, полулежал, укрывшись одеялом, обнимая за шею мирно дрыхнущего Хана. Левая ладонь брата ровно двигалась, почесывая гиппогрифу холку под перьями. — Какого тебе дома в постели не спалось? — недовольно прошептал в ответ Тесей. Чем-то ему эта находка не нравилась… Ньют окончательно залился краской, отвел взгляд. Он выглядел… растрепанным, мечтающим провалиться сквозь пол денника и одновременно глубоко уверенным в своей правоте. Тесей привалился к ограде денника, понял, что его смущает слишком соленый запах, слишком взъерошенный вид Ньюта со слипшимися на щеке прядями, его же голые ноги, выглядывающие из-под одеяла, слишком виноватое, застигнутое выражение лица брата… Как будто Ньют не просто так решил ночевать в обнимку с любимым гиппогрифом. Как будто он тут занимался чем-то, о чем не хотел говорить. И даже не научными изысканиями. Хан открыл янтарные глаза, казавшиеся яркими даже в слишком слабом свете — Тесей срочно отшатнулся в проход, как только веки гиппогрифа дрогнули, но все равно увидел, что Хан вытянул шею в его сторону, угрожающе защелкал клювом, а полурасправленным крылом укрыл Ньюта, словно пряча свое от чужака. — Не надо, хороший. — Ньют тут же положил ему руку на клюв — крайне фамильярно! — потерся головой о шею, что-то заклекотал, зашептал на зверином и человечьем вперемешку… Хан улегся назад, но смотрел неодобряюще. Тесей закрыл глаза, втянул в себя побольше воздуха. Ладно, это было... предсказуемо. Что-то, что можно предположить. В шутку, неприлично намекая, что Ньют был настолько оторван от всех людей на свете — кроме нескольких, и никто из них не был ему интересен в этом плане, кажется — настолько замкнут, настолько… другой. Ближе к тварям, чем к людям. Но такого Тесей все равно не ждал. Это с хрустом и осколками выламывалось из последних рамок приличия. Настолько далеко, что уже не было никакого смысла призывать к здравому смыслу, пытаясь его вернуть. — Я не скажу, — буркнул Тесей в тишину денника, где кроликом под взглядом удава замер Ньют, удерживая своего… друга… любовника… о Мерлин! — и попятился. Развернулся, распахнул дверь грифонюшни, впуская порыв ледяного ветра, захлопнул ее за собой. Тесею даже не было холодно, так что он зачерпнул снега, растер по лицу и побрел, не чувствуя температуры, в сторону дома. Пытаясь уложить в голове увиденное. Воистину, существуют знания, которыми лучше не обладать вовсе — и это даже не темномагические трактаты!.. Иногда эти знания, оказывается, таятся в доме родителей, в исполнении собственного любимого, но такого… странного младшего брата. Уснуть было тяжело, смотреть друг на друга весь следующий день — невыносимо, стыдно, тяжело, непонятно. Потом сгладилось. Потом и забылось. А потом Тесей впервые в жизни нарушил правила, зато сразу еще с тем размахом. И когда он вернулся с войны — живой и награжденный, когда он дальше пытался вернуться на самом деле, всем собой — Тесей был просто рад, что у него есть младший брат, не важно, в каком именно смысле он любит животных. Ньюта это все практически миновало — кроме одного проекта, жутко секретного, жутко бесполезного в итоге, лишь добавившего Тесею лишнего беспокойства, а в глаза Ньюта — еще больше отстраненности. Из пугающего своей неправильностью и чуждостью явления это стало чем-то не очень важным, привычным, мало касающимся Тесея, еще одной вещью не для чужих — вроде того, что мама так и отказалась рассказать об отце; вроде того, что говорил сам Тесей после лишь недели дома и целой бутылки огневиски; вроде того, что он иногда видит на потолке спальни; вроде позже появившейся у братьев еще одной на двоих тайны. Каждая уважающая себя волшебная семья таила свои скелеты и секреты, и в закрома семейства Скамандеров тяжелой монетой лег еще один.***
1923 Портсигар Тесея лежал на рабочем столе и даже не шевелился, как будто внутри не было никакого животного. Ньют поднял все свои записи о комаину — скудные и обрывочные, так что даже вспомнить ничего не довелось — было бы, что вспоминать. Живет в Японии, предпочитает предгорья, социален, живет небольшими стаями… или прайдами. Хищник, охотится на мелких животных в основном. Очень охраняет свои логова и семью, умеет избегать ненужных встреч, долгожитель. Точные магические свойства не установлены, местными жителями считался священным животным. Ладно, не впервой общаться с существом незнакомого вида. Ньют повыше закатал рукава, коснулся палочкой портсигара, включая внутри тусклый свет — ему показалось или тварь внутри завозилась? — взял палочку в зубы и приготовился сам прыгнуть в столь беспощадно расширенное пространство. Такие небольшие входы были не слишком удобны, но не станет же Тесей носить с собой чемодан? Старший и так столько всего делает для Ньюта. После краткого вихря, слегка напоминающего аппарацию, Ньют мягко опустился во что-то колючее, шуршащее — сено, и судя по запаху, чуть прелое. Еще пахло грязным зверем и самую чуточку — сырым мясом. Внутренности зачарованного портсигара представляли собой небольшую комнатушку с деревянными стенами и светильником под потолком. Тесей переносил тут все, в переноске чего не желал быть застигнут. Иногда мелкие артефакты, иногда целых зверей. В дальнем углу, настороженно глядя на Ньюта, сидел комаину, поджавший хвост и уши. Опустившись на пол на четвереньки, Ньют так и не стал вставать — выплюнул палочку, отодвинул ее к стене, приоткрыл рот и аккуратно повернулся к комаину боком. Отвел голову, слегка качнулся, чтобы неподвижностью не пугать животное. — Привет. — К животным сигналам общения для верности добавились человеческие. — Ты у меня дома, я не хочу тебе ничего плохого. Думаю, мы могли бы подружиться, как считаешь? Комаину подергал ушами — его скептический взгляд так и выражал “ага, ага, а тот, другой, похожий на тебя, тоже так говорил, а потом заманил меня сюда! Я не знаю, где я!”. Выражение глаз твари было достаточно осмысленным — Ньют общался с животными всю жизнь, разбирался в разных языках тела и видел по глазам, когда его речь понимают лучше, когда хуже, когда совсем нет. Конечно, прямых взглядов они оба избегали — знакомиться надо по всем правилам. — Ну, зато он тебя покормил, — так же мягко возразил Ньют и медленно, плавно указал рукой на пятна на полу от куска мяса. — Я тоже могу, если ты еще голоден. Ты голоден? Тебе не обязательно сидеть здесь. Я могу предоставить тебе логово, хочешь? Комаину отвернул тяжелую голову, увенчанную спутанной гривой, облизнулся. Хвост его нервно дергался на половину длины, и местами было сложно разобраться — он больше кошка, больше собака или вовсе нечто третье, общающееся по своим правилам. Ньют сделал полшага вперед и вбок, приближаясь по дуге, насколько мог, и оказываясь чуть-чуть ближе к комаину. Тот дернул ушами, наморщил нос, явно решая, согласен ли он познакомиться. — Тот человек, которого ты только что видел — мой брат. Он из моей стаи. — Ньют потерся о свое же плечо, сопровождая рассказ движениями и надеясь, что его поймут. Комаину смотрел на него искоса, вежливо не глядя прямо и повернувшись полубоком. Но уши его уже не были спрятаны в гриву, а повернулись в сторону Ньюта — слушал. — Он хотел привести тебя ко мне, потому что нам проще поладить, — продолжал Ньют, старательно демонстрируя телом предложение познакомиться. — Я мог бы тебе помочь. Предоставить логово, покормить, дать отлежаться, вылечить, если ты ранен… А потом вернуть тебя домой. Увенчанный кисточкой хвост дернулся на всю длину. — Ты же меня понимаешь, да? Получается, ты давно здесь… Тебя не стоило привозить сюда. — Ньют качнулся, сделал еще треть шага и поднял переднюю руку, согнув на манер лапы. Большинство зверей предпочитали, чтобы к ним подходили по дуге, а не в лоб; большинство зверей предпочитали, чтобы новый знакомец не замирал в полной неподвижности, а шевелился, в том числе давая себя лучше разглядеть. Комаину медленно, величественно приподнялся — даже пятна грязи на шерсти не испортили впечатление — и сделал треть шага в сторону от Ньюта, тоже заходя на дугу. — У тебя отличные манеры. — Ньют шевельнулся в ответ. — Надеюсь, тебя мои тоже устраивают. Прости, никогда не доводилось общаться с твоими сородичами… Так что насчет того, чтобы познакомиться, а потом пойти со мной в другое логово и поесть? Они кружили в тесном помещении минут пятнадцать, прежде чем комаину позволил Ньюту приблизиться. Это был хороший результат для выцарапанного у браконьеров зверя — комаину был озадачен, напуган и в плохом состоянии, но не растерял ни сообразительности, ни величия, ни достоинства. По оценкам Ньюта, это был уже не совсем молодой, но еще не матерый самец. Ньют разрешил себя обнюхать со всех сторон, затем, предупредив зверя, медленно встал — и, постоянно подманивая и подзывая голосом, вывел комаину за собой из помещения. А затем так же неспешно повел во временный загон предположительно подходящего биома, который представлял собой кусочек самого обычного леса, с уютным логовом-лежбищем