- Лес-между-мирами, - заворожено проговорила Полли. – Какая красота! (К.С.Льюис, «Племянник Чародея») See me, feel me, touch me, heal me (The Who)
***
Он старается не выдать волнения, контролируя собственный голос, но не мысли. Всё ещё хочет видеть в этом шутку, но с каждой долей секунды, если, конечно, секунды и их доли имеют здесь хоть какой-то смысл, паника берёт верх. Скотт пытается сдержать её улыбкой и усилием воли, но это всё равно, что пытаться сдерживать шторм. - Ха-ха-ха. Очень смешно, Хэнк, - произносит он саркастически. – Ну что за детский сад? Не вы ли ругали за меня за ребячества? В его наушнике, если вслушаться, звучит сухой и шершавый пепельно-чёрный шелест. А после – полная, оглушающая тишина. - Хэнк? Хоуп? Дженнет? – обращается он к пустоте, и нетерпение в его голосе почти граничит с отчаяньем. – Ну всё, шутка затянулась. Вытаскивайте уже, эй! Скотт не знает, сколько времени проходит с тех пор, как голоса в его наушнике растворяются. А если точнее: не знает, сколько секунд, минут или часов проходит там, потому что здесь само понятие времени размыто, если не стёрто. Это осознание приходит к нему не как мысль, а только как ощущение. Но ощущение это настолько сильно, что в его подлинности он не сомневается. К тому же теперь его, наконец, настигают воспоминания о прошлом погружении, которые были вытеснены привычным миром, как только он смог вернуться. Что-то похожее бывало в детстве, когда во сне вспоминался другой давний сон, казалось бы, навсегда забытый. Вот только квантовый мир никогда не был сном, как бы сильно ни походил на странные и невыносимо яркие видения, которые мы видим иногда в лихорадке. Напротив, и тогда и сейчас он кажется куда более реальным и осязаемым, чем всё, что было знакомо Скотту. Если бы время здесь воспринималось линейно, он сказал бы, что поначалу все его чувства спутываются в тугой клубок, и он не может понять, что именно из этого сумбурного потока энергии видит, что слышит, а что ощущает кожей. Словно все эти пульсирующие вокруг неоновые звёзды пахнут яркими красками, запахи звучат пронзительно высокими нотами, а звуки прохладны и чуть покалывают. Как если бы он оказался внутри северного сияния под каким-нибудь запрещённым веществом. Вот только сравнивать Скотту особо не с чем, потому что самый сильный наркотик, который его интересовал, продаётся в жестяных банках с надписью «пиво». Затем – или, всё же, одновременно с этим? – его сознание начинает всё упорядочивать. Квантовый мир обретает очертания, хотя и безумные, но всё же, неуловимо привычные. Как будто невидимый паук ткёт вокруг него паутину, создавая филигранный узор из миллионов и миллионов искрящихся фракталов. Под ногами появляется ощущение твёрдой почвы. Впрочем, её нельзя назвать устойчивой: она слегка покачивается, словно беспрерывно пытается стабилизироваться. Скотт смотрит вниз и видит сияющую сетку дороги, повисшую в разноцветной пустоте, как мост из ниоткуда в никуда. И если бы сейчас он об этом задумался, то понял бы, что выстраивает этот мост сам. Что бесчисленное количество квантов, имени которым он не знает, вторят его мыслям и обретают знакомые черты. Чистая энергия, неупорядоченный поток которой мог бы свести с ума, становится податливой, чтобы сохранить его сознание и разум. И Скотт делает шаг за шагом по этой дороге из флюоресцирующего кирпича, чтобы чувствовать хотя бы иллюзию движения вперёд. Сознание всё ещё немного спутано, и в какой-то момент ему кажется, что он был в этом мире всегда. Но он тут же заставляет себя вспоминать, для чего здесь оказался. «Чтобы собрать целебные частицы для девушки, которая чуть нас всех не убила», - повторяет он, мысленно усмехнувшись. Вот они, кстати, здесь, эти частицы, совершенно бесполезные, в этом… квантовом термосе или как эту штуку назвать? Пожалуй, со стороны это звучало бы глупо. Как будто он герой какой-нибудь детской сказки, отправившийся в невиданный лес искать волшебное нечто для кого-то, кто даже ему не дорог. Интересно, есть вообще такая сказка? Наверняка же читал что-то похожее Кесси перед сном. Он едва сдерживается, чтобы не швырнуть контейнер с излучающими свет частицами прямо в бурлящее и сияющее Никуда. Но сдерживает его именно воспоминание о дочери. Это ради неё он должен вернуться, а уж если вернётся, то этот чёртов термос ещё пригодится. Он должен вернуться ради Кесси. А ещё ради Хоуп. Не ради абстрактной надежды, конечно, а ради вполне конкретной земной женщины, которая… но на этом мысль обрывается, потому что внезапно его буквально сбивает с ног ураган серебристо-серых песчинок. Крошечные даже по меркам этого мира частицы почти полностью заслоняют видимость, несмотря на маску костюма, и на секунду Скотт теряет равновесие. Кажется, что сейчас его унесёт этим шквальным потоком, как хрупкий домик Дороти. Вот только он и так уже не в Канзасе, не в родном Сан-Франциско, и даже не в своей привычной вселенной. Он с трудом цепляется рукой за сверкающую сетку моста, сопротивляясь потоку песчинок и хаотичных, чужих мыслей, взявшихся неизвестно откуда. Они атакуют его, но пока лишь слегка задевают, и вскоре – хоть здесь и нет, конечно, никакого «вскоре» – Скотт снова нетвёрдо стоит на ногах.***
