пообещай мне

— Почему ты просто не наймешь кого-нибудь? Специально обученные люди все быстро закончат. Рома, до этого лежавший на животе, переворачивается на бок, подпирает кулаком щеку и слегка усмехается. — Ты не понимаешь. Мирон правда не понимает. Не, он ни на что не жалуется, да и съемки вымотали его настолько, что сил нет даже просто на недовольство. Хотя, конечно, дверь в туалет могла бы и быть. Но его не напрягает лежать на здоровенном матрасе посреди разрухи и стройматериалов, просто странно — зачем затягивать, когда ситуацию можно быстро и эффективно решить. — Ну объясни, — Мирон зеркалит Ромкину позу. — Это мой дом, я сам должен его выстроить, своими руками вбить каждый гвоздь. Мирон прикусывает язык, чтобы не спиздануть что-нибудь про извечный Ромин пафос Настоящего Мужика (тм), это будет неуместно. Такие уж у него взгляды, не Мирону судить. Поэтому он просто вытягивается на спине и негромко просит: — Ну хотя бы попросить тебя поставить в первую очередь дверь в толкан можно? Рома смеется. — Кого-то стесняешься? — дразнит он. Мирон нарочито сердито косится на него, но не отвечает. На съемки он ехал с мыслью как следует потрахаться после, но сейчас сил на это вообще не было. Может, утром... Мирон вздыхает и придвигается так, чтобы касаться Ромы плечом и бедром. Тот горячущий страшно, но это кстати — Мирон постоянно мерзнет. — Я тоже тебя хочу кое о чем попросить, — вдруг выдает Рома. — Пообещай, что выполнишь. — Как я могу обещать, не зная, о чем речь? — возмущается Мирон. — Ты должен, это важно для меня. Ничего опасного или противозаконного. Тебе даже не придется выходить из моей квартиры для этого, — Рома настойчив, но это не удивительно как раз. Мирон успел усвоить, что он может биться лбом в закрытую дверь, пока не вынесет ее, если вдруг чего-то очень хочет. — Ладно, я обещаю. Но с условием, что, если это окажется неприемлемо... — Мирон ловит тяжелый взгляд. — Ладно-ладно, обещаю. Безо всяких условий. Рома удовлетворенно кивает. — Давай спать, чет я за день пиздец устал. — Как собака? — Как собака. * Мирон просыпается, когда Рома уже встал. Находит телефон, лениво чекает уведы. Вставать не хочется, но против природы и необходимости отлить не попрешь. Вспоминается чертов туалет, и становится смешно. Рома на кухне с ноутом, перед ним стоит огромная кружка чая. — Утро, — сипло выдает Мирон. — У тебя такой голос, будто ты всю ночь сосал, — ржет Рома и получает красноречивый взгляд. — Ладно-ладно, знаю, что не сосал. По крайней мере, не мне. Завтракать будешь? Мирон не особо голоден, но кивает. — Кофе сделай еще, плез, — просит он. После еды Рома споласкивает посуду, и его спина такая красноречиво-напряженная, что Мирон не выдерживает. — Ну что? Говори, а то щас лопнешь. — Ты вчера мне пообещал, что кое-что сделаешь. — Допустим, — Мирон поневоле тоже напрягается. Рома ставит последнюю чашку на сушилку, вытирает руки. Потом открывает один из настенных шкафов и достает оттуда коробку, ставит ее перед Мироном. — Это еще что такое? — Загляни. Мирон поднимает крышку так медленно, словно там может быть бомба. Но видит всего лишь бинты, вату, мирамистин... упаковку со странными иглами. Он не понимает, поэтому вопросительно смотрит на Рому. Тот достает из кармана растянутых домашних джинс небольшой пакетик и кладет на стол рядом с коробкой. Серьги-колечки в количестве двух штук. — Я хочу, чтобы ты проколол мне соски. — Ты ебанулся? — Мирон улыбается, потому что не может быть, чтобы Рома сейчас серьезно просил. — Да, но не в этом суть. Ты обещал, что сделаешь. — Но я понятия не имел, что ты попросишь такое! — В этом нет ничего особенного. Я купил все, что нужно, и знаю, что делать. Все тебе объясню. Ты обещал, — с нажимом говорит Рома, пытаясь поймать взгляд Мирона. Блядь. — Хорошо, — Мирон прерывисто вздыхает. — Я, блядь, не знаю, почему нельзя пойти в салон... — Ты не понимаешь, — вот опять этот упрямый взгляд исподлобья. — Говори, что делать, — Мирон больше не спорит. — Let’s fucking go. * Рома и правда подготовился: он деловито раскладывает все необходимое, стерилизует то, что нужно, потом садится на стул и стаскивает с себя футболку. — Надень перчатки, — командует он, и Мирон зубами надрывает упаковку. Отчетливо пахнет медкабинетом, тонкий латекс неприятно и тесно облепляет руки, Мирон шевелит пальцами, чтобы перчатки лучше сели — для тонкой работы ему нужно как следует ощущать конечности. Рома так широко улыбается, что в этом есть что-то почти безумное. — По идее, нужно отметить маркером места проколов, но я не знаю, нужно ли это. Как у тебя с