в виде нависающего над ним куска скалы. Комаину занял это место, вытянулся, распрямив лапы, и выдохнул с явным удовольствием — не забывая зорко приглядывать за Ньютом из-под полуприкрытых век. — Вода там. — Ньют обратил внимание зверя на чашу, и хвост того снова заинтересованно шевельнулся. — Я принесу тебе еды и оставлю. Будь добр, не покидай это место, ладно? Вокруг территории других зверей, и они не будут рады. Судя по тому, как двигался зверь во время знакомства, раненым он не был, и ветосмотр мог подождать, что только радовало Ньюта. Мало хорошего в том, чтобы лечить не доверяющего тебе испуганного зверя. Оставалось только принести комаину обещанный ужин — и на сегодня покончено; лучшее, что сейчас мог сделать Ньют для нового животного — это предоставить ему время и спокойствие. *** 1918—1919 Золото начищенных граней сверкало на солнце, а зеленая лента обвивала пальцы Тесея змеей. Ньют наблюдал, как брат медленно и аккуратно снимает орден, кладет в шкатулку, закрывает так осторожно, словно в его руках была маггловская взрывчатка. И не сразу понял, что Тесей его не заметил. — Тес, — Ньют позвал шепотом. Плечи старшего закаменели от сдерживаемой резкой дрожи, порыва обернуться, защититься. — Не знал, что ты здесь. — Когда Тесей таки обернулся, его голос был беспечен и спокоен. — Где мама? — В саду. — Ответ краткий и четкий, как заверение “я сделаю вид, что не заметил, не беспокойся”. В первый миг, вырываясь из сна, тяжелого и неуютного, Ньют решил, что кричит зверь: гиппогриф с горящим крылом, пес с перебитой лапой, попавшаяся волкам лошадь. Потом понял. Встал, схватил палочку и поспешил, пока никто другой не проснулся. Не тратил время на одевание. — Тесей, Тесей, Тесей, это я, Ньют, твой младший брат. — Ньют заговорил, только приблизившись к дверям. Он чувствовал всем собой, что Тесей опасен, как опасно животное, перепуганное и зажатое в угол. И подходить надо медленно, четко представившись и обозначив намерения. — Тесей, Тесей, ты слышишь меня? Понимаешь? — Ньют, — донеслось слабое. — Я войду? — Ладно. Тесей уже сидел в постели — полуголый, взъерошенный, улыбающийся тонко и нервно, в глазах — вся ночная темнота. — Прости. Забыл чары. — Не извиняйся. — Ньют положил палочку на столик, подошел, опустился коленями на постель — и, помедлив, боднул головой брата в плечо. Увы, он не очень умел утешать людей. — Ты меня с тварью перепутал? — Тесей беззлобно удивился, но в ответ обнял, положил ладонь — мокрую от пота, холодящую, липкую — на спину. — Я все осознаю, — заверил Ньют и потерся еще раз. Ему казалось, это работает. Что слегка озадаченный Тесей начал успокаиваться, фокусировать внимание на другом. Пахло от брата свежим постельным бельем, лавандой из бельевого шкафа, кислым запахом ужаса. Тесей вздохнул, повалился на спину, увлекая Ньюта за собой. Уставился в потолок. Пульс и дыхание начали замедляться, возвращаться к норме. Ньют прикорнул как низзл — головой на плече, свернувшись клубком рядом, под тяжелой рукой на себе. И остался на ночь. До этого Тесей был в жизни Ньюта как константа, сияющая и далекая, и неуверенное “ну да, я люблю своего брата”, и частично наигранное “конечно люблю, он же мой младший, хоть и непутевый” в ответ. А сейчас Тесей обернулся человеком, которому не к кому пойти, и когда в темноте и неверном лунном свете его запястье сжали до боли и хруста костей чужие влажные пальцы, Ньют не первый раз в своей жизни понял: любовь — это когда тебе мучительно больно от желания, чтобы не было больно другому. В ту ночь глаза Тесея были — сплошная темнота, без проблеска, без искорки, он хватался за брата так, как будто что-то могло отнять их друг от друга, отнять у него опору и унести. Ньют тихо говорил, гладил в ответ по спине и чувствовал, как пятнами расцветают на нем синяки. — Ньют, — Тесей прошептал, навалился, прижал тяжестью, на ощупь ткнулся губами в губы и начал целовать — жестко, напористо, совсем отчаянно. Ньют сначала лишь рот открыл, опешив, а потом ответил. Он не то чтобы был категорически против, просто… Не ждал. Да и не думал. Он вовсе не думал о людях с этой точки зрения. Но согласился сделать исключение для Тесея, надеясь лишь, что его согласие не ранит брата хуже, чем ранил бы отказ. Тесей понимал и не понимал, с кем находился, цеплялся и ласкал отчаянно, и Ньюту пришлось взять на себя часть инициативы: погладить, приласкать, сделать свои выводы, как будет правильно доставить удовольствие другому мужчине… Вопрос оказался совсем не сложным, если знать принципы языка тела, и вскоре Тесей стонал — глухо, протяжно, но в его голосе не было ни боли, ни страха, совсем наоборот, и это радовало Ньюта. И вообще, ему, пожалуй, нравилось. Тесей кончил ему в ладонь с коротким вскриком, затем, даже не отдышавшись, поспешил вернуть ласку: резко сполз вниз и взял у Ньюта в рот — и это было приятно, слишком приятно, чтобы хоть какое-то время держаться. И сразу после этого Тесей вырубился — уснул, накрепко, дышал размеренно и медленно, и сердце Ньюта стали отпускать холодные когти страха за брата. Лишь бы он завтра не вздумал переживать. Винить себя, кориться неправильностью совершенного… Ньют поправил на Тесее одеяло, влез рядом, закинул на брата руку и закрыл глаза, собираясь спать — в уюте, в смешении запахов, в родном тепле. Он тоже был не один.***
1923 — Ну как там твоя тварь? — беспечно спросил Тесей за завтраком. — Тесей, — Ньют вяло возмутился. Они оба собирались в Министерство, но если старший уже был полностью готов и сиял энтузиазмом, то Ньют выглядел — и чувствовал себя хмурым, озадаченным и думающим о комаину больше, чем о работе. — Что? Надеюсь, она не собралась помереть у тебя на руках, после того, как я нарушил ради нее столько правил. — Небрежно красуясь, Тесей подманил к себе чайник с кипятком легкими движениями пальцев. — Тесей! — Да ладно тебе, — пошел на попятную старший. — Я же ее видел, она не собиралась помирать. Иначе я бы так не шутил. — В качестве примирения Тесей отогнал чайник налить воды в чашку и Ньюту. Ньют принял предложение, вздохнул и постарался переключиться на работу. — С утра я заглядывал. Бодр, голоден, с виду скорее здоров. И вообще это он, а не она, — поправил Ньют. Холодный утренний свет слабо высвечивал пар над носиком чайника, отплывающего в сторону, чтобы с легким стуком приземлиться на матовые, неполированные доски. Длинный деревянный стол был рассчитан на большее количество человек, но с момента отъезда матери никого, кроме их двоих, тут не бывало. Тесей предпочитал наносить визиты сам, Ньют предпочитал, чтобы ему визиты не наносили. — Ну и хорошо. Если ты его уже выманил, верни портсигар. Хотя я надеюсь, что других нуждающихся в срочном спасении тварей на моем жизненном пути сегодня не будет. И в эту неделю тоже. — Тесей улыбался и дирижировал, добавляя в чай Ньюта молоко. — Дай я его хоть сам выпью, — беззлобно огрызнулся Ньют, составляя в уме план действий на сегодняшний день. Не все из них обещали быть приятными. Но если это улучшит положение магических животных — Ньют был готов помереть на работе и пообщаться хоть со всем Министерством по очереди и за раз. Тесей первым исчез в направлении камина, сообщив, что желает прибыть пораньше и кое-что проверить, Ньют кивнул на прощанье и решил задержаться дома минут на десять. Иногда старший бывал порядком невыносим в своем обличье для чужих — деятельный, очаровательно наглый, активный — весь из себя доминантный самец, гордо демонстрирующий свое великолепие тем, кто попался на пути. Чтобы уж точно никто не усомнился. Иногда дома он оставался таким же, и Ньют не мог бы сказать, что эта версия Тесея ненастоящая. Пожалуй, она и являлась его настоящим ликом, сутью. Просто он не мог всегда быть таким. И Ньют знал, что Тесей чувствовал и считал себя обязанным ему. Настолько, что шел на нарушение законов и протоколов собственной работы, словно бы легко и играючи, словно ему этого ничего не стоило. Тесей все еще считал себя обязанным расплатиться за то, что Ньют спас его пару лет назад. Обычно после рабочего дня Ньют шел в грифонюшню — навестить, покормить и немного почесать двух старых гиппогрифов. Снежно-белый от седины Амос и его пара, Фелис, не требовали особого ухода, мирно доживая в опустевшей грифонюшне. В солнечные и погожие дни они выбиралась из помещения охотнее, бродили по загону, иногда даже играли, как шаловливые жеребята, гоняясь друг за другом, после чего отдыхали, лежа бок о бок. Но Ньюту было тревожно, и он поспешил проверить комаину. Все же новый зверь… Если он испугался и попытался сбежать? Или начал конфликт с кем-то из других тварей? Нарушил чужую территорию? Резко почувствовал себя хуже? Комаину лежал пузом кверху там же, где его и поселили; при виде Ньюта дернул лапами и перевернулся на бок. Кому понравиться лежать в уязвимой позе при приближении чужака? — Здравствуй. — Ньют остановился в нескольких шагах, аккуратно присел и наклонил голову слегка вбок. — Как у