Любовь - экзамен, любовь ломает

       Этот старый дом три четверти года — осень, зиму и весну — смотрел на море мертвыми глазницами закрытых ставен. А в начале июня оживал, радостно скрипели рассохшимися половицами под ногами его хозяев, а также их родственников. Деревянный дом, имеющий в себе два этажа. Множество воспоминаний связано с ним. Дом, полученный в наследство от бабушки, принадлежал мне и моим сестрам Ханджи и Мине. Жизнь раскидала нас по разным городам, и пересекались мы в основном здесь, в бабушкином доме, а остальное время общались по телефону. Мина не работала — занималась воспитанием своих двойняшек и проводила с ними все лето в деревне. Мы же с Ханджи устраивали «набеги», когда получалось и насколько получалось. У меня ни разу не выходило вырваться на целый месяц. Обычно приезжал на неделю, максимум — на две. Из-за завалов на работе и кучи бумажной волокиты. Всегда один И поскольку сестры привозили с собой многочисленных домочадцев и родственников мужей, я, как «ущемленная» сторона, выдвинул лишь одно единственное условие — никого не селить в угловую комнату на первом этаже. Она моя, и точка! В ней будто царила совершенно иная атмосфера. Тихо. И эту тихую идеальность никто не мог нарушить. Зима и весна 2012 года выдались на редкость утомительными. На работе постоянные авралы, и стрессов хватало. Да и к тому же на меня повесили практикантов, которое ну ни черта не могут! Поэтому к маю я почувствовал такую усталость, что не стал, как обычно, дожидаться августа, а взял отпуск в июне. Решил распределить его так: первую неделю брожу по окрестностям, а вторую ведет оседлый образ жизни в бабушкином доме: купаюсь, загораю и валяюсь с книжкой, закрывшись в своей комнате. После недельной робинзонады я выглядел как заправский бродяга: густая щетина, грязные камуфляжные штаны, порванные кроссовки, футболка в белых соляных пятнах. В общем, почти как в песне: «А мы с такими рожами возьмем да и припремся к Элис». Точнее, к Мине. Я был уверен, что, кроме Мины и двух своих племяшек, никого в бабушкином доме больше не застану. А обнаружил там целую компанию соскучившихся по южному солнцу родственников. В первую минуту мне показалось, что за столом целая орава — человек двадцать. Потом выяснилось, что «всего» восемь человек. На этот раз вместе с Миной и мальчиками приехала ее свекровь, как она позже пояснила: «На подмогу». Ханджи с мужем Эрвином тоже были здесь, а еще сестра Эрвина Кира с двенадцатилетней дочкой Эвелиной… Все они сидели за большим столом на веранде и степенно завтракали. А тут я — весь в грязи, заросший, в повязанном по-пиратски платке-бандане. С громким стуком сбросил на пол тяжеленный рюкзак. Свекровь Мины испуганно ойкнула и перекрестилась — не узнала. Эрвин тоже не узнал. Нахмурился и стал медленно, и даже угрожающе выдвинула из-за стола. Самая быстрая реакция оказалась у Мины. Она завизжала, в два прыжка пересекла веранду и повисла у меня на шее. Остальные заулыбались, задвигали табуретками. Радостные возгласы, поцелуи, объятия, дружеские похлопывания по плечу. Я был рад встрече с ними. Я любил их всех и чертовски соскучился, но… сначала душ, чистая одежда и два-три часа сна, а потом уж потом разговоры и воспоминания. Потянул за лямку рюкзак: — Я сначала немного отдохну, ладно? Ханджи приглянулась с Миной и сказала: — Я тебе наверху постелю, хорошо? — — А разве моя комната занята? — я не мог скрыть разочарования. Мое появление вызвало испуг. Еще бы: весь в грязи, заросший, в повязанной по-пиратски платке-бандане. — Ну, понимаешь, так получилось…— пробормотала Ханджи Я подождал немного с надеждой, что кто-то из присутствующих скажет: «Леви, сейчас я освобожу твои апартаменты…», но все молчали. Не дождавшись реакции, я поплелся на второй этаж. Заглянул в левую комнату — там уже были чьи-то вещи. Вздохнув, толкнул дверь правой комнатушки — самой неудобной и маленькой из всех комнат в бабушкином доме. Она больше походила на кладовку. Кроме узкой кровати и тумбочки, здесь не было никакой мебели (просто места не было ставить). Да и вид из окна не радовал. Вместо того чтобы наслаждаться далью, взгляд упирался в крышу соседского домика. Я не успел даже поставить на пол рюкзак, как в комнату вслед за мной зашла Ханджи. Посмотрела заискивающе: — Леви, не сердись! — Но ведь мы же договаривались… — сердито пробурчал я. — Так вышло, мы не предполагали, что ты сейчас приедешь. Не выселять же… — Кто там живет? — в этот момент я уже успокоился. — Кира с Эвелиной? — Нет, они