Родом из детства

- Папа! - совсем маленькая еще Рита тянет жалобно, всхлипывает и тянет перед собой поцарапанную ладошку, с детской непосредственностью показывая, где болит, но высокий рыжий мужчина, сидящий в кресле перед телевизором, слишком занят пивом и футболом, чтобы услышать. Она подходит ближе, тычется ему в коленку и зовет снова. Ей всего год с лишним, ей не очень интересен футбол, ей интересно, чтобы папа послушал, как она упала, пожалел и сделал так, чтобы не болело. Но отец лишь отмахивается, даже не вслушиваясь в то, что пытается донести до него дочь. - Рит, не мешай! - она отшатывается, когда в ее сторону не глядя машут рукой, немного отходит и неуверенно топчется на месте. Рука все еще болит. Мамы нет дома. Хочется, чтобы не болело. Ну папа ведь может сделать так, чтобы не болело? И она возвращается, и тянет мужчину за край майки, и ноет, без задней мысли, просто, чтобы привлечь внимание, потому что ей, в принципе, ничего больше не надо, кроме того самого внимания. Но отец, в результате, только раздражается и прикрикивает на нее, сказал же, не мешать! И Рита уходит. Непромытая рынка потом немного нагнаивается, и мать долго ругается, промывая ее, и нервно дергает Риту за руку, когда та хнычет от боли, а потом долго спорит на кухне с отцом и орёт на него, выясняя, какого черта он не может присмотреть за ребёнком, которого сам же заделал, и не обращает внимания на то, как дочь забивается за диван, потому что ей не нравится, когда они так кричат, и она хочет, чтобы они перестали. Так Рита уясняет для себя одно - ее боль никому не интересна, она всем только мешает, и, чтобы родители не кричали, о своей боли надо молчать и терпеть. Даже если рука потом отвалится. Жаловаться - значит мешать. Ее нытье никому не нужно. Они возвращаются с задания под дождем, забыв зонты. Бегут, крепко запахнув ветровки и прижимая к груди спрятанные под тканью запечатанные книги. Женя еще пытается спасти свои кеды хотя бы символически, огибает и перепрыгивает лужи, а Рита ломится напролом, проваливаясь в теплую летнюю воду по самые щиколотки. Разговаривать под ливнем сложно, да и, честно говоря, они обе устали, вымотались, и единственное, что крутится у обеих в головах, это дойти, дойти бы только до общаги, сбагрить книги Теням и повалиться в своей комнате. Можно прямо на пол и прямо в мокрой одежде. Только бы уже передохнуть наконец. На пол, разумеется, никто из них не падает, но переодеваются в сухое они во все том же обоюдном уставшем молчании. У Риты болит голова и тянет кожу на лбу, но она особо не обращает на это внимания. По крайней мере, пока Женя не поднимает на нее взгляд, впервые за последний час прямо и в нормальном освещении, и внезапно замирает. - Рит, что с твоим лицом? - А что с ним? - на автомате реагирует Рита, даже не задумавшись, и тут же шипит от неожиданности, когда Женя резко оказывается рядом и запрокидывает ей голову, чтобы лучше видеть. - Оно в крови. У тебя бровь разбита. А, так вот почему у нее трещит башка. Вольнова смутно припоминает, как в пылу драки с персонажем упала и приложилась головой о бордюр. Женя, скорее всего, и не видела этого на той плохо освещенной улице. - Ты почему не сказала ничего? - Женя смотрит взволнованно и непонимающе, но Рита может только пожать плечами. - Я забыла. Лунёва всплескивает руками, отпускает ее, решительно лезет за аптечкой, с недовольным грохотом опускает коробку на стол и роется в ней, что-то бурча себе под нос. - Забыла она. А сразу почему не сказала?! Не первый раз же уже, ну. - Да херня потому что, заживет. - Ритин голос внезапно звучит зло и резко, и Женя, обернувшись, смотрит на нее настороженно. - Ты почему мне не сказала, а? А если бы ты себе ногу сломала, ты бы тоже молчала, засранка?! Рита супится молча, стоит, стараясь не опираться сильно на ушибленную ногу. Вот надо было воспиталке нажаловаться матери, что она хромает, и чего только проблему раздули, она же не ноет и отвалите. - Нормально все. - Мать нервно всплескивает руками. - Нет, ну вы посмотрите на нее! Я пашу сутками, чтобы она росла нормально, одна, между прочим, пашу, а мне потом в детском саду говорят, что у меня дочь уже второй день как хромает! Ты как будто нарочно это делаешь каждый раз! Чтоб меня плохой матерью выставить, да?! - Да не хочу я тебя никем выставлять, что ты привязалась, блин! - Рита огрызается, сама еще не зная полного веса своих слов, подхватывая фразы в