тебя дела? Нормально себя чувствуешь? Комаину в ответ потянулся, зевнул, показывая клыки, и подозрительно прищурился. Затем почесал задней лапой за ухом. — Надеюсь, тебя никто не задевал, — продолжил Ньют. — И ты не будешь затевать конфликтов и нарушать чужую территорию? Послышавшееся в ответ ворчание было полно оскорбленного достоинства. — Ну что ты, тише, я не собирался тебя задеть. Мы же едва знаем друг друга. И у тебя очевидно нет особых оснований мне доверять. Зверь махнул хвостом лениво, наклонил голову, прижал и снова расправил уши. Видимо, он собирался подумать на эту тему, но пока никакой фамильярности позволять не собирался. — Я бы очень попросил тебя, — Ньют сел на землю, слегка боком к комаину, — оставаться здесь и не пытаться покинуть эту территорию. Ты очень далеко от своей родины. Здесь не тот климат, рядом нет гор, а еще тут на весь остров ни одного твоего сородича. — Свой разговор Ньют сопровождал пантомимой, пытаясь проиллюстрировать возможно непонятные японскому зверю слова. Широким медленным взмахом очертил пространство, изобразил одинокого зверя, потом потерся щекой о свое же плечо, указывая на наличие пары. Кажется, его в целом поняли. Комаину следил очень внимательно, навострив уши, втягивал воздух, местами аж сморщил лоб, пытаясь разобрать смысл сообщения Ньюта. Зато потом сел, наклонил голову и одобрительно заурчал. — Отлично. — У Ньюта отлегло от сердца. — Я хочу вернуть тебя домой, но не смогу прямо сейчас. Не сразу, увы. Но у меня ты сможешь отдохнуть, отъесться и в безопасности подождать. “Посмотрим, чего стоят твои посулы”, — пообещали Ньюту крупные желтые глаза. — Я тут немного побуду. — Ньют подтянул к себе блокнот и карандаш. — Посижу тут. Порисую тебя. Подходить не буду. Потом позабочусь об остальных и принесу тебе еды. Идет? Комаину лег на бок, вытянулся и почти закрыл глаза, давая свое разрешение на завершение контакта. Ньют устроился поудобнее. Теперь он мог смотреть на зверя впрямую, не выражая этим неуважения, и стоило сделать несколько зарисовок, разбираясь, с кем же он имеет дело. Линия гривы легла на лист. Ньют не заботился о том, чтобы сразу же получилось красиво или особенно достоверно — просто смотрел, изучал, выяснял. Комаину был крупнее большой собаки, но до льва все же не дотягивал. Лапы кошачьи — со втянутыми когтями и более плавными, пушистыми очертаниями. Морда сильнее вытянутая, чем у льва, но меньше, чем у длинномордых псов, постав шеи высокий, выше кошачьего… Предположительно, линия скелета больше похожа на собачью прямую, чем на выгнутую вверх дугу кошки. Хвост львиный, грива реже, чем у льва — на голове, по верху шеи и по ее бокам, но не заходя на грудь. Несколько набросков разных частей тела и один — целого комаину легли на бумагу. Ньют критически оглядел результат, решил, что потом перерисует и изучит более пристально — рано или поздно комаину, наверное, доверится настолько, что даст осмотреть зубы и когти, — а пока пора оставить зверя одного и пойти заняться, например, гиппогрифами.***
1919 Какое-то время, разглядывая высвеченный золотым утренним солнцем засос на плече спящего Ньюта, Тесей находился в еще большем ужасе. Как будто мало было абсолютно неприличных Ньютовых связей, как будто мало было того, что непрошеным творилось с ним самим… Так он еще и добавил. Тесей помнил, как его крыло, и ему казалось: так он сможет выжить, дотянуть, увидеть рассвет. Нечего сказать, оригинальный метод спасения — приставать к родному брату. Который неожиданно ответил согласием, наверное, из жалости. Осознание было неприятным, но Тесей все равно потянулся ладонью к чуть медноватым локонам, погладил… Какой же, оказывается, у него хороший младший. Готовый сидеть с ним которую ночь, говорить, успокаивая, пока не охрипнет, гладить, утешать. Проверять заглушающие чары и ни полсловечка не сказать маме. Ньют дышал ровно и спокойно, спал, частично закутавшись в одеяло, в пятне солнечного света на кровати. Золотом окрашивались белое льняное белье и кожа Ньюта, встрепанные волосы обзавелись сияющими ореолами. Тесей вздохнул и лег обратно, рядом, лицом к лицу. Закрыл глаза, ощущая, как его согревают. Ночная тьма вытекала из тела и разума по капле, отпускала, разрешала дышать. Скоро нужно будет встать, отправиться в Министерство, выпрямиться, и улыбаться, и работать. И он, пожалуй, не только хотел, но и мог сделать это. Если Ньют не будет против, как проснется… Если Тесей не сделал ему больно, не обидел, не причинил неприятного… Тогда ничего страшного не случилось. На войне все средства хороши. Вместо того, чтобы случиться разок и сгладиться, стать давним и неважным, оно стало… привычным. Словно так надо. Словно в этом нет ничего такого, ничего неправильного. Однажды, не утерпев бьющегося под ребрами вопроса, Тесей все-таки заговорил вслух. — Слушай, Ньют… Я вижу, что ты согласен, но… Почему ты это делаешь? Что ты думаешь о том, что мы с тобой? — Выдержка изменила, формулировки получились обтекаемыми и гладкими, словно морские камни. Но не понять было нельзя, и Ньют сел, пожал плечами. Сквозь приоткрытое окно залетал легкий холодок и запах ночного воздуха. Они оба — Ньют и Тесей — сидели на постели Тесея, обнимались почти невинно, говорили о прошедшем дне, о министерстве, о гиппогрифах и зверях Ньюта; младший гладил Тесея по волосам, и тот подставлял голову, понимая по висящему в воздухе, что Ньют снова останется на ночь, и они не станут думать — но им будет хорошо вместе. — Что так получилось. Что ты был совсем не в себе и хотел, чтобы кто-то был как можно ближе, а ближе был я. И я не против. Это приятно, это успокаивает тебя, и я тоже себя хорошо чувствую. — А с точки зрения того, что мы, мягко говоря, родственники? — съязвил Тесей. — Ну, с точки зрения природы это то и дело случается. — Ньют еще раз пожал плечами. — Ну и ничего страшного в этом в целом нет. Мы же не планируем обзаводиться потомством и не должны опасаться инбридинга. Тесей вздохнул, поставленный в тупик безупречно стройной картиной мира Ньюта. А действительно, конечно… Ньют был честнее — Ньют всегда был куда честнее него — он просто спал с собственным братом и не видел в этом ничего такого, пока Тесей терзался и думал, что ему делать, так и не отказывая. — Насчет того, что ты был со зверями, ты скажешь то же самое? — Казалось бы, похороненная годами тема всплыла, проявилась — сидела внутри, как заноза. Доставляла невнятное беспокойство, хотя ведь не Тесеево это дело… Ньют вздрогнул, посмотрел в сторону окна, словно пытаясь сослаться на то, что он вовсе не напряжен, это все холод. Тесей почувствовал себя мудаком, спрашивающим то, что не должен. Но он все равно хотел ответа. — Знаешь, да, — Ньют ответил ровным голосом. — Это тоже то и дело происходит в природе, ну, между разными видами. Им хорошо. Мне тоже. Никто не страдает, так что… — Младший был уверен в своих словах и в своей правоте, уловил Тесей. Лишь беспокоился о его реакции, опасался, не хотел, чтобы Тесей злился или еще что. — Я не собираюсь тебя осуждать! Было бы глупо, поздно и неблагодарно! — Тесей вскинул руки ладонями вперед в примирительном жесте, тоже отвел взгляд в сторону. — Прости. Я и спрашивать-то не должен был, но… — Вдох, выдох, вдох. Резкий холодный порыв задел плечо, заставил поежиться, пламя свечи дрогнуло, на миг вытягиваясь в длинный язык. — Покажи мне. Пожалуйста. Ньют развернулся резко и ошеломленно, посмотрел — в глазах чистое непонимание. — Мерлинова борода, Тесей, тебе зачем?! — Я… Сейчас попробую объяснить. — Тесей вздохнул и не стал смотреть в ошеломленное лицо брата, принявшись изучать резьбу изголовья кровати. Деревянный гиппогриф глядел как-то особенно насмешливо. — Меня это обескураживает. Своей чуждостью. И когда я только в целом знаю, без подробностей… Воображение подсовывает тролль знает что. Это словно мне нужно бы проверить окоп или комнату, и я даже не представляю, что я там найду — может, что-то очень неприятное — но если я не посмотрю и уйду, будет хуже. — Я понял. — Ньют мягко, утешающе коснулся руки, обнял за плечи и потянул к себе. Тесей поддался, заваливаясь в надежные руки брата, и даже не сразу понял, как часто и отрывисто дышит. — Все не так страшно, как ты думаешь. И если тебе так спокойнее — хорошо, я покажу. Все хорошо, Тесей, все хорошо. Небо было густо усыпано звездами — такими яркими, серебряными точками на синеве. Тесей ненадолго задрал голову к небесам, вдохнул глубоко, стараясь не думать, а просто спокойно воспринимать происходящее. Грифонюшня встретила их сонной тишиной, сопением, уютным, знакомым запахом. Гиппогрифы предпочитали проводить дни на выгоне или в полетах, но на ночь охотно сами распределялись по денникам, чтобы спать в тепле на соломе. Ньют, нагруженный свертком с одеялом, шел впереди, пробираясь к угловому деннику с Ханом. Тот учуял его, кажется, едва ли не от дверей, встал, приветствуя, требовательно вытянул шею. Они поклонились гиппогрифу по очереди, но Ньюта к