здесь, рядом с тобой расположились, а в твоей комнате Микаса… — Микаса… — я швырнул на лежанку чистую майку и плавки. — Микаса? Какая Микаса? Не видел я за столом никакой Микасы! — Она ушла на море, когда все еще спали. Микаса— подруга Киры. Я укоризненно посмотрел на сестру: — Ханджи, ведь мы же давным-давно решили, что летом здесь отдыхают только свои. Если каждый начнет тащить сюда друзей и подруг, то бабушкин дом превратится в черт знает что! — Микаса не совсем подруга. Она — двоюродная сестра мужа Киры. — М-да, потрясающе близкое родство! Черт! Я целый год ждал возможности нормально отдохнуть, расслабиться, а теперь по вашей милости должен ютиться в этом чулане, потому что в моей комнате поселилась какая-то абсолютно не знакомая мне девица… — Да ты ее знаешь! — перебила меня Ханджи. — Она сюда уже приезжала в позапрошлом году… — Микаса… Микаса… — забормотал я, припоминая, а когда, наконец, сообразил, о ком идет речь, у меня появилось одно желание — пойти к морю и утопиться. В позапрошлом году свой двухнедельный отпуск я провел отвратительно. И все из-за барышни по имени Микаса. Она была рослая, очень шумная. Ее вообще, если можно так выразиться, было слишком много. Кудри, в живописном беспорядке разбросаны по плечам, румянец на всю щеку, насмешливо прищуренные глаза… Она пела род гитару песни Жанны Бечёвкой, громко хохотала, запрокидывала голову, и не упускала случая сказать мне какую-нибудь язвенную колкость. В общем, эта Микаса оказалась гремучей смесью женщины-вамп с морским пехотинцем США. Самое ужасное было то, что куда бы я ни пошел — в сад, на пляж, в поселковый магазин — везде через несколько минут появлялась она и тут же принималась изводить меня своими насмешками. Время от времени мне хотелось ее ударить. И теперь эта самая Микаса мало того, что самым нахальным образом заняла мою комнату, так еще и постарается отравить мне остатки нынешнего отпуска. Отдохнул, называется… бежать, срочно бежать отсюда! Сейчас пойду на море, накупаюсь в нем на год вперед, вечером пообщаюсь с родственниками, а утром поеду на вокзал и заплачу любые деньги за билет домой. Лучше я оставшуюся неделю проведу в душной городской квартире, чем останусь тут и буду терпеть присутствие этой девицы. Приняв такое разумное решение, я сразу успокоился, повеселел и, захватив с собой полотенце и книжку, отправился к морю. Книга, где понадобилась. Я не вылезал из воды часа три, а потом упал навзничь на горячий песок, закрыл глаза и уснул. Проснулся, когда солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Я окунулся напоследок еще разок и отправился домой. Поспел как раз к ужину. Родня весело загалдела, освобождая место за столом. Мина поставила передо мной прибор. Ханджи положила на тарелку картошку, Любовь Павловна — салат, а Эвелинка бухнула целую гору жареных мидий, приговаривая: — Это мы с дядей Эрвином наловили, а мама пожарила. Попробуй, как вкусно! » Задержаться еще на денек? Подумал я, но потом вспомнил о присутствии дома Микасы, решил, что это не самая лучшая идея. А кстати, где она? Почему за столом нет? Я задал этот вопрос и увидел, как Мина вопросительно заглянула на Ханджи, а та отрицательно покачала головой. Прямо тайны мадридского двора. Может, с Микасой в мое отсутствие провели воспитательную работу, чтобы не мозолила мне глаза? Нет, вряд ли, но… ведь она гостья, а я — свой. <» Сидеть в кругу родни было чертовски приятно, поэтому у меня возникло желание остаться еще на денек» — Винца? — спросил Эрвин, поднимая пластиковую бутыль. Я кивнул и пододвинул стакан: — Наливай. Выпьем за встречу! Домашнее вино, купленное у кого-то из соседей, казалось совсем некрепким и пилось легко, как компот. Эта обманчивая легкость сыграла со мной дурную шутку. После трех стаканов язык стал заплетаться, а ноги отказывались слушаться. Во всяком случае, наверх я поднимался, цепляясь за перила обеими руками. А очутившись в своем чуланчике, рухнул на лежанку и заснул без задних ног. По Проснулся ночью от того, что очень хотелось пить. Снова мысленно рассердился на обстоятельства в лице Микасы, которые загнали меня на второй этаж. Теперь, чтобы попить воды, нужно спускаться вниз, идти на веранду… Большая остекленная веранда была бабушкиной гордостью. По сути, это была ее одна комната, совмещающая в себе столовую и гостиную. Посредине стоял огромный стол, за которым запросто могли уместиться пятнадцать человек. В одной из стен было сооружено некое подобие камина, а вокруг расставлено полукругом несколько разномастных