filth

      Грязь прилипает плотно. Она везде и всюду: на задней стороне светло-голубых джинс, на обнажённых острых коленях. От этого приступами накатывает бесконечная дрожь; настолько же бесконечная, как вскипающая в глотке ревность Чанбина. Феликсу кажется, что даже сквозь мелодичный шум дарквейва, он слышит, как сочно чавкают в грязи его старые конверсы. От осознания становится только хуже. Феликс не думал, что когда-нибудь его начнёт тошнить эмоциями от чужих разрушительных эмоций. Он лишь чётко видит, как переступит порог квартиры – черту, за которой живёт та самая бесконечная ревность, где без него и умереть не смогут, увидит вытянутое лицо Чанбина и ударит его потому, что так нельзя. Потому, что не только Чанбин умеет делать больно и имеет на это право.       Чем ближе Феликс подходит к жилой высотке, тем сильнее становится тремор во всем теле. Ощущение, что вот-вот он выплюнет свои спазмированные органы, а вместе с ними и сердце. У него есть ещё пять минут, чтобы присесть на перегородку, отделяющую клумбу от входа в парадную, закурить и успокоить взвинченные нервы.       Всё идёт не по плану, точнее по плану, но с временными отклонениями. Вот перед ним стоит Чанбин, взмокший, с тёмным заёбанным взглядом, сверлящим грудину, глядящим сквозь, со слипшимися от пота прядями на лбу и улыбающийся так, словно первый раз в жизни поцеловался, и говорит: «Я скучал». И уверенность Феликса в том, что он сможет его ударить, теряется и стремительно падает, но решительность, с которой он заносит руку для удара, опережает все остальные мысли.       Чанбину больно. Это видно по тому, как темнеют его глаза, как он переводит свой взгляд на ладонь, рефлекторно приложенную к рыхлой кровоточащей ране на губе, как часто вздымается его узкая грудная клетка. И Феликс ощущает, что данное зрелище ужасно, отвратительно. И потрясающе сильно его заводит. Всё происходит как в тумане: он не замечает, как скидывает грязную обувь, преодолевает расстояние между ними и прижимает Чанбина к себе до хруста его рёбер под собственными пальцами. Чанбин просто пристально наблюдает и машинально прикасается к разбитой губе языком, отчего Феликса перекрывает окончательно. Он слегка кусает его за ухом и спускается влажными короткими поцелуями к шее. - Заебал, как же ты меня заебал, - шепчет и чувствует чужой смешок сквозь стиснутые зубы. Это лишь разгоняет пульсирующий и невероятно горячий поток крови, бьющий ему в уши и усиливающий спазм в низу живота. Феликс просто целует, с чётким желанием откусить от тела и души Чанбина огромный кусок. Чанбин неожиданно и решительно хватает Феликса за ворот джинсовой куртки и тащит в сторону ванной. Феликс не успевает осознать происходящее, словно он под спидами, и миллион событий происходит за одну единицу времени размером в секунду. Ледяной холод кафельной плитки на полу приводит его в чувства, но ненадолго. Чанбин настойчиво придавливает его к прохладной стене, запуская руку за пояс джинс, и внезапно Феликсу становится больнее, чем Чанбину от его удара. Чужая ладонь движется по члену уверенно и с усилием, отчего Феликс мечется от состояния "очень хуево" до "охуенно хорошо". Чанбин целует его мокро, пошло, так, словно сама похоть пропускает свой язык ему в рот, и обводит ряды зубов, заставляя выдавить из себя гортанный стон. Чанбин бесстыдно прижимается стояком к чужому бедру и начинает невыносимо двигаться, заставляя Феликса задыхаться от ощущений. Рука по собственной воле двигается по плоскому животу ниже, по тонкой линии волос, прямиком к месту, от прикосновений к которому Чанбин теряет способность соображать и иногда падает в обморок. Феликс чувствует, как пробивает ознобом чужое тело, и как горячо Чанбин вдыхает своё возрастающее с каждым движением чужой ладони возбуждение ему в глотку. Это прерывистое дыхание поджигает лёгкие, и Феликс ощущает пощипывание за рёбрами. Чанбин прижимается, практически виснет на нём, невыносимо дышит ему в рот и уязвимо стонет от повышенной чувствительности к прикосновениям именно его рук. Феликс дрожит от подступающей мощной волны удовольствия, не переставая надрачивать член в едином быстром темпе. Когда Чанбин максимально готов кончить, Феликс меняется с ним местами, поворачивает его к себе спиной, вновь возвращая эти невозможные ритмичные движения на члене. Другой рукой задирает его футболку, вынуждая снять, и плотно прижимается своим возбуждением к заднице, ровно ко шву на шортах, подстраивая скольжения членом к движениям собственной руки в чужих трусах. Чанбин упирается ладонями в стену, когда явственно чувствует напряженную эрекцию и лёгкие покусывания между лопаток, отчего лишь быстрее приближается к желанной разрядке, которую Феликс ещё никогда не давал ему так просто. Но сегодня даёт. Чанбин слышит свои содрогающиеся сорванные стоны, будто через толщу воды и вцепляется ногтями и пальцами в цемент между плиткой. Феликс догоняет его достаточно быстро, бельё становится тёплым, влажным и липким, а его глубокий протяжный вымученный стон прокатывается по ванной объёмным эхом. - Ты охуел, - чужой голос срывается от одышки, и Феликс с трудом делает попытку ответить, прикладывается губами к выступающим позвонкам на шее Чанбина, прижимая его тело теснее к себе. - Ты тоже, - после чего Феликс заходится кашлем вместо смешка, а Чанбин зло наступает ему на ногу.