себе он все равно подпустил куда охотнее, а Тесея со всей очевидностью не одобрял. — Он соскучился, — объяснил Ньют, перебирая перья на шее. — Я теперь обычно ночами не здесь, и он скучает. Тесей хмыкнул, не зная, как комментировать тот факт, что его родной брат променял семейного гиппогрифа на своего старшего брата из-за явных проблем с головой у последнего. — И как мама не догадалась? — Не думаю, что она принимает такую возможность. — Ньют стоял вплотную к груди зверя, его голос был чуть приглушен из-за того, что лицом брат утыкался в перья. — К тому же я просил… не обращаться со мной соответствующе при ней. — Хорошо. Я… Сделай вид, что меня тут просто нет, ладно? — Тесей отступил, прислонился к опорной балке так, чтобы видеть происходящее, но не вблизи. — Ладно, — согласился Ньют. Он окончательно ткнулся в зверя и принялся ему что-то шептать, успокаивающе гладить клюв, перебирать перья, потерся всем телом… Хан тихо заклекотал в ответ, ободряюще и ласково, кончик огромного острого клюва с невероятной нежностью перебирал волосы Ньюта. Они оба опустились на пол, поверх расстеленного на сене одеяла. Ньют скинул рубашку, забрался Хану на спину, вытянулся там, с силой чесал пальцами ему холку и что-то говорил на грани клекота. Хан млел: желтые глаза прикрыты, хвост и ноги вытянуты, передние лапы слегка поскребывают когтями пол, а потом он очень медленно и аккуратно перевернулся на спину — плавно, чтобы не задавить Ньюта, и тот понял происходящее и перебрался на грудь, принимаясь тереться и гладить зверя там. Не совсем похоже на брачные танцы гиппогрифов или прелюдию к случке, которую Тесей видел не раз и не два. Общие элементы, конечно, есть, но… Хан извернулся и копытом легонько поддел Ньюта под рукой — тот аж вскинулся от неожиданности, затем фыркнул и подул Хану в клюв в качестве ответки. Если бы это Тесей был гиппогрифом, и сейчас бы они валялись в постели, ласкаясь и чутка дурачась, ощущая их близость… Это бы выглядело именно так. Хан вытянул длинную шею, толкнул Ньюта в бок, подгреб задними лапами и всхрапнул. Значение этих действий понял даже Тесей — и понадеялся, что Ньют слишком занят, чтобы смотреть, насколько он покраснел. Наверное, он так в жизни не краснел, повода не было. — Хорошо, хорошо. — Ньют плавно провел ладонью по животу зверя, проходясь по орехового цвета лошадиной шерсти к паху. Там шерсть темнела и истончалась, четкой выпуклостью обрисовывалась мошонка и пока что скрытый в теле член. Хан всхрапнул еще раз, заклекотал — если бы не заглушающие чары, то разбудил бы сородичей. Ладони Ньюта казались совсем маленькими и светлыми, когда он, стоя на коленях рядом с лежащим на боку Ханом, склонился над его пахом и принялся ласкать препуций и мошонку зверя. Мерлин милосердный, как же он уверенно это делал. Тесей старался не думать и не давать комментариев — просто смотрел, завороженный и испуганный. У Хана встало — все удлиняющийся член показался из его тела, влажно блестя и покачиваясь. Гиппогриф блаженно откинул голову и прикрыл глаза… Оба они лежали к Тесею вполоборота, и ничья спина или доска ограды не загородили ему вид на то, как его младший брат склонился еще ниже и длинно, мокро и пошло лизнул член гиппогрифа. Тесей испытал желание зажать себе рот ладонью, чтобы молчать, но взгляд не отвел — Ньют теперь почти лег, одной рукой придерживая ствол так, чтобы было удобно обхватывать губами головку, второй же он поглаживал где-то у основания. Наверное, точно знал, где и как именно надо. Выглядящий совершенно одуревшим Хан неловко и аккуратно приподнялся, согнулся в три погибели, дотянулся клювом до волос Ньюта и ласково поворошил — словно поцеловал. Или погладил по голове любовника, доставляющего удовольствие — как делал сам Тесей, когда Ньют становился перед ним на колени или ложился между его разведенных ног. Слишком сильно похоже на любовные ласки и слишком мало — на случку. Кажется, он в жизни не видел ничего неприличнее. Ньют лежал на спине, прижимая член гиппогрифа к себе, к груди и к губам, ладонями сильно наглаживая по всей длине и одновременно жадно вылизывая головку снизу. Когда Хан кончил, сперма выплеснулась, потекла — в приоткрытый рот, по щекам, на лицо и на волосы, пачкая белыми пятнами темное одеяло под ними; а сам гиппогриф победно расправил крылья и заклекотал. Лишь тогда Ньют запустил руку в штаны, облизываясь самым пошлым образом, утирая с лица щедро залившую его сперму, он ласкал себя — и кончил через полминуты, не больше, когда отдышавшийся Хан ласково укрыл его крылом. Тесей так и прилип спиною к опорной балке. Вся кровь тела, кажется, пульсировала где-то в районе лица, жгла его огнем стыда и смущения, и удивления — так вот как, оказывается… Ньют такой же, как и с ним. Это тот же Ньют, его младший брат, ненормальный, увлеченный тварями, сторонящийся людей, слишком близкий к своим любимым животным… Тот же Ньют, который помогал ему не сойти с ума.***
1923 — Как ты смотришь на то, чтобы позволить мне тебя вычесать? — Ньют сидел на земле на расстоянии пары футов от комаину. “Что-что ты сказал?” — наклонил голову зверь. — Вы-че-сать, — медленно повторил Ньют, запустив руку в свои волосы и пропуская пряди между пальцами, затем согнул пальцы лапой и почесал сам себя для полной наглядности. — Твою гриву, — он указал другой ладонью на шею комаину. — Она совсем свалялась, и ты, кажется, не можешь сам справиться. Позволь, я помогу? После нескольких дней отдыха комаину слегка отъелся — выглядел уже немного круглее — и позаботился сам о себе. Вычесывался и вылизывался он как кот — это Ньют узнал только вчера, потому что раньше подозрительный зверь не хотел ухаживать за собой при чужаке. Вычищенная и приглаженная шерсть оказалась удивительно красивой. Гнедая, орехово-коричневая, не очень темная — и местами уже проглядывал зарождающийся золотистый отблеск. Ньют предположил, что у полностью здоровых и благополучных зверей она переливается ярким металлическим блеском. “Ну ладно, попробуй, только аккуратно”. — Комаину сел на задние лапы боком к Ньюту, но достаточно близко. Сердце пропустило удар, защемило, сжалось от болезненного восторга. Мерлин, зверь решил довериться и принять предложение. — Я сейчас вернусь, — медленно и четко проговорил Ньют, смаргивая начавшие собираться слезы, и встал. — Принесу кое-что. Я ведь не могу сделать это ни языком, ни когтями. — В доказательство он наглядно растопырил перед зверем пальцы и ушел. Деревянный гребень особого подозрения у комаину не вызвал, а вот масло он обнюхивал долго и недоверчиво. — Это чтобы облегчить расчесывание, — втолковывал Ньют, терпеливо ожидая. — Он смягчит пряди, сделает более послушными, у тебя же мощная грива, я иначе не справлюсь, а выстригать бы не хотелось, да и не позволишь ты мне… Я ее для хвостов гиппогрифов использую, для единорогов тоже подходит, почти для всех зверей хороша, была бы грива или хвост. — Конечно, комаину понимал далеко не все, но Ньют продолжал говорить, не умолкая. Сам по себе его дружелюбный тон уверял зверя, что этот странный незнакомец просто вступает в контакт уж как умеет, и успокаивал. И чем больше он будет говорить, тем лучше комаину начнет понимать английский. В итоге комаину лизнул масло, сморщился, чихнул, спешно вылизал лапу, но потом сел и замер, кося глазом на Ньюта. “Приступай, но смотри — осторожно! Я слежу!” — Спасибо, — прочувствованно сказал Ньют, подсел поближе, медленно взял в руку ближайшую прядь гривы и принялся ее разбирать пальцами, начиная от кончика вверх. Убедившись, что комаину хоть и следит пристально, но разрешает себя трогать, Ньют зачерпнул немного масла, втер в колтун, взял другую прядь… Занятие было успокаивающим и медитативным. Комаину медленно и мощно дышал рядом, пах зверем и теплом, масло отдавало запахом свежей травы и жира, грива медленно, по прядке приходила в свой настоящий вид, ложилась крупными волнами… Казалось, весь мир где-то далеко: и министерство, и другие люди, и темные глаза Тесея, и проблемы, и заботы — все исчезло, лишилось значения и веса. Увлекшись, Ньют забыл спросить разрешения перебраться на другую сторону и заняться второй половиной гривы, но комаину не возразил. Подозрительное выражение из его глаз почти исчезло, теперь он просто щурился, а потом плавно лег и положил голову на лапы. Ньюту пришлось склониться, сесть поудобнее, упираясь ногами в теплый бок и уже совсем зарыться в гриву пальцами, выуживая последние колтуны. — Ну вот, почти все, — заговорил Ньют, нарушая мягкую тишину. Он выпрямился, охнув от долгого пребывания в неудобном положении. Но результат того стоил — расчесанная волосок к волоску грива лежала крупными волнами, отливающими золотым блеском, спускалась по обе стороны от верха шеи, укрывала плечи и шею. Комаину встал, потянулся, размял лапы, а потом закрыл глаза и с видимым удовольствием встряхнулся — пряди разлетелись, хлестнули Ньюта по запястью, улеглись обратно. Зверь остался доволен. Он еще пару раз мотнул головой, оценивая, как ложится на шею грива, хорошо ли ощущается, потом сделал шаг вперед и снисходительно боднул Ньюта разок лбом в плечо. Ньют спешно прикрыл рот ладонью, пряча широкую, глупую, неуместную улыбку.***