Квантовый мир похож на бесконечную электронную библиотеку с неограниченным доступом. Скотт понимает это, как только поток информации, чистой, светлой и нефильтрованной, обрушивается на него с такой силой, что кажется, ещё чуть-чуть, и разорвёт голову изнутри. Это происходит, когда новая, намного более мощная воронка серебряно-серого торнадо засасывает его внутрь так внезапно, что он даже опомниться не успевает. Воронка изнутри – свет. Оглушающе белый, вобравший в себя весь спектр. И свет этот – знания. Сперва переизбыток информации воспринимается организмом как перегруз: адская головная боль, звон в ушах и подступающая тошнота. Но практически в тот же миг эти ощущения слабеют и отступают. Теперь чьи-то чужие знания просто есть в голове Скотта, будто и были там всегда. Конечно, он при всём желании не мог бы сейчас рассортировать их, разложить по своим местам, зато некоторые вещи ему теперь просто известны. Например, теперь он не просто чувствует, но и знает, что время здесь – не то же самое, что время в привычном мире. Оно не пронизывает все, а присутствует лишь в качестве частиц энергии, хрононов, которые не могут повлиять на тебя, пока не соприкоснешься с ними напрямую. Не нырнешь, к примеру, в одну из тех временных воронок, о которых предупреждала Дженнет перед самым его погружением. Интересно, кстати, она в них ныряла? Потому что, если нет, то не должна была состариться и вообще хоть как-нибудь измениться за те тридцать лет, что здесь провела. Конечно, есть и другое объяснение тому, что Дженнет всё-таки выглядит на свой настоящий возраст: она не состарилась вовсе, а только приняла тот облик, которого от нее ждали три десятилетия спустя. Благодаря новым способностям, приобретенным здесь, она могла принять вообще любой облик. Вот только это и не способности даже и уж точно не магия. За это время её тело изменилось на квантовом уровне и все его связи стали подвижны. Всё это проносится в мыслях Скотта стремительно, словно вспышка. Он не удивляется новым знаниям. Понимает, что удивиться бы надо, но просто не получается. Как не получается отчего-то и полноценно испугаться. Не потому что чувства здесь притуплены, наоборот, они обострены до предела. Если бы не костюм человека-муравья, его, наверное, и вовсе разорвало бы в клочья – не от перегруза, так от слишком мощных тактильных, визуальных и слуховых ощущений. Нет, испугаться не удаётся скорее всего потому, что со своими новыми знаниями он понимает: сейчас всё идёт именно так, как нужно, несмотря на то (а может быть даже и потому) что там, снаружи, возможно, случилась беда. Исправить это он сможет только пройдя весь путь до конца здесь. Вот только, что это за путь, пока не ясно: свет новых знаний озаряет дорогу всего лишь на шаг вперёд. Озаряет и тут же, рассеивается. Рассыпается на мельчайшие серебристые искры-песчинки, чтобы выбросить его в никуда. И снова неоновое сияние, переливы красок, парение в пустоте, дезориентация. Не многовато ли на сегодня? Если, конечно, это всё ещё сегодня, а не любой другой день столетие спустя. При этой мысли всё внутри холодеет, но Скотт тут же берёт себя в руки. Крепко зажмуривается, группируется в вибрирующем пространстве и делает шаг вперёд, как если бы под ногами вновь оказался сверкающий мост. И он оказывается. Квантовая энергия легко преобразуется в то, что хочется видеть Скотту. Мысль здесь не просто материальна, понимает он, вся эта кажущаяся материя – и есть мысли. Всё, что светится, переливается, вибрирует на всех возможных частотах, всё, что его окружает – не просто мельчайшие частицы материи, сотканные из энергии. Весь его привычный материальный мир построен из нематериальных кирпичиков: из мысли информации. Скотт даже присвистывает от этого открытия, – сейчас, за пределами сияющей информационной сферы, удивляться снова становится легче лёгкого. Пусть теперь Хэнк Пим попробует говорить с ним, как с дураком или малым ребёнком! Теперь-то он знает о квантовой природе куда больше пожилого учёного. “Хотя нет, - моментально одёргивает себя Скотт, - когда вернусь, тут же об этом забуду”. И это помогает сделать уверенный шаг, пока он помнит и сознаёт больше, чем когда-либо в жизни.