глазомером? — Давай все нормально сделаем, раз ты вообще до меня с этим доебался... — Тогда бери маркер. Сперва продезинфицируй, потом будешь разметку делать. Мирон вооружается ватными дисками и подходит ближе, встает между широко раздвинутых ног Ромы. Так не очень удобно, но, наверное, в их случае какое-то комфортное положение найти нереально. Мирон протирает мирамистином соски и ореолы вокруг них, и они твердеют — то ли от холода, то ли от того, что Рому это возбуждает. По лицу того ничего не поймешь — он сидит, откинувшись на стуле, и внимательно следит за действиями Мирона. — Теперь рисуй, — приказывает он, и Мирон подчиняется. В этом что-то есть — в том, чтобы беспрекословно выполнять чужие команды. Даже в такой странной ситуации. Мирон делает все четко по инструкции, сначала берется за левый сосок, пальцы немного подрагивают. Он знает, что у Ромы какой-то сумасшедший болевой порог, соперничающий только с упрямством, недавняя история со съемками клипа и крюком это лишний раз доказала. Но все равно не хочется сделать ему больно — даже если таково желание самого Ромы. Мирон не разделяет, но все же выполняет просьбу, ведь он обещал. Рома объясняет, для чего нужен зажим. Уверенно и твердо расписывает, что делать с иглой. Когда она прокалывает плоть, Мирон испытывает какое-то смутное облегчение. Самым сложным оказывается вставить сережку. Мирону некогда следить за выражением Роминого лица, но по участившемуся дыханию понятно, что это не слишком приятно. Немного усилий, пальцы в медицинском латексе скользят, неожиданно бросает в жар — и вот, наконец, готово. Можно созерцать результаты своей работы, пусть это пока всего лишь полпути. Со вторым соском все намного проще, и Рома почти не дает указаний — Мирон все делает сам. Впрочем, колоть все еще страшновато, и на то, чтобы вогнать иголку, сперва нужно решиться. Рома негромко произносит что-то подбадривающее. Когда Мирон заканчивает со второй cережкой, ему кажется, что с него сошло семь потов, настолько он устал, а еще в теле обнаруживается гигантское напряжение. Зато Рома вроде как счастлив, он широко улыбается и вдруг сгребает Мирона в объятия. Прижавшись коленом к его паху, Мирон понимает, что у Ромы стоит. Можно что-то спиздануть про извращенца, но по факту Мирон и сам почти возбужден — есть нечто интимное и максимально доверительное в том, что он только что сделал. Поэтому Мирон мягко высвобождается и сам целует Рому. Тот перехватывает инициативу мгновенно, ладони по-хозяйски ложатся на задницу, мнут ее через мягкие домашние штаны, пробираются под резинку. Трусов на Мироне нет, и Рома гладит и стискивает — кожа к коже. — Перчатки эти ебучие сними, — просит он в какой-то момент, и Мирон удовольствием их стаскивает, швыряет куда-то на стол. — Пошли в комнату. Рома раздевается и падает на матрас, пока Мирон берет все необходимое. Нет нужды в долгой прелюдии или подготовке, сегодня они оба хотят побыстрее. Рома надевает презерватив, пока Мирон раздевается, а потом придерживает за бедра, помогает удобнее устроиться верхом. Они оба любят позу «наездница», и сейчас это как нельзя кстати — Мирону нравится смотреть на плоды своих трудов, а так они точно ничего не заденут и не травмируют — если не наклоняться каждый раз за поцелуями, конечно. Рома проводит скользкими от смазки пальцами по бедру Мирона, когда тот плавно опускается на член, полностью принимая его в себя. Дыхание сбивается, воздуха не хватает, Мирон коротко постанывает, начиная двигаться, и почти сразу ускоряется, задает бешеный темп. Сегодня командует он, и все, что Рома себе позволяет, — водить руками, где дотянется, и незадолго до финиша сжать в кулаке член, приближая разрядку. — Знаешь, — задыхаясь, произносит Мирон, ненадолго останавливаясь, и это промедление почти болезненно, Рома неосознанно вскидывает бедра, — когда у тебя все заживет... Представляю, как охуенно будет брать эти колечки в рот и играть с ними языком. Рома коротко и низко стонет, и Мирон продолжает двигаться на нем, накрывает руку своей, подгоняя, и Рома послушно дрочит ему так, как Мирону хочется, пока тот не кончит. Роме хватает совсем немного, чтобы его догнать. * — Ты все-таки отбитый на голову, — Мирон лежит, устроив голову у Ромы на животе и рассматривая свою собственную работу. Выглядит, конечно, так себе — но и неудивительно, нужно ждать, пока заживет. — Насколько это больно? — Хочешь попробовать? — Рома лениво улыбается, его пальцы лежат у Мирона на шее. — Нет уж, спасибо. — Ты все как надо сделал, не волнуйся. Мирон не волнуется, потому что отрубается почти моментально.