— Ты рано. — Ньют смотрел на сидящего в кресле в гостиной Тесея и хмурился. Старший очень, очень редко возвращался с работы раньше, предпочитая проводить там жизнь, в то время как большая часть Ньютовой работы находилась дома. — Хочешь выгнать обратно? — Брат усмехнулся. Даже не раздевшийся толком, он сидел в кресле перед камином, глядя в него. Ньют покачал головой и молча вышел. Нужно было позаботиться о животных, а потом вернуться. Гостиная тонула в темноте — освещал ее только камин. Как и прочие помещения, она была гораздо больше, чем нужно сейчас. С тяжелой, старинной, добротной мебелью, отделанными деревом стенами, с которых местами еще махали крыльями колдографии гиппогрифов, сейчас неразличимые в темноте. На каминной полке прилег отдохнуть бронзовый жеребенок единорога, по решетке танцевали кованые саламандры. — Тесей, — тихо позвал Ньют. Силуэт брата был обрисован ярким пламенем камина, отблески плясали по бокалу с темной жидкостью, который он держал в руке. Тролль побери, он вообще вставал с того момента, как Ньют ушел? Или так и просидел, глядя в огненное никуда? — Да-да. — Тесей небрежно взмахнул бокалом. — Я знаю, что это ты, подходи. Ньют пересек гостиную, обошел кресло, поколебался секунду — и без вопросов влез к Тесею в кресло. Коленями уперся в подлокотник, обнял за шею, запустил руку в волосы, принялся перебирать. Тесей едва заметно расслабился, выдохнул. Отпил еще немного из бокала. — Как у тебя дела на работе? Что с теми контрабандистами? — Танец отблесков сильно искажал и черты лица, и выражение, Ньют не мог видеть, какие у Тесея глаза. Только чувствовал и угадывал. — Думаю, мы сможем их поймать, — рассеянно ответил старший, обнимая Ньюта за плечи. — Что твоя тварь? Не кусается? — Мы делаем успехи. — Ньют не сдержал слабую улыбку. Потом приподнялся, прижался к брату теснее, стал поглаживать уже более ощутимо. Коснулся губами уголка губ, предлагая. Тесей ответил — медленно и неторопливо, вылизывая его рот, отдавая обжигающим вкусом огневиски. Коснулся холодными пальцами загривка, обхватил. Укусил за губу. Ньют осознал, что вечер, кажется, закончится на диване. Куда старший брат отнесет его, уложит, разденет и отымеет. Медленно и плавно или быстро и отчаянно — в зависимости от того, что он сейчас чувствует. Они не так уж часто проводили вместе ночи. И спальни у них были отдельные — Ньют оставил свою детскую, Тесей занял комнату отца. Они жили и иногда спали вместе… Но они были братьями. Не парой и не супругами. Ньют развернулся всем телом к Тесею, седлая его бедра, укусил в ответ, прижал ладони к закрытой несколькими слоями ткани спине. Тихо звякнул опускающийся на столик бокал, холодная ладонь легла на поясницу, задрала рубашку… Действуя на опережение, Ньют вцепился в него первым. Обхватил всеми конечностями, пока его несли на диван, засыпал поцелуями, быстро и сильно наглаживал по волосам. Тихо выдыхал имя брата, терся носом о щеку и шею. Голос, присутствие, прикосновения и тепло — вот что было действительно нужно, а остальное — лишь форма, в которую их было удобно облекать.***
На следующий день после расчесывания комаину встретил Ньюта гораздо дружелюбнее. Первым поздоровался, сел, потянулся и обнюхал. — Я тоже рад тебя видеть, и в добром здравии. — Ньют улыбнулся зверю, встал на колени напротив, чтобы было проще общаться. — Ты как, уже не против здесь задержаться? Все устраивает? Не хочу, чтобы тебе было у меня неудобно. Комаину посмотрел на него, прищурившись по-человечески, затем оглянулся вокруг, с интересом втянул воздух. — Ты хочешь оглядеть окрестности и убедиться, что там безопасно? — Ньют на пробу обвел рукой окружающее, и зверь с готовностью встал. — Я не против. Но там другие звери и их территория, надо вести себя вежливо. — Комаину, конечно, понимал с пятого на десятое, поэтому Ньют вкладывал основной посыл в интонацию речи — вопрос, предложение, предупреждение. — Я не буду ходить рядом с тобой на четвереньках, мне неудобно, так что мне придется встать, — медленно выпрямившись, Ньют сделал шаг и позвал комаину за собой. — Ты идешь? На правах хозяина территории Ньют шел первым, постоянно проверяя, как ведет себя новый зверь. Он производил впечатление очень умного и рассудительного существа, не склонного к внезапным выходкам, но Ньют отвечал за все окружение и всех здесь живущих. Авгурей презрительно посмотрел с ветвей и не заорал на новичка только потому, что дождя не ожидалось; к горегубке комаину сам мудро не захотел подходить, остальные поздоровались издали и сдержанно. — Так лучше? — Ньют сел на землю у лежбища комаину и выдохнул. Он успел перенервничать и устал выглядеть совершенно спокойным и решительным. “Да, пожалуй”. — Зверь опустился рядом, мазнул гривой по плечу Ньюта, потом еще раз ткнулся лбом, а затем вложил тяжелую голову ему в руки. — Ох… — Опешив от неожиданного контакта, Ньют быстро спохватился, улыбнулся и принялся перебирать комаину гриву, почесал лоб, затем холку… Его ласки были приняты благосклонно, и зверь давал понять, где ему приятно. — Я же говорил, мы можем подружиться и жить мирно, пока я тебя не верну. Слушай, ты будешь не против, если я дам тебе имя? Не звать же тебя только по виду, хотя если возражаешь — то буду. Уловив вопрос, комаину открыл глаза, посмотрел непонимающе. — Имя, опознавательная метка, что-то, чем можно тебя звать… — вздохнул Ньют. Иногда звери понимали его как будто напрямую из головы, ловили тот смутный образ понятия, который Ньют пытался облечь в незнакомые им слова. — Ну вот для примера. Скажем, я назову тебя… Эмилем. Уж прости, оно непривычное, но, может, это и к лучшему. Если не понравится, сменим. Комаину убрал голову с коленей Ньюта и сел слушать, не сводя взгляда. — Эмиль. Эмиль. Эмиль, — повторил Ньют несколько раз громко и четко, указывая всей ладонью на самого комаину. А потом сменил интонацию и позвал. — Эмиль! — снова указал на зверя, назвал его — и снова позвал, пытаясь дать понять, что предлагает ему на это отзываться. “А-а-а-а-а-а, так вот ты о чем!” — вспыхнули янтарные глаза, комаину дернул хвостом, затем смачно чихнул и снова посмотрел на Ньюта. — Эмиль? — позвал тот на пробу, и комаину потянулся вперед, ввинтился головой в руки. — Ты согласен отзываться, Эмиль? “Да согласен я, согласен”. — Мокрый шершавый язык лизнул запястье, Ньют охнул от неожиданности. — Ну тогда решено. — Медленно, спрашивая всем собой разрешения, Ньют подался вперед, потянулся обнять Эмиля за шею — и тот разрешил. Оказалось, комаину могут урчать, хоть и не совсем как кошки.***
Вообще-то Ньют не планировал заводить тесные отношения с Эмилем — комаину тут только пока он не найдет способа переправить его обратно в Японию — но зверь сам решил иначе. Раз выбравшись осмотреть дом вместе с Ньютом, Эмиль очень неохотно шел обратно и всячески сообщал, что предпочел бы задержаться. Уговоры на тему “ты же не домашний! зачем тебе тут привыкать?” Эмиль выслушивал стоически, согласно кивал, но демонстрировал всяческую решимость. — Хорошо, — в итоге согласился Ньют, — но будь добр, веди себя прилично. Ты на моей территории, и стоит ее беречь. Эмиль фыркнул. Комнаты он обходил, осторожно переставляя лапы, контролировал мощный хвост, предметы лишь нюхал и не трогал на зуб. С Антуаном вежливо обнюхался, дружески лизнул — и низзл, разом взмокший от проявлений хорошего отношения в исполнении столь большого зверя, вспрыгнул на шкаф и возмущенно вылизывался там. Убедившись, что комаину безопасен для обстановки и других тварей, Ньют устроился за письменным столом — хотел разобрать кое-какие разрешения и бумаги из министерства, а также ответить на письмо специалиста по ци-линям из Китая. Английский у того хромал на все три лапы и даже хвост, но китайский Ньюта и ползать-то не мог. Эмиль лежал на ковре, опустив голову на лапы, наблюдал, и его уютное молчание расслабляло. Ньют поделился несколькими комментариями с сочувствующим слушателем: “Эмиль, я не пойму, это иероглиф или буква!” и “Не могу разобрать, речь о самце или самке”. Комаину отвечал низким вздохом. Закончив, Ньют критически глянул на кровать, потом на Эмиля, но махнул рукой, завалился поверх одеяла и позвал: — Давай, если хочешь, я не против. Кровать прогнулась под тяжелым зверем, горячее дыхание коснулось щеки, и Ньют с удовольствием обхватил зверя руками, прижал к себе, закрыл глаза. Эмиль издал короткое отрывистое мурлыканье и лизнул в лицо. — Оу, осторожнее! Ты же мне так можешь кожу снять. — Ньют попытался спастись от шершавого кошачьего языка. — Я тебе нравлюсь? Ты мне тоже. — Он почесал комаину между лопаток. — Ты абсолютно чудесен, я рад, что мы познакомились, хоть причина и была так себе. Эмиль дернул плечами так по-человечески, что Ньют начал подозревать — может, не только он умеет подсматривать и воспроизводить коммуникационные движения других видов. — Ладно, неважно, — согласился он. — Давай дружить, пока я не придумаю, как тебя вернуть. За свою жизнь Ньют спал в обнимку с разными тварями (и одним человеком), а также пускал их в свою постель, сам приходил в их лежбища, спал у гнезд, у денников, в поле и в лесу… Так что, открыв глаза, он первую секунду пытался вспомнить видовую принадлежность животного рядом. — Эмиль? Ты не мог бы отпустить мою руку? Она затекла… — Ньют постучал свободной рукой по плечу. Комаину, вытянувшись почти во весь рост и занимая большую часть кровати, дрых рядом, лежа на боку спиной к Ньюту. И его правая рука оказалась погребена под стоунами мышц, костей и шерсти. — Эми-и-и-и-иль. — Ньют подергал рукой, понял, что это безнадежно — видимо, зверь спал глубоко. Это было приятно, что в обнимку с ним и спиной к нему так хорошо спится, но все же хотелось встать. Пришлось перейти на звериные меры — недовольно прикусить Эмилю ухо. Тогда комаину проснулся, рыкнул коротко и как-то оборвано — но Ньют приподнялся и поймал его взгляд, и Эмиль не пожелал принять вызов и начинать доказывать главенство, отполз и освободил Ньюта. — Ну доброе утро… маленький.***
