Собака

      Закрывая глаза, он видит отчётливый мрак перед собой. И ему становится хорошо. Хорошо от мысли, что именно сейчас он — не просто часть вселенной, он и есть эта вселенная. Когда это осознание происходит, то спина его выпрямляется, а бессмысленно хорошие вещи заставляют широко улыбаться — ещё раз убеждается, что лишь от тишины сознания возможно счастье.       — Мелкий говнюк! — крик пробивается сквозь тонкий барьер спокойствия и он чувствует, как чья-то крепкая рука одергивает его за волосы настолько сильно, что приходится болезненно закусить губу.       Но счастью всегда кто-то мешает — или кто-то очень близкий, или ты сам.       Ас отшвыривают к стене и, кажется, на милых обоях после этого появляется одинокое тёмное пятно крови. Он не задается вопросом: «за что?» или «для чего?». Потому что, скорее всего, веских причин для всего этого не было. Как и в предыдущие разы — его просто хватали, жестоко избивали, гладили по головке и отпускали.       Что ж, людям действительно необходимо вымещать свой гнев. Ас это прекрасно понимал и никаких возражений не имел. Ибо обладание знанием о нужности всего не позволяло ему сопротивляться.       Да, ему очень больно, но этот дикий белый шум в голове от удара предоставляет ему волшебную возможность уйти на пару минут — скорее всего, секунд, — в своё забытиё. И парень улыбается. Эта улыбка, если быть честным, напоминает что-то безумно мазохистское.       Но это не безумство, это всего-лишь путь.       — Зачем ты сделал это? — упрямо спрашивает твёрдый голос. Бесполый, будто эфемерный, какой-то недосягаемый. В принципе, как и целое его восприятие Ассолем. Только, будьте уверены, сейчас это нечто смотрит на парня свысока, подавляя в себе огромное желание причинять страдания после увиденной безмятежной улыбки, — кусок дерьма, чего лыбишься? Как ты смеешь? Извращенец гребаный!       К горлу подступает противный ком, который он с большим усилием сглатывает, обнаруживая железный привкус. Видимо, кровь — замечает и тихо ахает, сжимая пальцы на ногах. Они у него слишком тонкие, эту особенность он заметил у себя давно. Банальная физиология. Почти такая же прекрасная, как у животных. Стоит ли в это углубляться? Думаю, не имеет смысла.       Ассоль с самого рождения испытывал ненависть к себе подобным. Только позже, заметив некоторую схожесть с собой (оттуда безграничное понимание и вседозволенность), он приспособился и смирился с физиологией людей. Слишком гадкой, грязной, падкой. В отличии от животной. Это совсем другое, чёрт возьми, дело. Слишком изящное, красивое, хрупкое.       Я во многих людях замечал ту же ненависть, но такое обожание ни разу. Поэтому, когда увидел его во дворе дома нежно ласкающего собаку, даже не удивился, лишь притаился за углом.       — Милая, — страстно шептал он, — хорошая… как же я люблю тебя… В общем, мой интерес вам весьма понятен. Без обсуждений, договорились?       Нечто, коим являлся его отец, присело на корты возле дрожащего сына и дружелюбно погладило за ухом. Парень заскулил так отчаянно, что мне стало уверенно казаться — он пытается быть нечеловеком. Удивительно! Безусловно это выглядело жалко, но тем не менее слишком интригующе приятно.       — Ассоль, сколько раз я говорил не трогать Рекса? Знаешь, он мёртв.       Мёртв, — раздалось эхом. Затем пустота, исключающая любое счастье.       — Отныне ты — Рекс, — завершил отец, самодовольно хмыкая и совсем не подозревая…