кресел. К моему удивлению, горела и лампа над кольцом, и камина в плетеном кресле, кутая плечи в шаль, сидела незнакомая хрупкая девушка. В неясном свете ее нежный профиль показался мне прекрасным. Интересно, откуда она здесь взялась? Приехала в Мине и Ханджи, пока я спал? И куда не поселили? Наверное, к Микасе — больше некуда. Очевидно, Микаса и эту девушку достала так, что она вынуждена искать покой и уединение на веранде. Незнакомка сидела неподвижно, думала о чем-то. Мне стало стыдно: рассматриваю ее из темноты, будто подглядываю. Кашлянул негромко, вышел на освещенное место. Девушка обернулась: — Леви? Здравствуй. Рада тебя видеть. Я поперхнулся от неожиданности. Голос удивительно похож на голос Микасы. И в чертах лица есть некое сходство. Может, они сестры? — Не узнаешь меня? Девушка опустила взгляд на пол. — Простите, нет… — пробормотал я. — Разве мы с вами уже где-то встречались? — Позапрошлым летом. Я — Микаса. Петра? Что за чертовщина? Быть такого не может! Ну, просто невозможно, чтобы за какие-нибудь два года с человеком произошли такие перемены. Ладно, раз это Микаса, то сейчас попью воды и смоюсь. Но… странное дело, мне почему-то расхотелось уходить. Какое-то непонятное чувство, такого… не было со мной никогда… — Ты изменилась… — Да, — вздохнула девушка, — я болела. — Ты же вроде была брюнеткой! — Ошарашено пробормотал я. — Это — мой естественный цвет, — девушка тронула светло-русую прядь волос. — Сильно подурнела, да? Она переменилась не только внешне. Из разговора исчезли язвительные вульгарные нотки, голос стал тише, мягче. И вообще, сейчас она была похожа на женщину-вамп и уж конечно не на морского пехотинца, а на цветок, брошенный на снег, — такая же прекрасная, хрупкая и беззащитная. — Напротив, очень похорошела, — искренне сказал я. — А чем ты болела? — Да так, ерунда… — ответила Петра. — А можно я здесь с тобой посижу? — Посидишь со мной? А мне казалось, что я тебе не нравлюсь. Скажи честно, ведь не нравлюсь? — Почему ты тем летом так агрессивно вела себя со мной? — Потому что я в тебя влюбилась… — просто ответила Петра. — Боялась, что ты догадаешься, вот и… — Какой же я был осел! — Нет, — уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки, — ты очень хороший. Я ведь сюда специально приехала, в надежде тебя увидеть. Не сердишься? Я ошарашенно помотал головой: — Почему же ты мне ничего не сказала? Даже не намекнула? — Боялась… — Странно. А сейчас… говоришь об этом так спокойно? — Многое изменилось… — задумчиво произнесла Микаса и вдруг попросила: — Обними меня, пожалуйста… Я шагнул к креслу, где она сидела, поднял ее на руки. Она была легкой, как пушинка, почти бесплотной. Девушка доверчиво обвила руками мою шею. Пока я нес ее на второй этаж, Микаса не произнесла ни слова, только смотрела на меня огромными инопланетными глазищами и улыбнулась. Это была ночь, полная любви щемящей нежности. Уснул я только под утро, а засыпая, крепко обнял Микасу и прошептал: « Теперь ты никуда от меня не убежишь». Она счастливо вздохнула и потерлась щекой о мое плечо. *** Когда я проснулся, Микасы рядом не было подозрительно тихо. «Наверное, все давно на пляже», — подумал я и, наскоро умывшись и перекусив, отправился к морю. Я нашел там только Мину с малышами, Любовь Павловну и Киру с дочкой. — А где все остальные? — спросил я. — Уехали. Микасе стало хуже, и Ханджи с Эрвином повезли ее в больницу. — Стало хуже? В больницу? — испугался я. — А что случилось? — У Микасы опухоль мозга. Злокачественная. Ханджи просила не говорить тебе, но… — В какую больницу ее повезли? — перебил я сестру, вскакивая с песка. — Ты, случайно, не знаешь, когда ближайший поезд? Я торопливо кидал в рюкзак свои вещи и плакал. Почему, ну почему я нашел тебя так поздно? Ведь еще этой ночью, засыпая, думал о том, что наконец нашел ту, единственную… И поклялся себе, что буду заботиться о ней, оберегать ее до конца жизни. До конца жизни, то есть очень-очень долго. Лет тридцать, или сорок, или пятьдесят… Но мне и в голову не могло прийти, что счет идет на месяцы, недели, а может быть, и дни. Но сколько бы безжалостная болезнь ни отмерила Микасе, все это время я буду с ней. Всегда рядом! И в мире живых и мире мертвых, я буду хранить ей верность. *** Билетов до города не было. Я добирался туда почти двое суток, пересаживаясь из одной электрички в другую. Судьба подарила нам всего лишь три месяца и семь дней. А потом Микасы не стало… И почему мир так жесток?! Ведь я хотел жить с Микасой до самой старости…