— Слушай, Тесей меня убьет. — Ньют подозревал, что его попытки отказать обречены заранее, да и не убьет его же Тесей на деле, но попытаться собирался. Эмиль глянул неверяще, скептически прищурился и еще раз очень четко постучал лапой по входной двери. — Тебе ужасно надоело взаперти, да? — спросил Ньют. Комаину в ответ глубоко вздохнул и сделал несчастные глаза. — Ладно, сдаюсь. — Есть вопросы важные, где уступать зверям ни за что нельзя, а бывают… далеко не настолько важные. И просьба Эмиля выйти погулять явно относилась ко вторым. Тесей будет недоволен — но он часто недоволен просто превентивно, на всякий случай. В конце концов, мама держала тут же десятки гиппогрифов и не нарушила Статут; прогулка с комаину всяко не так опасна. — Тогда подожди здесь, пожалуйста. Я схожу к гиппогрифам, пригляжу за ними, потом вернусь, и мы пойдем. Эмиль кивнул, отошел от двери и растянулся на диване гостиной, приготовившись ждать. — Я хочу наложить на тебя скрывающее заклинание, — озвучил свои намерения Ньют, показывая Эмилю палочку в руке. В ответ зверь стукнул по полу хвостом, но сел и склонил голову — “Ладно, делай”. Дезиллюминационные чары растеклись по комаину прозрачным дождем, скрывая его. Обычно используемая на зверях версия чар позволяла волшебникам видеть своих животных — не очень удобно ухаживать за невидимым гиппогрифом — но Ньют в последний момент спохватился и изменил формулу. Шанс того, что какой-то волшебник увидит Ньюта, гуляющим с “погибшей при изъятии” тварью, был невелик; но не хотелось допускать и такого. Едва заметные контуры встали, покрутились по комнате, недоуменно заворчали. — Так нужно, милый. Если тебя увидят, будут неприятности. Я же говорил — по закону мне не следовало тебя забирать, — извинился, разводя руками, Ньют. Эмиль четко вздохнул, потом подошел, ткнулся башкой ему в ребра — “ Пойдем уже”. Они вышли через дверь, ведущую к гриффонюшням. Склон холма тут уводил вниз, справа простирались осенние поля и дорога, слева — лес. — Пойдем туда. — Ньют указал примерное направление к лесу, Эмиль проследил за ним глазами и кивнул. Он обнюхал двор, пробежался по нему, сначала медленно и плавно, потом — все больше разминая лапы… Ньют медленно шел следом, следя за мельканием размытых контуров. Миновав грифонюшню и загон, оба оказались на лугу — темном, высохше-осеннем, пока еще без снега, покрытом ломкими стеблями отжившей травы. Эмиль замер на месте — Ньют почти полминуты видел, как воздух колыхался ровно на одном месте — а затем комаину подпрыгнул, издал несолидный визг и скачками помчался вперед во весь опор. В опускающихся сумерках воздушная рябь оказалась едва заметной, и то изредка. Нельзя было разглядеть, как Эмиль несется, вытянувшись в струну, насколько сильно радуется возможности бежать, двигаться, чувствовать волю… Ньют улыбался, сожалел и завидовал одновременно — у него давно не было возможности кого-либо оседлать, прижаться к шее и отпустить повод, позволяя зверю мчаться во весь опор по земле или воздуху, рассекая ветер грудью. Человеческие ноги и близко не дали бы такого чувства полета, так что он даже пробовать не стал — пошел к лесу, уверенный, что Эмиль подойдет, когда устанет. Ньют не ошибся — трава сзади зашуршала, мокрый и горячий нос ткнулся в ладонь, затем под нею оказался лоб, грива, холка подошедшего сзади комаину. Он громко дышал и исходил жаром. — Тебе хорошо? — спросил Ньют и получил в ответ удовлетворенный рокот. — Рад. Пойдем прогуляемся просто по лесу? Уж прости, не хочу с тобой бегать. Эмиль фыркнул, подался вбок, легкой лаской чуть не сшибая Ньюта с тропы. — Эй! Эмиль! Я же говорил! Не надо пихать меня в лесу, я не хочу оказаться в какой-нибудь яме ни за что. — В голосе Ньюта было достаточно настоящего недовольства, чтобы Эмиль виновато опустил голову, потерся еще раз, куда аккуратнее, и потрусил вперед. На тропинке бурым слоем лежали опавшие листья, едва видимые лапы Эмиля поднимали их маленькими всплесками, и гнущиеся ветки отметили, где он сошел с тропы. Ньют не стал спорить, позволяя комаину выбирать дорогу, пока это не грозило нежеланной встречей. Возвращаться пришлось уже почти в полной темноте. Для Ньюта это трудностей не представляло, по знакомому лесу рядом с домом он бы легко прошел, даже не подсвечивая палочкой, но Эмиль настоял — пошел сбоку, мягкой хваткой зубов положил руку Ньюта себе на гриву. В темноте его глаза отсвечивали бронзовыми огоньками, и впору было добавлять в свои записки — комаину прекрасно видят в темноте. — Ты догадываешься, что по приходу домой нам придется мыться? — спросил Ньют. Эмиль урчанием переспросил, точно ли. — Да. Ты валялся в листьях, и весь в грязи. Я очень рад, что тебе понравилось, но сам ты будешь вылизываться до завтра, а в таком виде я тебя в постель не пущу. Вздох был ответом — “Ладно, так и быть”. Край леса уже был слабо видим впереди, выдаваясь светлой полосой, которую посередине нарушала темная громада дома; со всех сторон пробовали голос ночные птицы, под ногами хрустели сухие стебли и рассыпались в труху со слабым шелестом хрупкие листья, правую ладонь Ньюта грел своим телом и густой гривой комаину. Холод начала зимы уже опускался вместе с ночью, хотел вползти в легкие, свиться паром от дыхания, но не успевал до их возвращения.***
Тесей, конечно, заметил, но лишь вздохнул досадливо — предъявить ему было особенно нечего. Чары на Эмиле еще держались, и в темноте комаину видно не было совсем. Так что старший только ожег Ньюта недовольным взглядом, словно зверь, не могущий выражаться словами: “Я надеюсь, ты не натворил глупостей”. — Никто не видел. В лесу, в темноте, да под чарами — Тесей, я обо всем подумал, — ответил вслух Ньют. Эмиль, не желая вмешиваться в их разговор и разбираться со своей иерархией касательно Тесея, терпеливо ждал. — Ладно. Будешь ужинать — приходи, я займусь. — Старший отвернулся и направился в сторону кухни. — Чуть позже подойду, Эмиля надо отмыть. — Рад, что ты думаешь о доме, — донесся ответ. Ужинали на кухне — в почти зимней темноте особой радости сидеть в большой, пустой, плохо прогревающейся столовой не было. Маленький, приткнувшийся в углу кухонный столик отлично подходил. Эмиль, поворчав на отсутствие места, вытянулся на пороге. Антуан предпочел любимый подоконник. — Мне казалось, ты собирался задержаться, — уточнил Ньют. Судя по виду, Тесей чувствовал себя неплохо, не как при приступе. — Собирался. Но потом понял, что меня при этом визите опять попытаются женить, — Тесей звякнул вилкой о тарелку. — А ты так и не собираешься? — Подобные предложения, более и менее завуалированные, поступали часто. Многие знали их мать, репутация Тесея была безупречной, странной репутацией Ньюта можно было и пренебречь — старший один прекрасно отвечал за престиж фамилии. — Хотелось бы. Не то чтобы я знал конкретную кандидатку… Но, может, и знаю. — Ньют аж замер, боясь спугнуть внезапную откровенность Тесея. — Но не чувствую себя готовым, понимаешь? Не сейчас. Не хотел бы жениться на женщине, которую смогу без зазрения совести окунуть в свои проблемы. Ньют кивнул. Не хотел бы пугать ее приступами, не хотел бы быть для нее опасным, не хотел бы предлагать невесте человека, для успокоения и усмирения которого нужны навыки работы с дикими животными. — Остаться с тобой на ночь? — Нет, пожалуй, не надо. — Тесей покачал головой и вернулся к еде. — Обойдусь. Я взял с собой несколько протоколов допросов, с которыми не успел ознакомиться раньше… — Тогда я спокоен. Что может быть интереснее на свете, чем протоколы допросов? Тесей промолчал, но умудрился одним взглядом выразить вопрос “И это ТЫ меня об этом спрашиваешь?”.***