книгах, фильмах и играх других детей. Других, потому что с ней мало кто играет. Этой рыжей, говорят, нельзя игрушки давать, сразу же сломает. А она и ломает. Это за то, что не берут ее с собой играть. - Ты как с матерью разговариваешь?! - мать дергает ее за рукав и закатывает глаза. - Не ребёнок, а сущее наказание, вся в отца— Покажи ногу, что там у тебя?! - Не покажу. - Рита пытается вырваться из цепких пальцев. - Нормально все, не болит она! - Хватит рыпаться, стой, как нормальный человек! А что ж ты хромаешь тогда, если не болит?! - Хочу и хромаю! - меньше всего ей хочется, чтобы мать сейчас еще час ругалась, больно дергала и лила на разбитую коленку щипучий йод. Или, ещё хуже, потащила бы к врачу и там рассказывала всей очереди, как ей приходится брать отгул на работе из-за нерадивой дочки, и какой отец у девочки кобель, и какая она одинокая мать-героиня, а дочь ее совершенно не ценит, и чтобы все бабки обязательно укоризненно качали головами, отчитывали ее чисто за компанию и тянули свои крюкастые лапы потрепать ее за рыжие волосы. Или, наоборот, пороли чушь про сидящего в ней дьявола, такое тоже бывало. - Дай я посмотрю, кому сказала! Рита, у меня нет времени на твои капризы, слышишь меня? - Ну и не надо! Нормально все там, чего ты привязалась вообще?! Отстань, отстань от меня! Рита перестала показывать свои ранения другим людям еще задолго до того, как стала ошиваться среди районной шпаны. Ее боль - это ее личные проблемы, а от чужой жалости одни лишние тумаки на ее голову. И если это значит, что в 13 лет она чуть не помрет, напоровшись на арматуру во дворе и никому об этом не сказав, пока отчим не заметит сам - ну и пускай. - Что ты привязалась, блин?! Царапина какая-то, заживет! Но из Жениных рук не так просто вырваться, как когда-то из материнских, и Лунёва таки усаживает, почти роняет Риту на стул, прижав ее колени своим, чтобы не сбежала. Рита рычит, побежденная, и шипит, пока Женя обрабатывает ее расквашенную бровь щипучей перекисью. - Что ты, блять, заботливая такая?! - А ты что, блять, упрямая такая?! - в тон передразнивает ее Женя, но матерится при этом так неумело, что Рита, несмотря на недовольство, даже улыбается про себя. На секунду. - На кой хрен тебе эта морока, я не понимаю?! Я умылась бы и все, заживет, как на собаке. - Но ты не собака, Рит. - неожиданно серьёзно обрывает ее Женя, не отводя внимательного взгляда от обрабатываемого участка. - И даже собаки имеют право на боль. А ты- тем более. Рита фыркает и дергает головой, вызывая у Жени укоризненный вздох, когда та чуть не промахивается ватным диском ей в глаз. - Что случилось, Женек? Что такое? Маленькая Женя очень старается не хныкать. Она тихо сопит и утирает слезы кулачком, но не жалуется, а молча, тихо проходит в дом. Не хочет отвлекать маму от приготовления обеда, мама и так всегда что-то делает и вечно выглядит очень усталой, но та все равно замечает, оставляет кухню, подходит и наклоняется к дочке. - Упала? - Угу. - Женя смущенно показывает ободранный локоть и доверчиво сообщает, показывая на улицу: - Там бабоська. - За бабочками бегала? Ну, иди сюда, дай я посмотрю. - Невысокая веснушчатая женщина с вечно усталыми глазами берет ее на руки, внимательно осматривает ссадину и улыбается. - Это пустяки, до свадьбы заживет. Но обработать все равно надо, да? Женя кивает очень серьёзно, и мужественно терпит, пока мама протирает ее локоть перекисью. Закончив, та дует на ранку, чтобы не щипала, а потом аккуратно целует рядом. - Это чтобы быстрее заживало. - со смехом поясняет она и, сняв дочку с коленей, ставит ее на пол. - Уже меньше болит, правда? Женя кивает и, уже забыв о том, что плакала, убегает снова во двор. Наверное, снова будет сторожить бабочек. Другие ребята больше дразнятся, чем играют с ней, а бабочки не дразнятся совсем, и даже иногда садятся на плечо. И еще они красивые. Женя ловит их в ладошки очень осторожно, как учила старшая сестра, разглядывает, а потом отпускает. И немного им завидует. Вот бы ей быть такой красивой и всем нравиться. - Женя, - кричит мама ей вслед, - ты только сразу говори, если что-то случится, хорошо? Не заставляй маму переживать! Женя запоминает: если с тобой что-то случилось, даже если это просто царапина, нужно говорить об этом тем, кто тебя любит. Потому что они переживают. И это правильно. - Я не понимаю, чем тебя так возмущает тот факт, что мне на тебя не наплевать. - тихо замечает