— Эмиль! — Ньют резко выпрямился, сбрасывая с себя комаину. Пусть тяжелый, но такого подвоха зверь не ожидал и не удержал равновесие на задних ногах. — Нет! — Прямой запрет, резкий и строгий на грани грубости. Если Эмиль решил сымитировать садку, пытаясь доказать, что это он тут главный, меры надо принимать решительные и срочно. Но упавший на бок зверь не вскочил и не зарычал в ответ, начиная переустановление. Он медленно поднялся, припал на передние лапы, подполз чуть поближе, махая хвостом из стороны в сторону, лизнул Ньюта, куда дотянулся. Не совсем понимая посыл Эмиля, тот отступил, озадаченно глядя. — Слушаю. Чего ты хочешь? Комаину, все так же припадая вперед, обошел кругом, потерся плечами, лизнул, угодливо заглянул в глаза. Подобное поведение гордому и спокойному Эмилю было абсолютно не свойственно, даже после ругани… Эмиль еще раз обошел кругом, сымитировал садку, сразу же спрыгнул, повернулся боком и ткнулся головой в руки, вылизывая ладонь. — Да ты же пытаешься мне понравиться! — осознал вслух Ньют. Походило на собачью свадьбу и на ухаживания самца за самкой в надежде добиться благосклонности. — Эмиль, ты хоть понимаешь, что я вообще-то не твоя пара? Не комаину и даже не самка? Эмиль ввинтился носом в ладонь, заурчал. Хвост ходил ходуном, постукивая то по Ньюту, то по боку самого зверя. — Ты понимаешь, но тебе все равно? Интересно, у вас брачный сезон в это время или это просто так предложение? — Озадаченный Ньют сел на пол, почесал Эмиля за ушами. Он далеко не был уверен, что хочет принимать предложение. Все же Эмиль не был домашним и не собирался им становиться. Просто временно проживающий у Ньюта дома комаину… Хотя, несомненно, своим характером он Ньюту весьма импонировал. Рассудительный, спокойный, всегда оценивающий обстановку и быстро делающий выводы, стремящийся к коммуникации, не агрессивный и не угодливый… — Я подумаю, ладно? — Ньют вздохнул. Уловив, что у него есть шанс, Эмиль навалился сильнее в радостном возбуждении. — Ты хоть догадываешься, что мы можем оказаться несовместимы? — уточнил Ньют. Он только что вернулся от гиппогрифов и встретил все тот же очень заинтересованный взгляд Эмиля. Который теперь ходил по пятам, как надоедливый ухажер за первой красавицей курса. Судя по всему, Эмиль не совсем понимал и просил объяснить. — Несовместимы. Не подходить. Не суметь доставить друг другу удовольствие, — перефразировал Ньют, скидывая верхнюю одежду. — Если ты ближе к кошачьим, то у тебя должны быть еще те шипы на половом органе, а моя анатомия на это абсолютно не рассчитана, я не кошка. “И что, это повод даже не попробовать?” — спросили темно-янтарные глаза. — Знаешь, наверное не повод, — медленно ответил Ньют. Пожалуй, он мог бы и согласиться… — Пойдем в спальню. Не в коридоре же. Эмиль, предвкушающе щурясь, первым пошел по коридору. — Хороший мой. — Ньюту уже довелось спать с комаину в обнимку без рубашки и прижиматься голой кожей к короткому мягкому меху, но сейчас планировалось что-то более… интимное. Эмиль аккуратно вылизывал Ньюта, учитывая все его просьбы — самым кончиком языка и не в одном и том же месте, иначе даже самое нежное выражение теплых чувств от комаину становилось болезненным для Ньюта. Язык прошелся мокрым, щиплющим касаньем по соску, Ньют вздрогнул и зашипел — ощущение было скорее приятным, но странным. — Прости, милый, но к паху я тебя не подпущу. — Он длинно поглаживал Эмиля по всему телу, спину, бока, подбирался к животу, и прерывистое урчание — комаину не умел мурлыкать одновременно с дыханием, как кошки — свидетельствовало, что Ньют все делает правильно. Эмиль повернулся на спину, коснулся мягкой лапой плеча Ньюта — когти он никогда не выпускал, всегда отличаясь крайней аккуратностью. — Считаешь, пора закончить с прелюдиями? — Ньют улыбнулся. — Ну давай. Если тебе что-то не понравится, будь добр, помни, что у меня нет шкуры и выражаться надо аккуратнее. — Ладонь медленно скользнула по животу, погладила… На сами гениталии Ньют ладонь клал очень осторожно, наблюдая за реакцией. Но Эмиль лишь дернул задней лапой и продолжил смотреть. Кажется, его ужасно интересовало как существо другого вида в принципе намерено вступить с ним в связь, если уж традиционным и знакомым способом не согласно. — Вот так, смотри. — Ньют погладил выпуклый препуций, покрытый коротким золотистым мехом, слегка сжал, надавил сильнее… И почти сразу понял, что действует правильно — Эмиль заурчал, а из бугорка появился самый кончик члена — острый и красный. После еще нескольких массирующих движений и поглаживаний по животу рядом член показался весь — или Ньют это предположил. — Все не так плохо, как я опасался. — Ньют лизнул ладонь, щедро смачивая. — Будь ты родственником тигров, я бы не согласился… Если и дальше будет без сюрпризов, то все прям хорошо. — Эмиль следил глазами, но не мешал опустить ладонь на член. На ощупь ничего внезапного тоже не обнаружилось. С поправкой на размер, член комаину больше всего напоминал собачий — красный на плоской головке с острым выступом, светлел в синеву ближе к телу и был покрыт тонким рисунком алых вен. Очень горячий, температуры тела изнутри, скользкий и гладкий. Вполне сравнимых с человеком размеров, удобно ложащийся в ладонь. Эмиль урчал тихо и прерывисто, прикрыл глаза, демонстрируя доверие: “мне нравится, делай, что считаешь нужным”. — Все хорошо, — шепнул Ньют. — Хороший мой… — Показанное доверие радовало, а ласкать Эмиля было приятно. Ньют облизнулся, удержался от того, чтобы взять в другую руку собственный член и сосредоточился на комаину. Его член слегка утончался к основанию и был там менее чувствителен, больше всего Эмилю нравилось, когда Ньют двигал кулаком рядом с головкой, при этом поглаживая живот рядом. Выяснив главные предпочтения Эмиля, Ньют наклонился, легонько подул на член, коснулся губами, языком, забрал в рот… Урчание стало похожим на стон и на выдох. Вкус был горький, мускусный, звериный, но это не то, что могло бы его смутить. Лишь бы неожиданных магических эффектов не было… Горячая головка подрагивала на языке, твердый, негнущийся ствол был скользким под пальцами — нужно будет это учесть, если Ньют захочет потом еще раз, уже по-полному. Он прикрыл глаза, сосредоточился — влажное, гладкое, горьковатое во рту, движения вперед и назад, сначала плавно, потом чуть быстрее, мягкая шерсть под пальцами… Эмиль заскулил, дернулся, семя его изливалось краткими толчками, наполняя вяжущей слабой горечью с мускусным привкусом рот, Ньют, не возражая, глотал, и, медленно отодвинувшись, выпустил член Эмиля изо рта. В его основании набухла луковица узла, сам комаину тяжело дышал и не сводил с Ньюта ошалелых глаз. — Понравилось? — Ньют улыбнулся ему, утер губы, пытаясь сглотнуть остатки семени, и наконец-то позаботился о себе. Мелькнула мысль, что если у комаину неожиданные магические свойства, то Ньюта может ждать сюрприз… Хотя вряд ли отравится, а остальное поправимо. — Мне тоже. Могу порадовать — кажется, мы вполне анатомически совместимы.***
В воскресенье солнце казалось особенно прекрасным, предвещая свободный день. Можно будет с головой уйти исключительно в свои дела — проверить и пополнить запасы зелий, выполнить запланированное (подстричь когти и клюв авгурею, дополнить расширенное пространство, см. список дел на рабочем столе), сходить с Эмилем далеко к реке, посмотреть, как тамошние обители подготовились к зиме… Ньют лежал на спине, раскинувшись, половину кровати занимал теплый, мягкий, безумно приятный на ощупь Эмиль, золотой свет обещал солнечный, приятный день. Комаину завозился, почувствовав чужое пробуждение, подкатился поближе, лизнул самым кончиком языка в подбородок — как поцеловал. — Доброе утро. — Ньют положил руку ему на лоб и принялся чесать. — Гляжу, ты просто счастлив? “А что должно меня напрягать?” — Эмиль откинул голову и блаженно прищурился. — Действительно, ничего… Я планировал сегодня пойти гулять к реке, ты же захочешь со мной? “Конечно хочу”, — возбужденно затрепетали уши и хвост. — Ну дай же выдохнуть, Эмиль, ну. — Ньют невсерьез отбивался от желающего немедленной ласки, любви и общения зверя. Они только что вернулись с долгой прогулки, и от комаину все еще пахло морозом и снегом, хотя лапы Ньют ему и помыл. Смирившись с тем, что человеку нужно отдохнуть, Эмиль сел и вздохнул. Потом склонил голову на бок, облизнулся, постучал хвостом по полу… Подался вперед, долго, легко лизнул Ньюту руку, просяще заскулил. — Ох. — Ньют выдохнул резко, ощущая, как предложение отдает тяжестью и жаром в паху. — Хорошо. Позже. Я не все закончил, что хотел. Эмиль понимающе заурчал, положил морду рядом с Ньютом. Тот рассеянно погладил его по голове и постарался сосредоточиться на делах, оставив удовольствия на потом. Неплохо было бы заниматься подобными вещами без Тесея дома, а к вечеру он все-таки вернется… Но вламываться в комнату младшего у него привычки не было; и вообще они оба уже знали друг о друге самое неприемлемое для остальных. Тяжелая морда легла на голое плечо — настойчиво, но аккуратно, с предложением. — Сейчас, да. — Ньют потерся об нее щекой, кратко поцеловал в кончик носа, и Эмиль убрал морду, фыркая и облизываясь. — Я немного занят. Выбираю место, где нам будет удобно. — Ньют опустил руку на шею комаину, потрепал. — Если ты не заметил, то ты крупнее меня и тяжелее. Я тебя не выдержу, если буду просто стоять… Так что лучше на мебели. Кровать не подходила по высоте, а вот кресло… Ньют палочкой поманил его из угла комнаты, снял с него связку книг. В последнее время середину комнаты пришлось расчистить ради того, чтобы Эмилю доставало места и ничего не падало, задетое хвостом. Кресло встало посреди комнаты — достаточно глубокое, прочное, с массивными ножками и подходящей высоты. Повинуясь движению палочки, перед ним на пол упал небольшой плотный коврик — иногда Ньют стелил его зверям, а сейчас рассчитывал с его помощью сберечь свои колени. И в последнюю очередь в руку Ньюта приплыла небольшая невзрачная баночка с прозрачным содержимым. Эмиль требовательно понюхал баночку и вопросительно глянул на Ньюта. — Это смазка, мой хороший. Я ведь все еще не самка твоего вида, просто так не получится, без дополнительных средств. Надеюсь, тебя устраивает ее запах, потому что смотри… — Ньют разделся окончательно и отложил палочку. Сейчас он сидел на кровати, Эмиль наблюдал с пола, воодушевленно и нетерпеливо. Для полной наглядности Ньют щедро зачерпнул жирную мазь, раскинул ноги в стороны, сильнее откидываясь на спину, и размазал смазку по себе. Комаину потянулся, принюхался, ткнулся мокрым носом… — Только не лижи, — предупредил Ньют. — Не надо. Язык слишком шершавый, мне будет совсем неприятно и ничего у нас не выйдет. “Ладно, воля твоя”. — Эмиль сел обратно, выражая готовность подождать, пока его допустят. Ньют еще не был особенно возбужден, но это должно было скоро поменяться. Одну руку — на собственный член, вторая — обвела анус, размазывая приятно согревающую смазку, в голове — трепет и предвкушение… Такого у Ньюта давно не было. Такого он хотел. Настоящего проникновения, не просто руки и язык, а член в себе, резкие толчки, вес мощного тела… Эмиль заскулил, ткнулся мокрым носом ему в бедро, потерся так, а Ньют, легко поглаживая свой уже вставший член, добавил второй палец. Его тело, хоть и отвыкшее — когда последний раз он был снизу? С Тесеем? — принимало привычно и послушно, дискомфорт был не сильнее удовольствия. — Хочешь меня, да? — выдохнул Ньют. — Взаимно… Подожди еще чуть-чуть… — Он трахал себя пальцами, беспощадно надавливал на стенки, раскрывая себя, спешил, не хотел аккуратничать. О, к троллю, в случае мелких повреждений он просто выпьет потом зелье! — Достаточно. — Чтобы встать, пришлось опереться на подставленную холку Эмиля. На кресло грудью Ньют почти что рухнул, положил голову на руку, прогнулся. — Давай. Можно. Ты только помнишь, что когтями и зубами — нельзя? — Хотелось так, что все внутри сводило и яйца поджимались, но ощутить на своей холке зубы комаину Ньюту совсем не улыбалось. Комаину заурчал кратко, еще раз провел мордой — по ягодицам, по расщелине, по анусу, ниже, к яйцам… Потом его передние лапы скользнули подушечками по бокам Ньюта, мех щекотнул ему спину, Эмиль завозился, пристраиваясь, оперся лапами о кресло, а не на Ньюта, и коснулся членом, поводил туда-сюда, стараясь попасть… А потом острая, твердая, горячая головка надавила на анус, Ньют охнул, прикусил себе руку, потому что в следующий момент комаину взял его — резко, не бережно, быстрыми движениями пропихивая почти каменный член внутрь… — Эмиль, ох, Эмиль… — Ньют откинул голову, оперся затылком о грудь зверя. — Ох, да, давай… — Чистое, уносящее, проходящее по всему телу удовольствие, давление изнутри, чувство единения, чего-то свободного и дикого. — Давай, мой хороший, как хочешь. — Он упал обратно, закрыл глаза и поудобнее уперся коленями в пол. Гладкое, как обкатанные камни, и довольное, победное рычание сопровождало толчки Эмиля. Он действовал как пес, но сильнее и дольше — устойчиво опирался на кресло, трахал короткими быстрыми толчками, стремясь войти как можно глубже. Его член, негнущийся, без выраженной головки, Ньют словно ощущал каждой клеточкой и сам дополнительно сжимал мышцами — потому что такого не могло быть слишком много, просто чистое блаженство, волна холодного сладкого огня, проходящего по телу вверх от каждого движения. Высвободив одну руку, Ньют потянулся ею вниз, царапнул себя по соску, чуть не взвыл — он и так стонал, прерываясь только на краткие вдохи — повел внизу, коснулся своего члена, прижатого к животу, самыми кончиками пальцев… Все же он не мог терять головы даже сейчас, даже насаженный на член комаину и испытывая от этого чистое, как наркотическое, удовольствие — не надо кончать первому, дождаться Эмиля и не давать ему себя повязать — к такому Ньют совсем готов не был. Эмиль склонился, лизнул Ньюта в спину, коснулся языком загривка, заставляя вскрикнуть, дернул бедрами нервно, не в ритм, раз, другой, переступил лапами… Ньют сжал ладонью свой член, провел с нажимом, подался вперед, не давая войти в себя глубже. Заскулив, комаину сделал еще один резкий толчок — так, что кресло аж скрипнуло ножками по полу, Ньют взвыл, повел бедрами. В оргазм он почти свалился, крупно вздрагивая, извиваясь, пока семя выплескивалось на пол и в ладонь, а Эмиль отдыхал, ткнувшись мордой Ньюту в плечо. — Слезь. — Требование вышло слабым, недостаточно настойчивым, пришлось собраться и повторить: — Слезь! — И только тогда зверь неохотно отстранился, с ворчанием поднялся и сдал назад, вытаскивая член, за которым закапало… Застонав, Ньют медленно поднялся и сел. Чувствовал он себя легким и ломким, пустым, как сброшенная змеиная кожа. Задница пока не болела — вернее, вообще никак не ощущалась — но без зелья не обойтись. Эмиль вопросительно заурчал, положил голову Ньюту на колени. — Все хорошо. — Он почесал зверя за ухом. — В порядке. Ты чудесный, радость моя. Комаину наклонил голову и растянул губы в улыбке — выглядело жутковато, но понимание, что Эмиль копировал его сигналы взаимодействия и лишь пытался сделать приятно, кольнуло сердце нежностью.***
— Младший! — голос Тесея звенел — от радости, от небрежно сдерживаемой силы, от уверенности в себе и мощи. — Почему ты, такой взбудораженный, дома? — Ньют отвлекся от готовки ужина и посмотрел на брата с легким недоумением. Но не смог не улыбнуться — когда Тесей был таким, все хотели улыбнуться в ответ и довериться ему. — Будь ты гиппогрифом, я бы хлопнул тебя по крупу и велел бы, пока не налетаешься и не сбросишь энергию, не возвращаться! — Ладно тебе, — отмахнулся Тесей от насмешки. Мимоходом приласкал Антуана, оперся о кухонный стол, кивком поздоровался с Эмилем, взмахом руки распахнул занавески, открывая вид на ночную темень и крупные хлопья снега, валящие сплошной стеной. — У тебя будет командировка в Японию, — сообщил довольно. — Что? — Ньют положил нож и отодвинул разделочную доску. — Когда? Правда? На сколько? — В следующем году, в январе вроде, на недельку. Сможешь его отвезти и сам за зверями побегать. Я договорился. Ты доволен? — Спасибо. — Ньют коротко обнял Тесея, потерся щекой об его щеку. — Да, очень. Мне она была нужна, но я… — Ты интересовался командировкой вовсе в другую сторону и не смог бы получить еще одну в нужное время, да-да. — Глаза у Тесея были теплыми и искрящимися. — Ну, от старших братьев иногда есть польза. — Ньют фыркнул, зная, что этими словами не обидит. — Мы такие. Я хоть и не гиппогриф, но покорми меня, ладно? Пойду переоденусь. — Тесей развернулся и быстрым шагом вышел из кухни. — Эмиль. — Ньют присел, чтобы было удобнее разговаривать. — Ты понял Тесея? Я смогу вернуть тебя домой, в Японию. И даже, наверное, в конкретное место, откуда тебя увезли. “Домой? Домой — это хорошо… — задумались янтарные глаза. — Немного грустно, — уши кратко прижались к гриве, — но хорошо”. — Я так рад. — Ньют обхватил Эмиля за шею, обнял, стиснул сильно, как мог. Как бы хорошо комаину не вписался в его жизнь и быт, оба знали, что это временный вариант. Эмиль тонко заскулил, лизнул в ухо, языком взъерошил Ньюту волосы. — Хороший мой. — Ньют боднул его лбом в плечо. — И учти, в этом вопросе мне помог Тесей. Уж постарайся, не игнорируй его так демонстративно из ревности. Он-то тебя уважает! “Ладно, ладно, убедил, — фыркнул Эмиль. Встал, отступил, давая понять, что хочет прервать объятия. Покосился на стол. — Домой это, конечно, хорошо, но пока я тут, может, поужинаем?” — Твоя правда. — Ньют встал, не прекращая улыбаться. Глупо было бы радоваться расставанию — но он скорее радовался тому, что его любимому существу будет хорошо. Пусть перед этим им обоим будет и грустно. Тяжелое теплое тело прижалось к его ногам, на разделочной доске поджидал наполовину порезанный кусок мяса, где-то в своей комнате стукнул дверцей шкафа Тесей, за окном медленно росли сугробы. Ньют глубоко вдохнул, выдохнул и вернулся к готовке.