Лунёва, убирая перекись обратно в аптечку и выкидывая комки мокрой ваты в переполненное бумагой ведро возле стола. Рита, все еще сидящая на стуле и оставившая попытки сбежать, пожимает плечами и хмурится, отворачиваясь к окну. - Нужны мне двести раз эти танцы с бубном вокруг меня. У нас есть проблемы похлеще разбитого лба. Вот если мне живот, скажем, вскроют, вот тогда поговорим. - Рита! - Женя разворачивается к ней с явно болезненным выражением лица и Вольнова кривится почти что виновато. Но слов своих назад не берет. Женя хлопает крышкой аптечки и возвращается к Рите, нервно шурша открываемым пластырем. Вот как объяснить этой упертой, что за нее волнуются в принципе и целиком, а не только в гипотетических вариантах, где она подыхает? Женя пыталась, столько раз пыталась ей это доказать, но Рита каждый раз отмахивается, огрызается и замыкается, как будто ей не обычную человеческую заботу предлагают, а черт знает что. Вот и что с ней делать... - Он меня удариииил! - Я нечаянно! Жень, честное слово, я нечаянно! Я просто дверь открыл, а он там! И ревет теперь! - Аааааааа! Женя лишь качает головой, глядя на двух младших братьев. Ей всего 12, а вздыхает она уже почти так же устало, как будет в 21. Но она старшая, она заботится о них почти так же усердно, как мама, и она за них отвечает, а, значит, это нормально. - Покажи. - она осторожно рассматривает еле наметившийся бугорок на лбу взъерошенного смуглого мальчишки и с облегченной улыбкой приходит к выводу, что это совершенно обычная шишка и в ней нет ничего страшного. Поэтому она просто достает из кармана платок, утирает брату слезы и сопли, ласково гладит по голове, обещая, что все будет в порядке. - Ну-ну, все скоро пройдёт, обещаю. Не плачь так сильно, потом плохо будет. - Я не плачууу, я мальчик! - гордо всхлипывает зареванный братишка, и Женя с улыбкой кивает, соглашаясь, мол, да, конечно, ты не плачешь, какая грубая ошибка с моей стороны. И аккуратно целует его в пострадавший лоб. - Это чтобы быстрее прошло. - со знанием дела повторяет она слова матери, когда тот из братьев, что постарше, морщится, мол, фу, нежности. Тот гордо задирает нос: - На пацанах все и так заживает, без ваших девчачьих штучек! - Тогда зачем на войне медсестры? - совершенно спокойно парирует Женя и мягко улыбается, когда брат задумывается, не зная, что на это возразить. Женя знает, принимать помощь, когда тебе больно, это не слабость. Это свойственно даже самым сильным и суровым, и в этом нет абсолютно ничего постыдного. И не было никогда. - Все, я могу быть свободна? - ворчливо спрашивает Рита, когда ей на лоб осторожно приклеивают пластырь. Женя игнорирует ее колючий тон, молча оттирая последние следы крови влажной салфеткой, и устало смотрит на взъерошенную соседку. У Вольновой прямо-таки поперек лица написано, как ее бесит эта позиция раненого и слабого, и насколько ей непривычна и поперек горла вся эта забота, и как ей из-за этого всего хочется быстрее смотаться и с шипением уползти на свой второй этаж, подальше от сердобольной подруги. Лунёва вздыхает, явно уже собираясь отойти и отпустить свою "жертву доброты", а потом вдруг наклоняется и целует ее в залеченную бровь, легко, чтобы не потревожить ранку. Рита замирает, как олень в свете фар, и даже немного втягивает голову в плечи, уставившись на Женю, как на что-то иноземное. - Это что сейчас было? - Это чтобы быстрее заживало. - невозмутимо отвечает Женя, убирая аптечку на место. - Так мама делала. У Риты вырывается высокий нервный смешок. - Серьёзно?! От того, что ты чмокнешь царапину, она станет реще затягиваться? Вот это вот ядерная наука, едрить меня за ногу... Женя особо не реагирует, и так знала, что Рита вздыбится еще сильнее. Но через несколько секунд все же оборачивается и с улыбкой спрашивает: - А разве не стало меньше болеть? Рита открывает было рот, чтобы ее отбрить, но, неожиданно для них обеих, осекается, тыкает пальцем в пластырь, а потом хмуро отворачивается, сопя. Повисает пауза, после которой Вольнова резко встаёт и быстро и шумно вылетает из комнаты, буркнув что-то про то, что ей надо перекурить, хотя они обе знают, что она бросила, да и ее заначка на чёрный день погибла в сегодняшнем ливне. Женя ее не останавливает, Женя уже привыкла. Закрыв тумбочку, она без сил заваливается на свою нижнюю койку. Смену отработала, упрямую напарницу залатала и ей даже не откусили руку в процессе. День можно считать удачным.